Да, это оно. Меркантильная… Моя сестра абсолютно меркантильная.

— Неужели? — он все еще не убежден, смотрит на меня, его глаза жесткие и непреклонные.

— Что я получу, если с ним что-то случится?

Я остроумно заметила, надеясь, что права и что Киара никогда ничего не сделает с Лукой.

— А правда, — он немного расслабляет рукуна пистолете, но его взгляд все еще скептичен.

Устроив очередное представление, я поднимаю руки вверх и тянусь к его поясу.

— Я могу отсосать тебе, если ты меня отпустишь, — говорю я соблазнительным тоном. Его черты лица выражают отвращение, и он быстро отстраняется от нас.

— Отвали, — ругается он, — только не говори мне, что у тебя кончился член?

Я выдыхаю, чувствуя облегчение от того, что пистолет больше не у моего лица.

Тот факт, что он так явно отталкивает мою сестру, почему-то заставляет мой желудок совершить кувырок, непрошеное удовольствие заполняет меня изнутри.

Нет! Я не могу позволить себе потеплеть к нему!

— Если это все, — пожимаю я плечами, поправляю рубашку на джинсах и собираюсь уходить.

— Нет, — отзывается он, уже расположившись в своем кабинете. — Еще одно, — начинает он, его глаза обшаривают меня сверху донизу. — Убедись, что твои родители придут на бал. Наша семья должна быть единой в такие времена, не так ли? — спрашивает он с сардонической улыбкой, а я лишь поднимаю бровь.

— Как пожелаете, ваше высочество, — автоматически отвечаю я, притворно делая реверанс. Выйдя из комнаты, я почти выбегаю на улицу, мне необходимо быть как можно дальше от него.

Почему?

Почему я все еще так слаба, когда дело касается его? Можно подумать, что со всеми имеющимися у меня доказательствами его предательства — причем вещественными доказательствами — я буду более стойкой в своем презрении к нему.

Есть тонкая грань между любовью и ненавистью.

И я все еще балансирую на тонкой как бритва грани между ними, не в силах твердо встать ни на одну из сторон.

Неужели я действительно обязана всю жизнь быть жалкой сукой? Неужели только потому, что он был первым, кто накормил меня, я должна продолжать возвращаться за добавкой, даже когда он бьет туда, где больнее всего?

Я хотела бы найти ответ на этот вопрос. Способ просто заглушить любовь, чтобы я могла сосредоточиться только на ненависти.



— Поторопись, — говорю я, стаскивая джинсы с ног, чтобы надеть пижаму. Лия держит рубашку над моей головой, и я быстро просовываю руки сквозь нее, пока она натягивает ее.

— Он не сказал мне, что придет сегодня, — хмурится Лия, когда она помогает мне забраться на кровать, подсоединяет мой палец к аппарату и расставляет вещи вокруг меня так, чтобы все было безупречно.

Энцо обычно звонит заранее, чтобы сообщить Лии, когда его ждать, но в этот раз нам пришлось услышать от Фреда, одного из друзей Лии из службы безопасности, который просто предупредил ее.

— Неважно, мы в порядке, — быстро говорю я, зная, что он придет в любую секунду.

— Просто успокойся, Лия, — говорю я, и мгновение спустя дверь открывается.

Я быстро зажмуриваю глаза, пытаясь расслабить тело. Стук моего пульса не помогает, когда я слышу, как Энцо входит внутрь.

— Вы не звонили, синьор, — начинает Лия, ее голос звучит немного взволнованно.

Черт возьми, Лия! Веди себя естественно!

— У меня завтра самолет, и я хотел увидеть ее перед отъездом. — Его глубокий голос звучит в комнате. Лишенная зрения, я могу полагаться только на свой слух и прислушиваюсь к его тону. — Есть изменения? — спрашивает он, придвигая стул рядом со мной, и его рука касается моей.

— Как всегда, — говорит Лия.

— Оставьте нас, — приказывает он, не оставляя места для дискуссий. В комнате происходит какое-то движение, прежде чем я слышу, как закрывается дверь.

