Вопросы проносятся в моей голове в миллионе направлений. Они отскакивают друг от друга с резкой и внезапной свирепостью, требуя ответов.

Глава 8 — Доминик

Мои пальцы барабанят по рулю моего Aston Martin Vantage, который зловеще гудит, когда я притормаживаю перед рядами зданий. В частности, я ищу одно, просматривая номер каждого здания. Мои глаза сужаются, когда я насчитываю четыре жилых комплекса, у каждого из которых есть своя небольшая дорога, ведущая к воротам.

Две квартиры и дом находятся рядом с двумя другими, между ними большая парковка. В данный момент на улице всего три человека, все остальные, казалось, ушли за покупками или заняты работой.

Здесь убежище женщины, к которой я начал привязываться, которой я постепенно становлюсь одержим.

Было несложно приставить кого-нибудь следить за ней, фактически, я установил за ней слежку несколько недель назад, и все же я здесь, благодаря пустоте внутри меня, которая убеждала и настаивала на посещении места ее упокоения. В конце концов, мы Братва, из-за чего наш долгом знать, где все живут.

Найдя ее многоквартирный дом, я нажимаю на тормоз и, посмотрев в зеркало заднего вида, вижу, что мои люди паркуются достаточно далеко от моей машины, чтобы сохранить иллюзию, что я приехал один.

Я выхожу из машины, уставившись на свое отражение в стекле машины, поправляю куртку и провожу рукой по волосам, затем направляюсь к дому Майи.

Когда я добираюсь до него, я стучу в дверь, но ответа не последовало. Я постучал снова, по-прежнему никакого ответа.

Возможно, она спит.

Решив, что лучше всего войти самому, я кладу руку на дверную ручку, поворачиваю, и, к моему удивлению, дверь распахивается.

Я двигаюсь вперед в тишине, затем слышу рвоту и кашель. Я иду на звук и нахожу ее в ванной, ее руки сжимают фарфоровую крышку унитаза, на её идеальном лице отражается болезнь. Ее тело сильно вздрагивает, пока она, наконец, не выпускает содержимое желудка, а спина не сгорбилась.

Она не замечает, как я вхожу в комнату. Ее так сильно трясет, что мне требуется несколько мгновений, чтобы заметить одинокую слезинку, скатившуюся по ее раскрасневшейся щеке.

Мое сердце бешено колотиться, когда я смотрю на нее, такую беспомощную. Теперь мне еще больше хочется владеть ею, защищать ее. Теперь, когда она слаба, разве ее не будет легче сломить? Легче поймать? Легче сделать своей?

ДА. Волнение начинает бурлить в моей крови, и мне приходится сдерживать себя, чтобы не отреагировать прямо сейчас.

Она спускает воду в туалете и брызгает водой на лицо, затем набирает немного воды в рот, чтобы прополоскать, затем сплевывает.

Она бормочет себе под нос слова, которые я не совсем расслышал, но хотел бы расслышать. Мне показалось, я уловил Моя жизнь — дерьмо и внутренне улыбаюсь. О? Что это было? Она просто делает все это еще более захватывающим для меня, не так ли?

Однако все это время я отказываюсь что-либо говорить, наблюдая за ней.

Я тихо возвращаюсь в ее комнату, чтобы дать ей уединение, в котором она нуждается. Закончив, она входит в свою комнату и увидев меня, замирает.

Кажется, она вот-вот закричит.

— Прежде чем ты начнёшь кричать, — говорю я, — я обнаружил, что дверь открыта, и это было после того, как я постучал.

Она не двигается. Она просто стоит неподвижно, наблюдая за мной с тем же страхом, что и несколько дней назад.

Пока она обдумывает мое пребывание здесь, я ломаю голову, пытаясь разгадать причину ее внезапной и тревожной болезни.

Да. Мужчина, которого она боится, стоит перед ней. Этот страх в ее глазах? Это заставляет мое сердце биться быстрее, когда возбуждение начинает пульсировать в моих венах. Мне хочется напугать ее еще больше, показать ей, почему ее страх обоснован.

Я не был хорошим человеком, отнюдь. Я человек, который знает, чего хочет, и делает все, чтобы получить это. Даже используя страх. Я без колебаний использую это и сейчас.

Я подхожу ближе, но она по-прежнему не двигается. Подойдя достаточно близко, я замечаю ее красные, усталые глаза. Ее кожа стала бледной, а плечи безвольно поникли.

