— Как ты много знаешь. — говорит Яна. Выпивает воду из стакана и доливает еще немного из кувшина.
— Я все знаю. Лермонтович, этот рыжий-конопатый — по Нарышкиной сохнет. Все время перед ней выделывается, лишь бы заметила она его. А она его в упор не замечает, хоть тресни. Вот он в тот раз с Борисенко и подрался. А Артур Борисенко… он странный. Холодный такой, словно не от мира сего. Как будто взрослый уже, понимаешь? В общем если эти двое будут драться, то там хоть святых выноси, никто не сдастся. Пощады не будет. У Борисенко старший брат — каратист, в прошлом году на городской дискотеке пятерых хулиганов поколотил. Говорят, что может кирпичи рукой ломать. — говорит Оксана, подпирая голову рукой: — а у Альбины нашей Мэри Поппинс нет никого. Говорят, что она в какого-то военного влюблена была, а его за границу отправили, а ее по квоте к нам, в Колокамск. Вот и тоскует. А Попович — он же безобидный, вот она на нем и отрывается.
— В смысле безобидный? — не понимает Яна.
— А в прямом. Хотя… — Оксана смотрит на Яну в упор: — ты же не понимаешь, да? Ну да, конечно… мужикам от женщин только одно и нужно, вот. Поматросят и бросят… ты им откроешься, а они тебе в душу насрут и потом еще стоят, и смеются…
— Только одно и надо? Ты про любовь?
— Дура ты, Барышня. Я про секс. Ты что, не знаешь, что такое секс?
— Конечно знаю! — протестует Яна, понимая, что на самом деле знает она мало, но признаваться в таком стыдно. В старой школе была одна девочка, которая что-то рассказывала про это, но с ней старались не водиться, про нее слухи всякие ходили. Однако, что это то, чем занимаются после свадьбы, это то, от чего появляются дети и чем ни в коем случае нельзя заниматься без любви — она знала точно.
— Не знаешь. — хмыкает Оксана: — видно же, что не знаешь.
— Еще как знаю! Я… я уже занималась этим с парнем! — гордо говорит Яна и ее сердце — пропускает удар. Можно ли считать за секс то, что она делала в детском саду, когда показывала одному мальчику все в обмен на то, что он тоже все покажет? Наверное можно. Кроме того, тогда она была уверена, что любит Никиту!
— Ого! Серьезно? Ну ты даешь… — удивляется Оксана: — ну я-то сразу поняла, что ты бывалая… вон как лихо купальник натянула и вперед! А там же все видно в этом купальнике! Мне бы стыдно было, но теперь-то все ясно. У тебя просто уже было! А… расскажи как! — она пододвигается ближе, ерзая на стуле: — как это было? Ну в смысле… где? И с кем? Кто этот парень? Было больно? Говорят, в первый раз всегда больно и кровь идет, это правда?
— Его звали Никита. — признается Яна, понимая, что не так уж и много может рассказать, прежде чем Оксана поймет, что она ее вокруг пальца водит: — и… эээ… ну это в лагере было. В душевой.
— О! Как с нашей вожатой! — поднимает палец Оксана: — там такая история была, закачаешься… но ладно! Рассказывай, как все было! Вы целовались? В губы? С языком? Ты — его целовала? Сколько раз? Куда? Засосы оставила?
— Как много вопросов! Я… не помню все в таких подробностях! — краснеет Яна. Дело было давно, в детском садике, но она про это рассказать не может. Все же тогда этим занимались — показывали друг другу… ну до тех пор, пока их нянечки не застукали и не наказали. А дома ей еще мама лекцию прочитала.
— Да ладно! Я бы свой первый раз запомнила! Я вот хочу, чтобы это было со взрослым парнем. Ну то есть чтобы и я взрослой была, понимаешь? Чтобы у меня такие же ноги как у Инны Коломиец были и такая же грудь как у тебя. И куртка джинсовая как у Нарышкиной. И букет роз, вот не маленький такой веник, а прямо букет-букет! И чтобы он мне засосов понаставил везде!
— Засосов? — не понимает Яна: — это что еще такое?
— Как объяснить… — чешет в затылке Оксана: — ну это когда потом ходишь вся в синяках таких маленьких, на шее больше всего. У нас в лагере вожатая одна тоже с физруком любовь крутила, вся в засосах на утреннюю линейку пришла! Вот и я так же хочу. А как у вас само это дело происходило? Было больно?
