— Ты на улице что ли? Слышу гремит.

— Да. Вышел прогуляться. Слушай, я побегу укрытие искать, а то в больницу не охота.

— Мда, больницы сейчас переполнены, лучше не попадать. Ну, давай, Миха. Ты не обижайся на меня, ладно?

— Хорошо, — говорю я и сбрасываю. — Хватит уже ныть.

Ветер поднимает тучи пыли, которые шагают вдоль дороги, как песчаные гиганты. Я едва успеваю закрыть глаза ладонью, когда попадаю в один из таких столбов. Смерч проходит сквозь меня, вытягивая воздух и взамен даря сухость пыли в лёгких. Куртка вздувается парусом и опадает.

Первые капли бьют по затылку. Сначала одна — точно в темечко, потом вторая, третья, и начинают колотить, ускоряясь, целясь за шиворот. Я бегу к остановке и прячусь под крышей вовремя — за секунду до того, как Бог начинает поливать изо всех сил.

Немного намок, но это не страшно. То, что фигачит снаружи со всей дури совсем не хорошо и мокро. Ветер рвет как сумасшедший, на дороге уже волны образовались, и еще молнии время от времени бьют вдалеке, за собой призывая гром. Люблю такую погоду, но желаю смотреть на нее из дома.

Слепя фарами, время от времени пролетают автомобили.

Я скучаю уже больше получаса, когда звонит телефон, номер не записан, и я думаю брать или не брать — не люблю сюрпризы. Ладно, все равно долго еще тут куковать — скучно.

— Да?

— Мммм-Мишка ответь пожалуйста, — голос одноклассника дрожит и я чувствую такой страх в его голосе, что обрушиваюсь задом на скамейку, не в силах стоять.

— Я здесь. Что случилось? Не нервничай.

— М-мишка это ты?

— Я, конечно. Успокойся. Что случилось?

— Тут, тут тут, говорите пожалуйста.

Он передает телефон кому-то, и я жду, вслушиваюсь, пытаясь понять что происходит, там, по ту сторону.

— Потому что есть Алешка у тебя, — напевает голос в трубке, — по Алешке ты скучаешь зря.

Я молчу и пытаюсь сообразить кто это.

— Привет, парламентёр. Помнишь, ты говорил что, что можешь найти меня по запаху.

Гром гремит так, что трясется остановка, тонкие стенки трещат от натуги под напором ветра. В трубке голос, который я уже идентифицировал. Юрка с портфелем. Юра Безотчества и без совести.

— Самое время искать.

— Зачем? Нет такого желания.

— Ты мента спросил как дела? Я могу ответить хреново у него дела. Только он жив остался. Только он номер твой знал.

— К-как, — я заикаюсь, наверное первый раз в жизни.

— Да вот к гости к тебе пришел а двери закрыты. Пока думал что делать, слышу наверху веселье. Вижу, менты бегут или как их там сейчас называют. Я за ними и развеялся немного. Номер твой хотел узнать, а все нервничают о каких-то убийствах вопят. Пришлось показать им, что такое настоящее убийство. Ну так ты идешь или как? Мы тебя подождем, но недолго. Поспеши.

— Зачем я тебе? Ты же получил вроде бы все, что хотел.

— Не всё, парламентер. Не всё. Хозяин недоволен. Жив, говорит, Требухашка. Не добил он его.

Я вспоминаю удар, вспоминаю кровь, кишки на асфальте, вспоминаю пустую оболочку. Не может этого быть.

— Я тоже так говорю. А он уперся. Говорит что чувствует. Здесь он, жив еще уродец. А раз так, то Требухашка точно у тебя… и не ври мне, тварь!

Он долго ругается, я слушаю и смотрю, как заканчивается дождь. Струи с неба слабеют, как по команде — тучи расходятся, открывая пространство для лунного света.

— Я жду тебя наверху. Менты не скоро опомнятся, поверь моим крыльям, но не будем рисковать зря. Через пятнадцать минут не явишься с Требухашкой в охапку — твой Лёлик не жилец.

— Стой!

Гудки. Я тупо смотрю на экран и на всякий случай выставляю таймер пятнадцать минут. Требухашка мертв и это точно. Почему-то я затащил его трупик себе домой и он наверное уже завонялся. Не знаю, что было у меня в голове, но монстр точно мертв. А маньяк точно нет. И что с этим всем делать я точно не знаю.

Если идти домой, то я тоже присоединюсь к мертвецам. А если нет, то из-за меня умрет одноклассник. Сунул руку в карман и нащупал железо, ну пока с собой кастет — шансы выжить еще имеются. Погнали.

1.

