— Яна, вот скажи, как ты себе такую грудь отрастила? — спрашивает она: — мы же ровесницы, а у тебя самая большая! Говорят капусту нужно есть, ты много капусты ела?

— Н-неправда. — защищается Яна: — не в капусте дело. Наверное. Я вообще капусту не люблю.

— Нужно подорожник прикладывать. Нарви побольше, потом кипятком промой и содой натри. На ночь к груди приложи. — серьезно советует Инна: — мне в пионерском лагере одна девочка рассказывала.

— А мне говорили, что если массировать грудь почаще, то вырастет. — задумчиво сказала Нарышкина, изучая Янину грудь в упор: — наверное часто тебе массировали, а? К массажисту ходила или сама справилась?

— Да не было ничего такого! — вспыхивает Яна: — у меня просто гены такие! У моей мамы тоже… большая.

— Говорят если грудь большая, то молока больше. Хотя это конечно, как у коров — есть молочная порода, а есть мясная. А я вот ни туда ни сюда… — грустит Ксюша: — а еще мне рассказывали, что у одной женщины была такая большая грудь, что она ее во сне задавила! Насмерть!

— Тоже в автокатастрофу попала? — понимающе кивает Нарышкина: — или самолет упал? Корабль потонул? Не выдержал такой тяжести? — в этот момент среди общего гула заводской столовой слышится звонкий смех и Яна поворачивает голову к его источнику. За одним столом сидят взрослые — Маргарита Артуровна, Альбина Николаевна и Виктор Борисович. Заливистым колокольчиком смеется Альбина Николаевна, «англичанка». Она шутливо ударяет Виктора Борисовича в плечо, заливаясь смехом, а Маргарита Артуровна стремительно краснеет и отворачивает лицо.

— Непристойность какую-то сказал. — голосом прожженного профессионала отмечает Ксюша: — вы посмотрите, как Миледи покраснела. А нашу Мэри Поппинс ничем не смутить, вон как она смеется. Раньше я считала, что Попович и она не пара, но сейчас… вы посмотрите на них! Тили-тили-тесто да и только.

— Не говори чушь! — обрывает ее Нарышкина. Обрывает даже как-то чересчур резко: — не пори ерунды, Терехова! У него уже девушка есть! Он сам мне сказал! Какая-то девушка из малярной бригады, они с ней вчера на танцы в парк ходили!

— Даже сам сказал? — удивляется Инна: — серьезно? Так ты…

— Не было ничего! Он сам сказал! — краснеет Нарышкина, пряча лицо в ладонях. Яна смотрит на них, ничего не понимая.

— Ну с другой стороны, мало ли с кем он на танцы ходил. В прошлом году у него вообще невеста была, ну та, которая его бросила, и он потом бороду отрастить пытался… — говорит Ксюша: — девушка — это не приговор.

— Анжелика. — сквозь прижатые к лицу ладони выдавливает Лиза: — ее звали Анжелика! Иголки бы ей в пирожное напихать!

— Точно! Анжелика! — сияет Ксюша и тут же становится серьезной: — ладно, я поняла уже. Что, девчонки — пойдем сегодня в гости к нашей Лизе?

— Лучше ко мне. У меня папа и мама в командировке, а старший брат, пользуясь случаем опять из дома уйдет допоздна со своей Наташкой гулять. У меня две раскладушки есть. Хотела бы я тебя не приглашать, Терехова, да не выйдет же.

— Конечно не выйдет. Ты свое желе будешь?

— Но, но. Я сладкое на потом оставила, руки прочь от моего мармелада. Лиза? — говорит Инна и Лиза — наконец отрывает ладони от лица. Яна видит, что девочка покраснела, то ли, потому что сильно прижимала ладони к лицу, то ли из-за смущения.

— Пойдешь ко мне с ночевой? — спрашивает Инна у нее: — тебе же поговорить нужно. Комитет Спасения Имени Меня готов выслушать.

— Хорошо. — кивает Нарышкина и переводит взгляд на Яну: — а ты? Пойдешь с нами? С ночевкой у Инны, у нее комната большая, все поместимся. Возьми пижаму и учебники на завтра.

— У меня есть раскладушка. Даже две. — говорит Инна: — родственники из деревни приезжали в прошлом году, папа купил две штуки, так и лежат в кладовой. А вообще мы в зале тусить будем, родителей все равно нет, так что могу постелить и на диване, он большой.

— Даже не знаю… мне у мамы отпроситься нужно. — отвечает Яна: — если отпустит…

— Так давай после площадки все вместе и пойдем. — предлагает Нарышкина: — сперва к тебе зайдем, потом ко мне.

