— Насчет приличного общества я не уверена. — ворчит Риточка, она же Маргарита Артуровна: — нельзя такие вещи при женщинах рассказывать, Виктор Борисович!
— Постараюсь запомнить, Маргарита Артуровна. — кивает головой Виктор.
— Хотя… анекдот и в самом деле интересный. — признает Маргарита Артуровна: — но такое по радио или телевиденью не покажут. Если вы хотите, чтобы девушки начали обращать на вас внимание — избегайте пошлостей, Виктор.
— По моему опыту все как раз наоборот. — слегка улыбается «англичанка»: — но кто я такая, чтобы судить о том, чего хотят девушки.
— Вот именно! — подхватывает Маргарита Артуровна и хмурится: — Альбина, дорогая, это что — сарказм?
— Это легкая шутка. — уточняет «англичанка»: — хотя в следующий раз я наверное буду говорить это перед тем как пошутить. Чтобы было понятнее.
— Вам бы все шуточки шутить. — обижается Маргарита, вставая из-за стола и взяв свой поднос: — а между прочим первая школа нас по всем параметрам обходит! Пока летняя площадка и все в отпуска уехали у нас есть реальный шанс вперед вырваться! Хотя бы по стенгазетам! А Виктор опять вчера забыл мне статью написать!
— Да написал я! — защищается Виктор: — написал. Вот только не принес. Завтра принесу.
— Завтра крайний срок. — Маргарита удаляется с подносом в сторону окошка с надписью «У нас самообслуживание», прямо под большим плакатом, оповещающим что заводская столовая номер два борется за звание заведения с высокой культурой обслуживания'. Надписи вводят Виктора в когнитивный диссонанс, пока он размышляет, что, если в заведении самообслуживание, значит уровень культуры обслуживания зависит от самих посетителей. Ты же сам себя обслуживаешь. Как же тогда в этой борьбе участвует само заведение? И что такое высокая культура самообслуживания? Это когда сам себе все через «спасибо-пожалуйста» и с улыбкой? Парадокс…
— … Риточка порой бывает слишком увлечена работой. — смотрит вслед комсоргу и учителю биологии «англичанка»: — такая жалость. Она могла бы быть очень даже симпатичной, ей только прическу изменить и очки эти страшные снять. И переодеть.
— А? — отрывается от размышлений о высокой культуре самообслуживания Виктор: — извините, не расслышал.
— Неважно. — кивает Альбина Николаевна: — а ты статью и правда написал? И хватит уже мне «выкать», ты чего?
— Да неудобно как-то. Всегда же на вы и по имени-отчеству. — оправдывается Виктор.
— Это в школе. — отмахивается «англичанка»: — и при учениках. Как там твой заплыв в бассейне прошел? Зря ты туда пошел, ой зря.
— Да нормально все. Почему зря-то? — недоумевает Виктор.
— Слепой ты Вить. Слепой, глухой и даже на ощупь не соображаешь, чего ты там нащупал. — «англичанка» подается чуть вперед: — хотя все вы мужики такие. Намеков не понимаете совсем. Ты что не видишь, как на тебя твоя Нарышкина смотрит? А у девочки родители их больших людей, да и сама она активистка и будущая комсомолка, вот уже в сентябре ее Риточка в ряды примет. Не дай бог случится что…
— Альбина Николаевна!
— Мы ж договорились на «ты». — прищуривается «англичанка»: — что, неудобно о таком говорить? Ты не думай, что все вокруг такие же слепые, Вить. Все всё видят. А ты еще и в плавках в бассейн поперся, Аполлон Колокамской средней школы номер три. И девчонки там в купальниках… у них как раз пубертатный период начался. Опасными дорогами ходишь, товарищ Полищук, ой опасными. Но тебе повезло, у тебя есть старшая коллега, которая все за тебя решит. Защитит и направит в нужную сторону так сказать… чего глаза выпучил? Не слышал, что в прошлом году в пионерском лагере «Зорька» случилось? Слухи стараются замять, но все равно люди говорят…
— «Зорька»? Это же ведомственный летний лагерь, для работников Металлургического Комбината? — вспоминает Виктор: — я слышал, что у них в этом году первой смены в июне не будет, но почему — не знаю. Вроде там зараза какая-то ходила… санэпидемстанция закрывала.