Не люблю, когда бросают трубку во время разговора. Не люблю, когда меня обзывают. Не люблю, когда угрожают моим друзьям, хоть и бывшим. Ненавижу насильников, убийц и педофилов. Может я для того я явился на свет, чтобы в конце никчемной жизни уничтожить одного, а потом будь что будет.

Подъезды пролетают мимо один за другим. Из-под ног взлетают брызги воды, я уже полностью мокрый до пояса, хоть и стараюсь избегать глубоких мест, но она здесь повсюду, хорошо, что сверху уже не льёт, как из ведра. Останавливаюсь отдышаться перед последним рывком и вспоминаю твареныша, которого кормил требухой на кухне. А ведь мы могли подружиться.

Здание нависает над двором черной тучей чёрных окон.

Пять тёмных этажей и только светится лестничный проход и одна комнатка на третьем. Все жители будто вымерли или спрятались в своих норах. Только я и здание против меня. Как в фильме «Рейд». Хороший боевик, правильный, жаль только, что я не настолько крут, как главный герой. В окне кто-то мелькнул, смотрят на меня, ждут меня, и я иду. Вы хотите Требухашку? Вы получите его.

Внутри сыро и холодно, как в подвале. Первый этаж освещен тусклой лампочкой — никого. На ступеньках — никого. У двери — никого. Вы хотите моего Требухашку? Сейчас получите. Прорываюсь на кухню и слышу еле заметный запах разложения. Шкурка на месте, под батареей. Требухашка дождался.

Что-то меня морозит и бросает в дрожь. Это всё прогулки под дождём, так легко не проходят. Сейчас мне болеть нельзя, Юра ждёт Требухашку. Роюсь в шкафчиках и наконец, нахожу, то, что искал. Толстая нитка — капроновая, беру шкурку и обматываю вокруг предплечья — туго, плотно. Ниткой удерживаю так, чтобы не соскакивала. Требухашка как будто ещё теплый, обнял руку всем телом, как родной. Жаль, что ты мертвый — могли бы дружить.

Наверху кто-то включает музыку, я стою посреди кухни и задрав голову прислушиваюсь.

«Потому что есть Алешка у тебя!»

По трубам колотят. Ба-бах-бах!

— Кажется, это нас зовут, — говорю «другу», — пора идти.

Выхожу из кухни, и нога упирается во что-то одновременно мягкое и твёрдое. Оно ещё и шуршит и я наклоняюсь, чтобы рассмотреть, кожаная повязка на руке еле заметно пульсирует, но я не обращаю внимания — это крылья на полу. Небольшие, серого цвета, лежат одинокими детками. Как будто ангел сбросил их здесь во время линьки. Я дотрагиваюсь до перьев и чувствую еле заметные уколы — они реальны, перья реальны. Потом до меня доходит и тащу руку за спину — нет. Это мои перья отвалились и лежат на полу. Я падший ангел? А может ангел мести? Или я должен забрать маньяка на небо как в сериале про двух пацанов, которые разъезжали на тачке и мочили демонов? Помню, что хотел быть одним из них, жить вот также свободно и кататься на Шевроле Импала защищая добро по всей Америке. А теперь у меня отвалились крылья, и Требухашка мертв. Перешагиваю через птичьи остатки и машинально поправляю кожаный браслет на руке. Ну ладно, Юра Безотчества, сейчас мы его тебе придумаем.

Дом подпрыгивает, как избушка на куриных ножках. Я как раз закрываю дверь и хватаюсь за ручку, чтобы не упасть. Землетрясение? Никогда не видел землетрясения, вроде бы какие-то толчки подземные должны быть, а не пульсация. То, что происходит сейчас похоже именно на пульс. Тымц! И стены вздрогнули. Бульк! И дрожь прошла по ступенькам. Бах, и резко открылись двери во всех квартирах. Во всех кроме моей, свою я удержал, хоть она и старалась, давила в плечо, чуть не выгибаясь наружу, несмотря на свою деревянную структуру. Бац! И двери захлопнулись!

Наверху слышны голоса. Кто-то кричит, но не от страха, а в экстазе. Будто американский проповедник читает молитву. Вот и пришло время Дина Винчестера. Он мне всегда больше нравился, чем Сэм. Сэм — нытик и зануда. Дин — свой в доску, наш пацан. Я — Сэм. Надеваю кастет на пальцы и становлюсь ногой на первую ступеньку. Дом подпрыгивает, где-то со шкафа слетела посуда и с грохотом разбилась об пол. Вроде бы не моя. Поднимаюсь выше. Одной рукой держусь за стену. Стена пульсирует. Повязка на руке пульсирует. Моя жизнь пульсирует. Ну и дела!