— Не, я сама по себе. Я подойду часам к восьми, мне еще дома кое-то нужно сделать, — открещивается Ксюша: — но зато я столько историй с собой принесу! И про Черные Гольфы и про Гробик на Колесиках и про Красное Печенье и про Голос по Радио! А еще про Глаз в Стене! Черное Одеяло с Красным Сердцем! Пионерский Галстук на котором не видно пятен крови! И про Девочку Олю, которая живет в озере и про Вожатую-Людоедку и…

— Вот почему я не хотела тебя приглашать. — вздыхает Инна: — пожалуйста не надо! Я потом спать не могу! От каждого шороха просыпаюсь и Товарища Барса в постель с собой беру, а он царапается!

— Черные Гольфы? — подается вперед Яна. Половину из историй она знала, эти истории гуляли по спальням мальчиков и девочек в пионерских лагерях, Гроб на Колесиках, который «девочка, девочка, Гроб на Колесиках уже в твоем городе, девочка, девочка, Гроб на Колесиках уже на твоей улице, девочка, девочка, Гроб на Колесиках уже возле твоего подъезда…». Но вот про Черные Гольфы она слышала в первый раз.

— Одна девочка очень хотела черные гольфы и всё время просила маму, чтобы она их купила ей. Мама везде их искала, но не могла найти. И вот однажды девочка с мамой пошли на рынок и увидели, как какая-то старуха продаёт именно такие гольфы… — зловещим голосом начала Ксюша, а Инна — заткнула уши и стала бормотать «я тебя не слушаю, посолю и скушаю».

— Только не засыпай в этих гольфах, девочка! — сказала старуха, продавая гольфы за десять рублей. Стала девочка носить эти гольфы, все время в них ходила и всем нравилась. А перед сном, помня слова старухи — обязательно снимала их. Но вот однажды она пришла домой уставшая и сразу же повалилась в кровать и заснула, а гольфы снять забыла, так и уснула в них. Просыпается утром, а у неё вместо ног одни кости остались… голые белые косточки вместо ног…

— Ужас какой! — говорит Яна и с уважением смотрит на Ксюшу: — как ты здорово страшные истории рассказываешь. Наверное, в пионерском лагере у тебя от друзей и поклонников отбою нет!

— Я вообще очень популярная! — задирает нос Ксюша: — конечно мне не сравниться с Активисткой и Бегуньей, но все равно. Мне бы такую грудь как у тебя и все парни мои были бы!

— Она уже перестала? — Инна отрывает ладони от ушей: — хватит страшные истории рассказывать! Я же еще сладкое не доела!

— Вот именно поэтому десерт нужно есть сразу! Борщ и пюре с котлетой всегда успеешь съесть! — кивает Ксюша: — как там гласит древняя мудрость — десерт съешь сам, второе отдай другу, а суп вылей на врага!

— Видимо придется нам с тобой вдвоем идти — сперва к тебе, а потом ко мне. — обращается Нарышкина к Яне: — не против?

— Нет конечно. — кивает Яна: — конечно не против.

— Держи своих друзей близко, а недругов и соперников еще ближе. — туманно замечает в пространство Инна: — я тогда сразу домой пойду, подготовлю все к вашему приходу, а то брат, наверное, опять вещи раскидал по дому. Не буду мешать вашей… дружбе.

— Еще одно слово, Инночка… — ласково говорит Нарышкина: — и…

— Умолкаю. Мавр сделал свое дело, мавр может приступить к десерту… Ксюша⁈ А ну верни!

Глава 14

— … и вот тут нужно поднять свой стакан с компотом и предложить выпить за нашу советскую девушку, которая не дала возродиться царизму! — закончил шутливый тост Виктор и Альбина Николаевна, или как ее звали за глаза — «англичанка», Мисс Альбина и Мэри Поппинс — фыркает, давится и не выдерживает — хохочет в голос. Риточка, молодой комсорг школы, а также учительница биологии — отворачивается в сторону и стремительно краснеет.

— Какой… неприличный анекдот. — говорит она: — Альбина Николаевна, а вы почему его поощряете? Виктору уже двадцать пять лет, а он до сих пор не в партии. Вот, наверное, потому что непристойности рассказывает!

— Ха-ха-ха! — заливается «англичанка», утирая выступившие от смеха слезы: — ну ты даешь, Вить! Хороший анекдот, я запомню. Такой и в приличном обществе рассказать можно.