Даже через натянутую на уши шапочку слышу легкие шаги со стороны двора. Входит Токс, небрежно бросает на стол пластиковый пакет. Походка у нее пока еще относительно твердая, но все-таки аромат спиртного чувствуется. Похоже, не только алхимические ингредиенты в ее многочисленных колбочках…
Ленни разворачивает пакет. На стол высыпаются удивительной красоты крохотные статуэтки: стройный маяк на отвесной скале, изящный олень рядом с ветвистым деревом, рыба с печальными глазами в хрустальном шаре.
— Этого довольно? — безразлично спрашивает Токс.
— Ну Токс, ну я же тебе говорил, не нужны уникальные артефакты, — ноет Ленни. — Это сувенирная лавка в бойком месте, туда материкане заходят сотнями… Выгоднее было бы продать побольше, пусть даже более простых и одинаковых поделок. Например, маяк Анива хорошо идет. Вот его бы наштамповать хоть штучек десять — ты бы больше выручила.
— Высоко ценю твою помощь, уважаемый Леннард, однако, к моему глубокому сожалению, я не способна воспроизводить однажды созданное. Сколько бы ни удалось выручить за эти пустяки, я буду благодарна тебе.
Токс говорит по-русски почти без акцента, разве что недостаточно смягчает некоторые согласные, но излишняя правильность построения фраз нет-нет и выдает в ней иностранку. Или эта нарочитая вежливость маскирует нежелание общаться? Иногда мне кажется, в нее встроен морозильник.
— Ага, ладно, — вздыхает Ленни. — Завтра тогда в детскую больницу, как обычно?
— Да. Я беседовала с госпожой главным врачом, и мы составили список необходимого.
Мадам Кляушвиц вмешивается с несвойственной ей робостью:
— Может быть, откушаешь с нами? Спаржи? Рыбы? Расстегаев?
— Благодарю вас, вы очень добры, мадам Кляушвиц. Однако я не голодна.
Токс удаляется почти твердой походкой. Ну кто бы сомневался, помощи в борьбе с едой от прекрасной эльфийки ноль. Можно подумать, эльфы питаются солнечным светом. А вовсе не в том дело, что закуска градус крадет.
Мадам Кляушвиц отправляется заварить чай. Ленни вертит в руках статуэтки, потом устало потирает глаза рукой:
— А ведь лучшие музеи мира за эти штучки передрались бы. А нам придется продавать их за бесценок, ага.
— Почему?
— Ну откуда тут спрос на искусство, Соль? У нас торговый порт, богатых туристов нет. Моряки и экспедиторы заскакивают по-быстрому за подарками для жен и детей, но запросы у них, сама понимаешь, незамысловатые, как-то так. Да ведь и все равно никто не поверит, что в занюханной сувенирной лавке продаются подлинные эльфийские артефакты. Вот так вот мы косим газон вертолетом.
— В смысле — забиваем гвозди микроскопом?
— Классное выражение, не слышал! Ага.
— А почему не продавать эти штуки где-то еще?
— А где? Ты видела в наших пердях галерею Уффици или Пушкинский музей? Правильно, не видела — их тут нету. Кочка не особо-то продвинута в плане искусства, знаешь ли; живем в лесу, молимся колесу. А на материк можно продать что-то только по безналу. Счета Токс заморожены до исполнения приговора. Я попробовал разместить одну финтифлюшку на интернет-аукционе из-под своего аккаунта — так его заблокировали за считанные минуты. И мне пришло письмо на вообще не связанную с этим аккаунтом почту с очень вежливой просьбой никогда так больше не делать. И как Авалон только держит все под контролем? Токс могла бы получать заказы у местных аристократов, но она слишком горда, чтобы обратиться к ним. А они ее побаиваются.
Мадам Кляушвиц гремит посудой на кухне. Я собираюсь с духом, чтобы задать вопрос. Вроде как не мое дело… но очень уж не вяжутся высокая госпожа Инис Мона и дом Кляушвицов с его белыми кружевными занавесками и геранью на окнах. И уж тем более с пропахшей сваркой и машинным маслом мастерской.
— Ленни, а ты вообще Токс… ну, давно знаешь?
— Дай соображу… Третью неделю, ага. Я тогда решил отцовскую мастерскую в аренду сдать, объявление повесил… Сам-то я позор народа кхазадов, руки вообще не из того места растут — вот мастерская и простаивала. Прикинь, Токс вот так просто взяла и заявилась — у меня челюсть до пола отвисла. Теперь-то попривык, а в первый раз так в башке засвистело, что я тупо ходил за ней и кивал. Ну, осмотрела она мастерскую и сказала, что ей подходит для работы, ага. Что она там еще и жить собралась, я вообще не ожидал, но сразу как-то зассал возразить, а теперь… да что уж теперь.