Внезапно тишина нарушается её вопросом.

— Какого черта ты здесь делаешь, Доминик? — Ее голос резкий из-за слишком частого кашля.

Мой невозмутимый взгляд с беспокойством проходится по ней. — Из-за чего тебя тошнит?

— Это не твое дело, — отрезает она. — Что ты здесь делаешь?

Я игнорирую вопрос. Я осматриваю ее квартиру в поисках, но не уверен, что именно ищу.

— Я вызову полицию, — предупреждает она. — Убирайся. Убирайся, сейчас же.

Она продолжает сыпать на меня угрозами, но я не обращаю внимания, пока окончательно не перестаю обращать внимание на то, что она говорит, потому что передо мной лежит документ, написанный врачом. На нем заголовок “Лист с инструкциями по выписке” рядом с логотипом больницы.

У меня екает сердце. — Ты была в больнице?

Она замирает, ее взгляд перемещается на место рядом с бумагой, которую я изучал.

Я следую за ее взглядом на тест на беременность, который был небрежно оставлен на столе рядом с документом, и увидев две линии, одна из них слабая, но определенно присутствует, разительный контраст со стерильно-белым пластиком.

Мой мир останавливается. Все стихает, застыв в стоп-кадре. Я не осознаю, что двигаюсь к ней, пока не замечаю, как расширились ее глаза, и не слышу, как у нее перехватывает дыхание.

Она метнулась к столу и пытается спрятать документ, как будто я его не видел.

Я недоверчиво смотрю на нее. — Что это? — Я спрашиваю, морщины на моем лице исказились от гнева. — Что это, Майя?

Она больше не кидается угрозами. Теперь на ее лице было сожаление. Возможно, она сожалела о том, что вообще встретила меня, что возможно справедливо, или, возможно, это смятение от того, что я узнал о ее беременности.… что глупо, поскольку ее единственной обязанностью было позвонить и сообщить мне об этом.

Я медленно направляюсь к ней. — Поговори со мной, Майя!

На каждый шаг, который я делаю вперед, она делает шаг назад, отказываясь отвечать, пока не упирается спиной в стену. Я кладу обе руки ей на плечи, прижимая к стене, и спрашиваю — Что, черт возьми, я только что видел?

Я не знаю, из-за чего я так волнуюсь. Насколько я знаю, она не беременна моим ребенком. Она не изображала отношение человека, который неразборчив в связях, но, возможно я ошибался и она хорошо это скрывала, если это так, она одурачила меня.

Ребенок мой? Я не знаю, произнес ли я эти слова вслух, или это был просто вопрос, заданный у меня в голове. Я прочищаю горло.

— Он мой? — Я спрашиваю.

Майя ничего не говорит.

Как я уже сказал, я знаю, где все живут, и без ведома Майи за ней следили, куда бы она ни пошла, вскоре после той ночи, когда мы встретились. У меня даже были мужчины, которые отслеживали ее разговоры и переписку, и, насколько мне известно, с тех пор, как мы были вместе, у нее никого не было.

Я не хочу говорить ей, что вторгся в ее частную жизнь, это может очень быстро все изменить. Поэтому я держу это при себе, настаивая на том, чтобы узнать, являюсь ли я отцом ребенка.

Наконец, она кивает и дрожащим шепотом говорит — Да.

Для кого-то другого это всего лишь мимолетный ответ, но для меня он действует сильнее, чем груженый товарняк. Это заставляет меня отпустить ее и отшатнуться. Я не свожу с нее глаз и не вижу в ней обмана. Ни малейшего проблеска.

Она не станет с завистью плести лживые истории.

Слезы наворачиваются ей на глаза, когда я спрашиваю — Ты планировала скрыть его от меня?

Мои слова произнесены с суровой точностью, как серия дротиков, попавших прямо в яблочко.

В ее глазах явный страх, но она тут же сменила его пламенной решимостью. — Я позабочусь о нем, — говорит она. — Ты не должен вмешиваться, Доминик. Тебе не нужно беспокоиться о ребенке.

Я едва могу поверить своим ушам. Не вмешиваться? Мир, в котором я могу небрежно принять такую ситуацию, был бы посягательством на мое здравомыслие. Как такая, как она, может хотеть взять на себя ответственность за то, что должно принадлежать мне? Зачем ей это делать?