— Сынок, я понимаю, почему ты сделал то, что сделал, — говорит Рокко, — но неужели ты не мог выбрать кого-то менее… омерзительного?

Я задыхаюсь, но прежде чем успеваю услышать ответ Энцо, рука вцепляется в мои волосы и тащит назад. Я спотыкаюсь, падаю на землю и вижу, что мать Энцо смотрит на меня с убийственным выражением в глазах. Я вскрикиваю от боли, но она не останавливается, продолжая тащить меня за волосы.

— Хватит, больно! — буркнула я, пытаясь вытащить ее руку из моих волос.

— Так вот зачем ты сюда пришла? Чтобы шпионить за нами? Чертова корова!

Я чувствую ослепляющую боль в коже головы, когда она продолжает тянуть меня за волосы, и слезы грозят хлынуть из моих глаз.

— Нет, я просто…

— Чертова шлюха! Я не знаю, как тебе удалось зацепиться за моего сына, но я этого не потерплю. Как он мог променять такую ангельскую девушку, как Джианна, на такую, как ты?

Она бросает меня вперед, блестящий пол заставляет меня скользить вниз, пока я не оказываюсь на животе. Я стону от боли, но она не останавливается.

Она встает передо мной на колени и, взяв меня за загривок, заставляет посмотреть на нее.

— Мой безупречный сын никогда бы не опустился так низко, чтобы быть с кем-то вроде тебя. — Она выплевывает слово «кем-то», как будто я — ничтожество.

— Отпустите меня, пожалуйста, — я пытаюсь ее образумить, но в ее глазах есть что-то такое, что заставляет меня сомневаться, что она меня отпустит.

— Скажи мне, ты скакала на его члене только для того, чтобы забеременеть? И все?

Она даже не дает мне ответить, когда встает, подходит ко мне и сильно пинает меня в живот. Я задыхаюсь, и в какой-то момент мне кажется, что я больше не могу дышать, сила удара ее ноги о мой живот заставляет меня прикусить язык от боли.

— Я не позволю тебе забеременеть, гребаная шлюха, — кончик ее обуви задевает меня прямо между ребрами, и боль почти невыносима.

— Я. Не. Беременна, — я едва успеваю произнести эти слова, зашипев от того, что из меня неоднократно выбивали воздух.

Это, кажется, заставляет ее остановиться, и ни с того ни с сего она опускается передо мной на колени, гладит мои волосы и бормочет нежные слова.

— Что случилось? — раздается сзади голос Энцо.

— Бедняжка, она споткнулась и упала. Давай я помогу тебе.

Она хватает меня за руки, удерживая на ногах. Все это время я могу только смотреть в шоке на то, как она играет.

— Нет, позволь мне, — говорит Энцо, отталкивая мать в сторону и беря меня на руки.

— Позаботься о ней, ладно, Энцо? Я попрошу Ану принести ей чай, — его мать продолжает говорить, и пока Энцо несет меня вверх по лестнице, я вижу, как она ухмыляется, глядя на меня.

Боже, во что я ввязалась?

Энцо пинком открывает дверь в комнату и опускает меня на кровать.

— Ты в порядке? Где ты ушиблась? — спрашивает он, и, возможно, если бы я не услышала, что я сделала, или если бы его мать не стала на меня психовать, я бы нашла это милым.

— Мне не нужна твоя жалость! Можем мы просто вернуться к ненависти друг к другу? — говорю я, негодование когтями впивается в мои внутренности. Он играл со мной. Все ради того, чтобы спасти свою шкуру.

И что я получаю? Ничего. Нет семьи, к которой можно было бы обратиться — а у меня ее никогда не было — и нет никого, на кого можно опереться.

Внезапная ярость взрывается в моей груди, и, глядя ему в лицо, я только больше расстраиваюсь.

— Это все твоя вина! — вырывается у меня. Я бью его кулаками в грудь.

Слезы наконец-то потекли. Как я ни старалась сохранить браваду, когда его мать пыталась вызвать у меня выкидыш несуществующего ребенка, все вылилось наружу.

— Почему я? Зачем тебе понадобилось впутывать меня в свои чертовы проблемы? Почему? Что я тебе сделала? — причитаю я, продолжая бить его.

Мои крики вскоре переходят в икоту, но я не сбавляю темпа, и он не останавливает меня.