— Маленькая тигрица, — начинает он, поднося мою руку ко рту. Я не шевелюсь, хотя дрожь пробегает по позвоночнику от этого ласкового прозвища и от того, что он так нежно прикасается ко мне. — Мне все труднее и труднее находиться вдали от тебя, — его губы снова и снова касаются тыльной стороны моей руки, его теплое дыхание будоражит мои чувства. Мурашки проносятся по моей коже. Надеюсь, он не замечает этой перемены или того, что я слегка вздрагиваю каждый раз, когда он проводит большим пальцем по моему запястью.

Почему он должен быть таким соблазнительным? Таким притягательным?

— Каждый год я надеюсь, что он будет последним, и ты наконец-то проснешься. Но… — он делает паузу, и по моей руке стекает струйка жидкости. Мне требуется мгновение, чтобы понять, что это слезы, так как влагу сопровождают приглушенные звуки.

Он… плачет? Из-за меня?

Он приходит ко мне еженедельно, но до сих пор он говорил со мной только о Луке — он рассказывал мне о его увлечениях, о том, как ему нравятся уроки игры на фортепиано и как его первое небольшое шоу имело успех. Его разговоры никогда не затрагивали ничего щепетильного, и я была благодарна ему за это. Больше всего я была рада услышать больше о моем малыше — подробности, которые иначе я бы никогда не узнала.

— Знаешь, когда я думал, что твоя сестра убила тебя, я был готов уничтожить каждого из них. У меня был заряжен пистолет, и я без колебаний устроил бы кровавую баню. Хуже всего то, что… — еще одна пауза, когда он делает глубокий вдох, тыльная сторона моей руки прижимается к его мокрой щеке, — если бы не Лука, я бы тоже покончил с собой. — Слова мягкие, едва выше шепота.

Мое сердце замирает в груди, его слова так сильно ударяют меня, что я почти задыхаюсь. Но я сдерживаюсь.

— В тот момент я видел только месть. Потому что они забрали тебя у меня прежде, чем я успел показать тебе, как много ты для меня значишь. — Он сжимает мою руку, его голос почти прерывается, когда он продолжает. — И иногда, как сегодня, я спрашиваю себя, стоит ли все это того… стоит ли… — его дыхание затрудняется, как и мое, когда мои глаза увлажняются. — Если ты никогда не проснешься. Что я буду делать, если ты никогда не проснешься?

— И вот я кое о чем подумал. Когда Лука станет достаточно взрослым, чтобы жить самостоятельно, я смогу присоединиться к тебе.

Мне потребовалось все силы, чтобы не отреагировать на это заявление, но, когда он начал подробно рассказывать о своих планах, включая выбранные им места, где мы сможем быть вместе вечно — криогенный сон, как он это называет, — мое сердце начало биться безудержно.

Звуковые сигналы на мониторе отражают внезапную перемену, звуки становятся короче.

— Тигрица, — спрашивает он, его голос едва превышает шепот, недоверие просачивается сквозь это единственное слово.

Должно быть, он заметил и мое сердцебиение.

Проклятье!

Но как я могу не реагировать, когда он говорит такие вещи?

— Ты меня слышишь? — его голос такой мягкий, его дыхание обдувает мою кожу, когда он начинает целовать место моего пульса.

Ему обязательно было целовать это место? Черт, здесь становится немного жарко.

Я не отвечаю, опустошая свой разум и пытаясь успокоить свое неугомонное сердце.

— Боже, если ты меня слышишь, пожалуйста, вернись ко мне. Я сделаю все, что ты хочешь, клянусь. Я никогда в жизни не убью другого человека, если ты этого захочешь. Мы можем переехать в другое место. Все, что угодно, маленькая тигрица. Только, пожалуйста, вернись ко мне.

Его полный боли крик трогает меня до глубины души, и я не знаю, как мне удается держать себя в руках. Он продолжает говорить мне об идеальной жизни, которую мы проживем вместе с Лукой и другими детьми, о том, что он никогда больше не расстроит меня.

А я колеблюсь.

В его голосе такая искренность, такая эмоциональная откровенность, что я едва сдерживаюсь, чтобы не вскочить с кровати и не броситься в его объятия.

Но это было бы слабостью.

Сколько раз я уже поддавалась ему? Только для того, чтобы снова и снова разочаровываться?