— А, то есть Токс — твой арендатор?
— Ага, вообще-то мы договаривались об арендной плате, — Ленни чешет затылок. — То есть, по крайней мере, я договаривался.
— Она хоть раз заплатила?
— Я пытался напомнить… Она сразу переходит в этот свой режим повышенной духовности. Да и деньги все уходят на благотворительность, чтоб накормить эти Морготовы алгоритмы добра. Как-то так… видишь, в этом плане я тоже позор народа кхзадов. Хорошо хоть с моей мамой от голода не помрешь… даже при всем желании. А вот и она! Мам, я сбегаю в лавку, занесу артефакты, а расстегаи потом поем.
Мадам Кляушвиц, выставляя на стол массивные кружки, решительно пресекла эту жалкую попытку дезертирства с фронта поглощения еды:
— Сидеть! Лавка уже закрыта. Утром сбегаешь. Вот, я бульончик к расстегаям подогрела…
Снова послышались шаги — в этот раз не со двора, а со стороны крыльца. Здесь соседи заходят друг к другу запросто, не заморачиваясь ни на телефонные, ни на дверные звонки. Может, нечаянный гость окажется голоден и спасет нас с Ленни от расстегаев?
— Хозяева, задараваствуйте! — на пороге гостиной возникает пожилой китаец, прижимая к груди два объемных пластиковых контейнера. — Как задоровье нашей дорогой Соль?
Кто это вдруг озаботился благополучием приблудной снага? Знакомый голос… А, это владелец лапшичной, в которой я чуть не отбросила коньки давеча. Мастер Чжан.
— Вот я угощение принес, — китаец нахально отодвигает блюдо с расстегаями, водружает на стол свои контейнеры и принимается доставать из них разномастные свертки. — Жаджянмянь, роуцзямо, вонтоны, острый салат с курицей… Все приготовлено на особом столе, где арахиса отородясь не бывало. Я вообще весь арахис собрал и в приют отнес, больше ни орешка этого проклятого на моей кухне не будет… Госапажа Соль, не откажите, отведайте угощение в знак того, что не держите зла. Мастер Чжан не имел намерения вам навредить.
Мы с Ленни, парализованные ужасом, беспомощно наблюдаем, как еда на столе неумолимо прибывает. Мадам Кляушвиц грозно скрещивает руки на могучей груди — не намеревается отдавать своих едоков без боя. Но китаец, видимо, плохо считывает выражения кхазадских лиц, потому что продолжает тараторить:
— Откушайте в знак примирения и ото всей души прошу, приходите ко мне ужинать всю неделю. Самая лучешая еда за счет заведения! И сыколько угодно рисовой водки для госпожи Токес. Пускай все видят, что госпожа Соль зыдарова. А то слухи по городу пошли, проклятые домбайцы клиентуру переманивают! Я же не о себе, я о посетителях забочусь! Домбайцы в свои пигоди фарш из дохлых собак кладут!
Домбайцами здесь почему-то называют выходцев из Кореи. Уважением они не пользуются. Своего рода снага среди людей.
Побагровевшая мадам Кляушвиц набирает полную грудь воздуха, однако едва не вспыхнувший межрасовый конфликт предотвращают новые шаги от крыльца — такие тяжелые, что все слышат их почти одновременно со мной. Дверь снова распахивается, и в нее боком протискивается здоровенный гном. Кончик его бороды удобно покоится на массивном пузе. Носит он темно-серый китель с нашивкой «милиция». Ничего себе, оперативно они тут реагируют — драка-то даже еще не началась!
— Приветствую, любезная Катрина! Прекрасно выглядишь, как всегда. Здорово, Ленни. Здравствуйте, мастер Чжан. Неужели я как раз к ужину? Слава Илюватару, а то оголодал как собака! С самого утра, значицца, не жрамши!
— Привет, дядя Борхес! — радостно пищит Ленни. — Пиво будешь? Ща притащу, как раз твое любимое айнское в холодосе стоит!
Милиционер с именем аргентинского авангардиста заполняет собой все пространство немаленькой гостиной. Четверть часа все с умилением наблюдают, как он хорошо кушает и расстегаи, и лапшу, и цветные азиатские пельмешки, и айнтопф. Это роскошное зрелище вдохновляет меня настолько, что я нахожу в себе силы попробовать каждое блюдо, принесенное китайцем, и заверить его, что я нисколечко не держу зла и обязательно приду в его заведение, чтобы спасти клиентуру от треклятых домбайцев с их собачатиной. Расстегай засовываю в карман толстовки, когда мадам Кляушвиц отворачивается. Посчитав свой долг исполненным, скольжу к двери.