Нет, он просто лежит, принимая все это, но его бездействие только подстегивает меня.

— Почему? — кричу я на него, держась за отвороты его рубашки и тряся его. — Почему ты должен был меня погубить? — измотанная, я наконец останавливаюсь, мои ладони раскинулись на его груди, икота отдается неумолимым эхом.

— Тише, маленькая тигрица, тише, — его рука обхватывает мою талию, и он прижимает меня к своей груди. — Я понимаю, что все это очень чуждо. Но дай время. Ты привыкнешь ко всему. — Его пальцы нежно гладят мои волосы, и я вспоминаю, что пыталась сделать его мать.

— Почему я? — спрашиваю я снова, мой голос охрип от крика. Зачем ему понадобилось вмешиваться в мою жизнь?

— Я не знаю, что ты слышала, маленькая тигрица, но позволь мне прояснить одну вещь, — он схватил меня за подбородок, заставляя посмотреть ему в глаза. — Ты моя. Ты будешь носить мою фамилию, жить в моем доме и рожать моих детей. Выхода нет. У тебя больше не оказалось выбора в тот момент, когда ты подставила себя под пулю ради меня, — говорит он серьезным тоном.

— Я не понимаю… — шепчу я, поднимая на него глаза, залитые слезами. — Должна ли я была просто позволить тебе умереть? — спрашиваю я, недоумевая.

— Должна была. По крайней мере, тогда у тебя был бы выбор. А сейчас… — на его лице появляется жестокая улыбка.

— Ты сказал, что мы будем партнерами, или это тоже была ложь? — многое вдруг становится понятным, и я оказываюсь в худшей ситуации, чем раньше — если это вообще возможно.

— Хорошо, если ты продолжаешь в это верить. Но не ошибись, назад дороги нет, — его рука опускается ниже в мягкой ласке. — Ты моя. Пока смерть не разлучит нас.

— Так вот оно что… ты просто используешь меня, — говорю я, замирая. Почему я не видела этого раньше? Оно смотрело мне прямо в лицо. — Я просто игрушка для тебя, с которой ты делаешь все, что хочешь.

— Милая, — начинает он, его голос — извращенная мелодия, которая настойчиво и болезненно сжимает мое сердце, — если бы я использовал тебя, я бы уже трахнул тебя и выбросил… использовал бы как обычную шлюху, — каждое его слово ошеломляет меня еще больше… Как этот человек мог заботиться обо мне, когда я была больна?

Но ведь тогда я была нужна ему, не так ли? Теперь уже нет. Он может показать мне, кто он на самом деле.

— Почему ты этого не сделал? Я думаю, это бы довершило унижение, не так ли? Давай, закончи то, что начал, — я поднимаюсь и начинаю рвать на себе одежду, пока не оказываюсь перед ним голой. — Давай! Сделай это! Разве не так поступаете вы, мужчины? Вы берете и берете, пока ничего не остается. Давай, возьми меня и заставь ненавидеть тебя еще больше, чем я уже ненавижу, — кричу я, мой голос вырывается болезненными всплесками.

Рука обхватывает мое горло, и я оказываюсь на кровати, ударяясь спиной о чистые простыни.

— Ты этого хочешь? Хочешь, чтобы я взял тебя, как гребаную шлюху? — его голос трещит, это первая настоящая эмоция, которую я увидела в нем за весь день.

Его тело лежит поверх моего, он начинает расстегивать свои брюки.

Вот оно… Вот где я теряю себя.

Я поворачиваю голову в сторону, не желая видеть его, не желая ничего чувствовать. Слезы текут по лицу, пачкая простыню. И я просто лежу, ожидая боли… унижения… ощущения, что меня используют и выбросят.

Но боль не наступает. Так же быстро он слез с меня и вышел за дверь, захлопнув ее за собой.

Я могу только повернуться на бок и свернуться калачиком, наконец-то отпустив его. Все мое тело болит, но есть одно место, которое затмевает эту боль — моя грудь.

Почему я позволила себе поверить в него? Потому что в какой-то момент я должна была поверить, если мне так больно. Но боль также приносит с собой новый тип прояснения. Я вспоминаю его поведение, то, как он обращался со мной в палаццо, и как он сделал все, чтобы я не попала на свою свадьбу.

Он все спланировал с самого начала.

В конце концов, я все еще пешка. Просто сменила хозяина.