Он улыбался доброжелательно, но на неё не смотрел, только следил боковым зрением за движениями девушки. Она не убегала, не уходила, не сжималась как пружина — просто посмотрела на него.

— Лиза.

— Будем знакомы. Можешь называть меня просто Юра, без отчества.

— Хорошо, Юра Безотчества.

— Закурим еще? Я вижу, ты тоже заядлый курильщик. Вредная привычка, согласна?

— Конечно вредная. Бросить хочется, но не могу.

— Все мы так говорим. Никто не любит курить, все хотят бросить, но пачку в день покупают, верно? Бери, я угощаю. Вид у тебя замученный. Случилось, что?

— Нет.

Она чуть не закрылась. Резкий ответ, хотела достать сигарету из пачки, но вдруг руку убрала и отвернулась к окну. За окном закончилось поле, и начались одноэтажные постройки — скоро первая остановка, а рыбка срывается. Не нужно было так наседать резко. Ох уж это возбуждение и штука в штанах, которая мешает думать.

— Бери сигарету, чего ты. Да мне все равно, что там у вас случилось. Ничего спрашивать не буду — мы люди чужие. Закуривай, легче станет. Я всегда чтобы успокоиться и расслабиться — курю. Говорят, что это не помогает и всего лишь самовнушение, но я не согласен. Это они себе внушили о нашем самовнушении. Почему люди курят когда нервничают? Почему после скандалов на заседаниях выскакивают на перекур? Почему студенты после экзаменов бегут курить? Потому что табак — идеальное успокоительное. Если бы это было не так, то бросить было бы намного легче. Верно я говорю?

Лизка кивнула и поезд остановился. Перрон был с противоположной стороны и двери открылись только там. Он тупо смотрел, как влезает по ступенькам в тамбур очередная баба с клетчатой торбой и чуть не пнув его сумку, проходит в вагон.

— Вы заберите вещи, — сказала Лиза, — а то украдут. С платформы схватят и ноги в руки, не догоните. Я видела такое.

«Кому нужна моя изолента и нож», — подумал он, а сам кивнул и пошел за сумкой. Поднял ее и выглянул наружу, вдохнул свежего холодного воздуха. На перроне никого не было. Деревня — всё удовольствие здесь жить это чистота лесов и свежесть воздуха. Но и чистоты становится все меньше с каждым годом.

— Так дадите сигарету или нет? — спросила Лиза и он улыбнулся.

— Как я могу отказать такой хорошей девушке.

Двери автоматически закрылись. Бабка села в левом дальнем углу вагона, лицом правда к ним. Хорошо, что далеко. Губы сжала и смотрит грозно. Все равно ни черта не увидит. Слепая карга.

Еще две остановки. Скоро им выходить.

Понемногу она растаяла и уже не смотрела на него как перепуганная овца. Пятнадцать минут до второй остановки и они уже смеялись над шутками друг друга.

«Кажется, я ей понравился. У меня есть шанс на этот раз. Лишь бы не сглупить как всегда».

Не то чтобы ему не везло с женщинами, но рыбка срывалась часто. Он уже почти потерял надежду, когда подцепил будущую жену на стадионе, она там с тремя подружками пыталась контролировать вес, а он пробовал познакомиться с упругой, мышечной, пахнущей потом спортсменкой. Познакомился с Нинкой. Так подцепил, что уже и отбиться шансов не было. Прогулки под луной — секс на стадионе. Еще немного прогулок. Она стала заходить на работу — подкармливать его и знакомиться с коллегами. Потом знакомство с родителями. Серый Загс с громогласной теткой внутри. Родители вытирают слезы. Пьяная свадьба с дракой — все как положено. Дочка, потом через год сын и бытовуха засосала так, что иногда трудно имя жены вспомнить. Да и какая разница как ее зовут? Дети выросли и разлетелись из родительского гнезда. Осталась только работа, злобная, острая на язык жена и Лиза в воспоминаниях. Иногда он ходил ее искать. Часто ему казалось, что находил.

— Вы когда выходите? А то заболтаемся и проскочите свою остановку, — спросила девчонка. Она уже перестала курить одну за одной (слава всем богам) и расслабилась.

— Мы на следующей.