— Эх, Витька. Слушай. — «англичанка» подается вперед, оглядывается по сторонам и облизывает губы, переходя на шепот: — там у начальника лагеря, Николая Васильевича Самсонова — дочка подрабатывала, двадцатилетняя. Студентка из Ленинградского педагогического, на летних каникулах он ее вожатой устроил.
— Но… это же не запрещено? — тоже почему-то переходит на шепот Виктор и со стороны они сейчас смотрятся как два карбонария, плетущих заговор и фронду против буржуазной тирании в средневековой Венеции — склонились друг к другу и говорят шепотом, озираясь по сторонам. Не выйдет из них шпионов… сразу видно, кто тут секретничает.
— Да пусть она хоть сто раз вожатой будет! — закатывает глаза «англичанка»: — только в этом самом Ленинграде научили ее чему-то не тому… и она роман закрутила с воспитанником лагеря…
— Что? Ну да… — Виктор чешет затылок.
— И это еще не все. Повела она как-то раз свой отряд, двенадцать человек в душевую, мыться, а кто-то из них ей и скажи, дескать, «Вероника Николаевна айда с нами, или струсили»…
— Да ну… — сомневается Виктор.
— А она — скинула одежду и с ними в душевую. Как ты понимаешь, они там не мылись…
— Серьезно?
— И чтобы ты понимал, Вить, я не осуждаю эту девочку. Вот захотелось ей страсти отдаться и все тут. Да ради бога, все мы со своими слабостями… но вот с воспитанниками этого делать нельзя. Потому что… — она поднимает палец вверх, снова становясь учительницей в ожидании верного ответа.
— Конечно, это же наказуемо. Уголовный кодекс… — отвечает Виктор и она — качает головой.
— Не в кодексе дело. Если бы все мальчики молчали о том, что с ними вожатая в душе вытворяла — все было бы хорошо. Никакого ущерба никому не нанесено, все довольны. Вот только… ты можешь себе представить, чтобы эти мальчишки о случившемся — промолчали?
— Аааа… — неопределенно протянул Виктор.
— Ни один мальчишка или парень, девчонка или девушка в таком возрасте — нипочем не промолчат о таком. О сексе или любви. Все разболтают и обязательно похвастаются. Через день уже весь лагерь о случившемся знал. Девушку уволили, хорошо хоть заявление писать никто не стал, так что просто уволили. Скандал был до небес, но замяли все сразу же, потому как опять-таки социалистическое соревнование, а тут… кстати, результаты этот отряд самые лучшие показал. Письма потом писали в поддержку Вероники, даже голодовку устраивали… только без толку. — Альбина откидывается на спинку стула и аккуратно промакивает рот бумажной салфеткой: — да и Николаю Васильевичу досталось. На собрании его пропесочили и премии лишили. И уволится по собственному желанию предложили. Вот он и уволился.
— Так вот что там случилось. — понимающе кивнул Виктор: — я не специалист, но если бы у меня в детстве такая вожатая была, я бы на нее молился просто.
— И конечно всем бы разболтал что у тебя с ней такое было. — прищуривается Альбина: — все вы одинаковы. Это сейчас ты можешь теплую водичку на языке удержать, а мальчишки всегда растреплют. И девчонки тоже, кстати. Это я для тебя говорю. Не дай бог что у тебя с Нарышкиной будет — она завтра всем своим подругам расскажет. Без злого умысла, поверь. Просто не удержится. Вот если скажем девочку изнасиловал кто, так вот это как раз может тайной остаться, потому что стыдно и страшно. А вот если что-то по любви и взаимной симпатии случилось — обязательно подружкам расскажет. И как говорил товарищ Броневой в замечательном сериале — «что знают двое — знает свинья». Как это по-немецки — «Was wissen Zwei, wisst Schwein».
— И немецкий тоже? — удивляется Виктор.
— И французский. Все же столичный иняз заканчивала. Вот, направлена в провинцию по квоте, страдать пять лет. Еще два года осталось. — вздыхает «англичанка»: — но не об этом речь. Пока Риточки с нами нет я хотела бы с тобой договориться. Вот смотри, Вить, у тебя уже проблемы с девчонками, а ведь еще и старшие классы есть. Та же Лилечка Мусонова там… в общем решение твоей проблемы лежит через решение моей проблемы.
— У старших коллег, которые «Само Совершенство» — бывают проблемы? — Виктор пока не понимает, чего же именно хочет от него Альбина.
