— Далека дорога твоя, далека, дика и пустынна… эта даль и глушь не для слабых душ, далека дорога твоя… — напевает он себе под нос, глядя в окно автобуса. Обычный заводской «ПаЗик» желтого цвета или как сказала бы Нарышкина — «канареечного». Вот и она, кстати — сидит рядом на переднем сиденье и ест его преданным взглядом. Виктор ловит ее взгляд на себе, она сверкает в ответ улыбкой и тут же — отводит глаза в сторону, якобы заинтересовавшись надписью на большом красном огнетушителе, прикрученном к стенке.
Он вздыхает и оборачивается, осматривая салон автобуса. На втором сиденье сразу за ними — неугомонный Володя Лермонтович о чем-то шушукается с Наташей Гасленко, его вчерашний оппонент и соперник Артур Борисенко — сидит сзади, он специально рассадил этих двоих, чтобы опять не подрались. Но, к его досаде, тот сел на самое заднее сиденье, туда, где сидит и Яна. Более того — Борисенко и Яна разговорились… и насколько он видит отсюда — она ему даже улыбается.
Он поворачивается обратно, снова ловит на себе взгляд Нарышкиной и качает головой. Какая ему, в сущности, разница? Эта Яна — совсем не та Яна, не его Яна. Она еще не умеет носиться по ночному городу на своем японском спортивном байке, еще не была в Париже, не знает пять языков и не любит стихотворения Роберта Бернса, она пока еще — личинка, гусеница, гадкий утенок. Будет время, когда она — расправит крылья и отправится в полет, но для этого она должна прожить все неудачи и успехи, прожить их и вырасти. Без этого никак. И мешать ей в этом деле набивания шишек и получения шрамов как на теле, так и на сердце — он не будет. У нее есть право прожить свою жизнь так, как она хочет. Его же задача — сделать так, чтобы у нее была эта жизнь.
— Виктор Борисович! — подает голос Нарышкина, повысив его, чтобы перекричать шум мотора, все же звукоизоляция в новеньком «ПаЗике» была так себе.
— Да, Лиза? — он подается вперед: — что ты хотела?
— Виктор Борисович! А мне вы пирожок не дали! Я тоже молодец! — говорит она и ее глаза блестят каким-то особым, озорным блеском. Виктор улыбается в ответ. Все же она обычная девочка, думает он, обычный ребенок, такая же как все — озорная, игривая, готовая на шалость. А то он тут надумал себе что и карьеристка, и хладнокровная манипуляторша и все на свете.
— Конечно. — говорит он и вынимает из сумки пирожок, завернутый в обрывок газеты. Туалетной бумаги он дома не нашел, а газеты тут использовались повсеместно… а вообще он был рад что ошибался насчет Нарышкиной, все-таки рановато девочке четырнадцати лет карьеристкой быть. У нее должно быть детство, все эти девичьи секретики с подругами, хихиканье в тесном кружочке с девчонками, танцы и скомканные записки, передаваемые с парты на парту, анкеты в общих тетрадях с наивными вопросами и текстами песен и стихов, чем-то напоминающие дембельские альбомы… первая любовь и первое разочарование. Так и должно быть. Потому он с облегчением передает Нарышкиной пирожок, завернутый в газету.
— Вот. — говорит он: — Лиза, ты молодец, возьми с полки пирожок. Великий цивилизатор Арнольд Тойнби…
— Говорил, что образ жизни кочевника — это вызов суровой природе степей. — кивает она, принимая пирожок: — я знаю, вы уже говорили. Виктор Борисович, а скажите, вам «англичанка», мисс Альбина — нравится?
— Что? — от неожиданного вопроса Виктор опешил. Нравится ли ему Альбина Николаевна? Но самое главное — зачем Нарышкина об этом спрашивает? Неужели? Да не, бред. Она же девочка, все с ней понятно, ей интересно все вот такое. Она получает опыт человеческих взаимоотношений, да и в конце концов ей интересно. Как же у физрука с «англичанкой» роман! Столько сплетен можно пустить! Но он вынужден тут ее разочаровать, никаких таких отношений с мисс Альбиной у него нет. «Англичанка» вообще для этой школы была слишком. Слишком стильная, слишком красивая и уверенная в себе, даже комсорг «Миледи» рядом с ней выглядела серой мышкой. И уж, конечно, она бы в жизнь не посмотрела на обычного физрука, который в принципе являлся планктоном в пищевой цепочке школьного биома. Так что… придется здорово разочаровать школьных сплетниц.