— Да… нет. — отвечает Яна и ей становится неловко. Получается она обманывает Оксану? Но обратного пути уже нет, вон она с каким восхищением на нее смотрит! Нужно что-то придумать! Но что?
— Было приятно. — наконец говорит она: — и никакой крови не было. Ну, разве чуть-чуть…
— Везет. — вздыхает Оксана: — значит, тебе целку не больно порвали, но тут уж каждому свое. Мне старшая сестра рассказывала, что есть даже такие, кому хирургическим путем удаляют! Вот жуть!
— Серьезно? — удивляется Яна: — что-то там вырезают⁈
— Сестра так рассказывала. — гордо говорит Оксана: — а она в медицинском учится, так что знает. Они там на трупах настоящих операции проводят, представляешь!
— А откуда они трупы берут?
— Откуда. Из морга, известно. Вот помрешь ты, а потом тебя в морг. А потом — в институт, чтобы тренироваться как аппендицит вырезать, не на живых же людях студентам тренироваться!
— А как же похороны⁈
— Ну значит пустой гроб хоронят. Наверное. Я не знаю. — говорит Оксана: — откуда-то они же берутся. Сестра говорит там такой запах стоит, что половину девчонок сразу же тошнить начинает. Но был один парень, которого не то, что не тошнило, а даже нравилось! Она с девчонками потом за ним проследила, так он оказывается на чердаке кошек между собой сшивал!
— Кошек? Но зачем⁈
— Откуда я знаю. Нравится ему такое. Наверное, в душе он фашист какой-нибудь. Усыпил двух кошек эфиром и сшил их вместе. А потом еще и смеялся над ними.
— Бедные кошки! А что с ними стало?
— Не знаю. Этого в милицию они сдали, а кошек… ну наверное расшили, они же медики. И поколотили еще.
— Кошек? Зачем бедных кошек еще и бить⁈
— Да не кошек поколотили! Этого психа, что их вместе сшивал поколотили! Ты чего! Совсем меня не слушаешь, Барышня!
— Слушаю я! Слушаю!
— Чего вы шумите на кухне, ночь-полночь, а вы шумите. — в дверь входит Инна Коломиец и зевает во весь рот. Встает на цыпочки и сладко потягивается. Пижама-ночнушка поднимается, открывая вид на ее бедра.
— Вот какие у нее все-таки ноги красивые. — говорит Оксана с плохо скрываемой завистью: — словно мраморная скульптура. «Бегунья из восьмого А». Как будто Микеланджело лепил. Или Роден.
— Ноги — это мышцы. — говорит Инна: — приседай и бегай и у тебя будут. И ничего они не красивые. — она приподнимает ночнушку: — нормальные ноги.
— Ты просто мои не видела. — вздыхает Оксана: — у меня они просто косточки и все. Не растет ничего. Это гены. У меня старшая сестра тоже худая. А у Яны вон какие… бидоны. Ее если в воду столкнуть она не утонет. И ведь мы ровесницы!
— Хватит моб грудь обсуждать! — краснеет Яна: — я не виновата, что она у меня выросла!
— Это не вина а везение. Выигрыш в генетическую лотерею. — говорит Оксана: — но как говорят «не родись красивой, а родись счастливой». Зато я — умная, вот!
— Была бы умная — шла бы спать. — зевает Инна: — чего вы тут сидите, о чем языками чешете? Ну, колитесь, болезные, что обсуждаете?
— А у Яны уже секс с парнем был! — тут же сдает ее Оксана: — представляешь! Она говорит больно не было и крови чуть-чуть выбежало! Парня Никитой зовут, это ее парень в старой школе! Они в лагере этим занимались! В душевой как та пионервожатая!
— Тоже со всем пионерским отрядом? — моргает Инна: — ого! Вот ты смелая…
— Да нет! — машет руками Яна: — все не так было!
— А, так он взрослый! Наверное комсомолец! Вожатый! Ну, раз в лагере все было. Отвел ее в душевую и… бедная девочка, — Оксана с сочувствием смотрит на нее: — у тебя наверное моральная травма. А…
— Нет! Он был мой ровесник! И… ну мы просто…
— Так все-таки один парень был. А ты мне — «как та вожатая, как та вожатая в душевой» — закатывает глаза Инна: — я уж подумала… у меня сон как рукой сняло! Но с другой стороны — теперь-то понятно почему ты такая смелая и в этом купальнике перед всеми щеголяла, тебе-то терять уже нечего. Ты все уже видела! А ну расскажи, как это?