(Быстрый взгляд)

— То есть я, конечно, я. На следующей выхожу, там моя мама живет в селе. Нужно помочь, понимаешь? Дрова нарубить, воды из колодца натаскать. Двадцатый век на дворе, а мы еще как при Царе живем, ага. Если тебе переночевать негде, то можешь у мамы пожить, пока все не наладится.

Она дернулась и посмотрела на него исподлобья. Он улыбнулся мягко, нешироко, не смотрел ей в глаза — это пугает, смотрел как в американской армии учат — периферийное зрение.

— Я ведь уже старик и жизнь повидал. Сразу понял, что тебе плохо. Веришь, столько этих взглядов видел (он не врал) и никогда в помощи не отказывал (помощь его была особенной). Помогу я тебе, потом кто-то моим детям поможет, если в беду попадут — веришь?

Она кивнула и вдруг заплакала.

— Да ладно, — сказал он. — Ты чего? Ну не надо. Я не люблю женские слезы (несчастный врун). Перестань. Ну-ну…

— Не нукайте мне, — сказал она, всхлипывая, и он увидел улыбку, которая проступала сквозь слезы, как солнце сквозь тучи, — я не лошадь.

Он засмеялся и она тоже. И через секунду хохотали оба, наслаждаясь хорошим настроением, веселой, хоть и не смешной шуткой и ясным солнечным днем. Поезд пыхтя, стуча, фыркая шел, разрезая желтые поля, и синие небеса приближаясь к следующей остановке. «Граждане на выход», -должен сказать кондуктор, но сегодня не скажет.

— Ну что? Нужна моя помощь? Познакомить тебя с мамой?

Лиза кивнула не задумываясь и тихо согласилась: «Спасибо.»

— Мы все люди и должны помогать друг другу, Лиза, — сказал он и подумал о маме. Давно ли он приносил ей цветы? Мама и так расстроена, что его давно не было, а если сын без цветов явится. Нет, так рисковать он не будет. — Нарвём по дороге одуванчиков? Мама любит дуть на них и смотреть, как летают белые парашютисты.

— Конечно, — сказала Лиза. — Почему бы и нет?

Поезд убежал вперед, оставив пассажиров на полустанке. Их было только двое и солнце над головой горело третьим. Пожилой мужчина, девочка-шестнадцатилетка и солнышко.

— Идём? — спросил он, и первый спустился по серым облупленным ступенькам вниз с платформы. Остановка абстрактно торчала посреди зеленого поля, и только тропинка вела в сторону леса, к ней он и спустился, чуть расставив руки в стороны для равновесия.

Лиза оглядывалась по сторонам. «Чего ищет?» — подумал он и сдавил ручку дипломата, так что побелели пальцы.

«Лиза? Мама ждёт».

«Как-то неудобно», — замялась девочка, а он смотрел на нее снизу верх, на ее джинсики, обтягивающие подростковые формы и молчал. «Поезд ушел, куда ты денешься», но сказал не то, что думал.

— Неудобно спать на потолке. А меня мама учила, что нужно помогать тем, кто попал в беду. Поверь мне, я жизнь прожил и знаю, что ты в беде. Поможем тебе и нам с мамой зачтется на том свете. Карма, если ты понимаешь о чём я.

— Я не знаю, что сказать, — она все смотрела на него сверху вниз и не делала шага навстречу. Он протянул руку.

— Скажешь спасибо когда-нибудь.

Рука зависла в воздухе. Он ждал. Противная Лизка все еще не двигалась, не решалась. Нехорошая девочка.

— Ты идёшь?

— У вас могут быть проблемы из-за меня, — выдавила она, — я не должна вас подставлять.

— Ты никому ничего не должна, — подтвердил он, — жизнь сложная штука. Закурим?

Лизка кивнула и спустилась. Они закурили.

— Из дома сбежала? Отчим бьет, мать пьет? Неблагополучная семья, угадал?

Она хмыкнула и выпустила дым вверх, к солнышку.

— Нет. Это было бы слишком очевидно, да? Не угадали.

— Интересно, — он подумал о том, когда будет следующая электричка и успокоился. Время еще есть.

— Знаете кто такие курьеры?

— Я не настолько стар.

— А кладмены?

— Кажется смотрел у Малахова что-то, — он задумался, вспоминая, — Наркотики? Разносите в пакетиках и прячете в подъездах?

— Типа того, — она вздохнула и очень глубоко затянулась, уничтожив почти полсигареты за раз, — Только меня поймали.