— К сожалению между мной и Альбиной Николаевной ничего нет, кроме дружеских и рабочих взаимоотношений. — отвечает он предельно честно: — хотя, наверное, я был бы не против. Она очень умная и ответственная. Мда… — он мысленно представляет «англичанку», которая спорит с тетей Глашей на кухне коммунального общежития для молодых специалистов… уж она бы там порядок быстро навела. Как там в песне поется — «берегите женщин, женщин берегитесь»? Если кто и может бразды правления коммунальным общежитием в свои руки взять, так это Альбина Николаевна. Причем без разницы, будь то действительно коммунальное общежитие или линейный корабль класса «Ямато». Прирожденный лидер.
— А жаль. — говорит Нарышкина и ее глаза снова вспыхивают этим особенным блеском: — жаль! Из вас такая красивая пара получится! Она такая красивая! А вы — такой сильный!
— Ну… одного этого мало. — отвечает он: — человеческие отношения вообще сложная штуковина. Один сильный и одна красивая… так не работает. Вот подрастешь и узнаешь. — вздыхает он, вспоминая свою жизнь до того, как очнулся под звуки «Пионерской Зорьки» в теле молодого учителя физической культуры Колокамской средней школы номер три. Вот уж действительно, вроде всю жизнь прожил, почти шестьдесят лет и недостатка в женском внимании никогда не испытывал, много было всего, но почему-то Яну он помнил всегда. И нет, она не была его первой любовью, хотя говорят, что первая запоминается больше всего. Его первая любовь — Алена Маринина, его одноклассница. С ней они остались друзьями, несмотря на все, что было…
— А я может сейчас хочу узнать. — твердо заявляет Нарышкина: — знания — сила, правильно же? Вы меня научите, Виктор Борисович?
— К сожалению я учитель физической культуры, а не социальной динамики… или чего там еще. Но что сам знаю — обязательно поделюсь, это моя обязанность как учителя. Что ты хочешь знать, Лиза? — он понимал, что сейчас заходит на скользкую территорию, но в то же самое время нельзя просто ставить барьеры и запреты, это потом приводит к перекосу в психике. Сделать морду лица тяпкой и спокойно обсудить все, чем ученики хотят поделиться с ним, не осуждая и не навязывая своего мнения, а просто — поддерживая.
— А какие девушки вам нравятся, Виктор Борисович? И почему? — спрашивает Нарышкина, наклоняясь вперед. О нет, думает Виктор, ну вот, приехали. Это же чертово клише, когда девушки из старших классов воспринимают учителя по физкультуре как мужчину. Ни в коем случае нельзя тут позволить Лизе границу перейти, ей и самой потом неудобно будет, а у него и вовсе уголовная ответственность, это если не учитывать перекосы в психике и прочее. С другой стороны и оттолкнуть ее резко нельзя, когда у девочек первые привязанности формируются, то в этот момент психика особенно хрупкая… ломать не строить. Так что на мгновение он почувствовал себя сапером на минном поле, который идет без миноискателя, на одной интуиции пытаясь понять где именно тут закопана противопехотная смерть. Он сглотнул.
— Наверное мне нравятся зрелые девушки. Вот у меня в общежитии живет одна такая. Ее зовут Светлана, она в малярной бригаде работает. Очень зрелая и интересная девушка. — переводит он разговор. В это время достаточно подать сигнал что ты — занят и девушки тут же бросятся окучивать кого-то другого, тут еще не приняты «дружить с привилегиями», так что если он обозначит что ему нравится другая девушка и что у них там почти роман, то Нарышкина наверняка отстанет. Разочарованно вздохнет, конечно, но — отстанет. Выберет себе другой объект. Вот того же Лермонтовича, видно же, что пацан по ней сохнет, потому и выделывается каждый раз как она на него посмотрит.
— И я вчера с ней на танцы ходил. — тут же добавляет он, не оставляя Нарышкиной простора для воображения: — так что наверное можно назвать ее моей девушкой.
— Вот как. — роняет Нарышкина и складывает руки на груди, уставившись на свои туфли. Остаток поездки проходит в молчании, и это Виктора совершенно устраивает.
