— Почти двадцать процентов. Но это же снага, у них и в нормальных условиях до взрослого возраста доживает хорошо если половина детенышей из помета.

— Она хоть разумная, этот ваш лучший экземпляр? Говорить вы их учите, или только убийствам и фокусам?

— Они полностью осваивают стандартную школьную программу.

Гость впервые обратился напрямую к Сто Тринадцатой:

— Тогда расскажи мне, девочка, чего такого особенного ты умеешь делать с тенями?

— Я лучше покажу.

Тени здесь были жидкие, но чтобы обмануть хилое человеческое зрение, хватит и этого. Сто Тринадцатая давно уже привыкла к мысли, что никто, кроме ее согруппников, не понимает, что такое тени на самом деле. Даже тренер Кей знал все только в теории, а сам управлять тенями не умел — хотя единственный из всех взрослых умел хотя бы видеть сквозь них. Сейчас он явно старался не слишком пристально следить за ученицей глазами, чтобы не выдать ее толстяку.

Сто Тринадцатая завернулась в ближайшую тень, вскарабкалась к потолку по каминной полке, отбросила покров — демонстрация же — и медленно спланировала через комнату, отталкиваясь от теней разной консистенции. Для непосвященного это выглядело как полет, хотя было всего-то использованием потоков. Тренер Кей даже организовал им занятия на параплане — для развития навыка через усвоение схожей техники.

Сто Тринадцатая не в первый раз демонстрировала проверяющим свои умения. Дальше по плану шел небольшой театр. По ее воле тени собирались в сгустки и рассеивались. Сто тринадцатая создала фантомы большой игривой собаки, потом птичьей стаи, выпорхнувшей в окно, и наконец убийцы с драматически занесенным кинжалом. Убийца напоказ прокрался через середину комнаты и будто бы ударил гостя в грудь. Дурацкое шоу, но на чужаков оно обычно производило впечатление.

Сто Тринадцатая снова завернулась в тень, прошла через помещение и оказалась у гостя за спиной. Положила руки на спинку его кресла и нежно прошептала прямо в смешное округлое ухо:

— Я здес-с-сь.

Толстяк вздрогнул — волны жира колыхнулись по всему телу. Сто Тринадцатая поморщилась: на запах старого пота наложилась волна свежего.

— Ладно, хватит, — поспешно сказал гость. — Сделайся обратно видимой и встань передо мной. Вот так, молодец. Ты можешь карабкаться по теням, будто они что-то вроде… корабельных снастей?

Сто Тринадцатая коротко переглянулась с тренером и прочитала в его глазах, что этому гостю надо рассказать все как есть.

— По теням невозможно карабкаться вверх. Даже самые плотные из них не выдержат веса, даже моего. Здесь работает аналогия с паутиной: по ней получается скользить, но подняться или задержаться хоть на секунду не выйдет — она оборвется. И еще в тень можно завернуться, как в маскхалат.

— Одинаково подходит любая тень?

— Нет. Густые или редкие тени едва годятся, чтобы обмануть разве что человека; против орка или тем более вампира они уже не работают. Но бывает светотень оптимальной консистенции. При удаче в ней можно укрыться от взгляда любого разумного. Если только он не вооружен ярким фонарем.

— Любого? — толстяк удивленно вскинул мохнатые брови. — Что, и даже эльфов с их мультиспектральным зрением?

— К сожалению, за исключением эльфов, — покачал головой Кей. — Мой народ видит слишком много слоев реальности. Но мы работаем в этом направлении…

— Интересно, — гость рассеянно побарабанил пальцами по подлокотнику. — Можешь идти, девочка. Куда хочешь, раз тренер так добр к тебе…

Сто Тринадцатая коротко поклонилась, вышла, прикрыла за собой массивную дверь и направилась к лестнице. Разумеется, это не мешало ей дослушать разговор. Люди часто недооценивают, насколько у снага острый слух.

— А почему она говорит не как все снага? — спросил гость. — Где эти их «врот», «нах»?

— Жаргон же не кодируется в генах, — терпеливо пояснил тренер Кей. — Снага усваивают его из среды, в которой растут. А мы представителей этой расы к воспитательному процессу не допускали. Не ради чистоты речи, конечно. А потому, что снага мог бы воспринять детенышей своей расы как собственных, привязаться к ним. Этот примитивный народ совсем недавно еще воспитывал потомство всей общиной, у них в подкорке сидит, что чужих детенышей не бывает. Это могло помешать селекции.

— Какая похвальная предосторожность… Однако в вашем случае, я смотрю, это не сработало, Кей… У вас ведь нет собственной семьи? Не отрицайте, вы по-своему привязаны к этому экземпляру.

— Естественно. Сто Тринадцатая — лучшее из моих творений. Можно сказать, мой опус магнум.

— Опус магнум, говорите? А я-то полагал, эльфы не употребляют язык проклятого Арагона…

— Латынь — прекрасный древний язык. Ни один инструмент не повинен в преступлениях тех, кто его использует. Кстати, могу я наконец узнать, какая миссия ждет моих учеников?

— О, не волнуйтесь, почтенный Каэльфиарон. Ваши творения послужат весьма масштабным целям. Нас скоро ждут интересные времена. Тратить такие дорогостоящие изделия на банальное воровство и заказные убийства никто не собирается. Я же только научную часть пропускал в ваших отчетах, слишком уж зубодробительно… вам пора отвыкать от университетских замашек и объяснять так, чтобы понимали заказчики. А вот показатели внимательно изучил — они впечатляют. Однако в образовании ваших учеников есть пробел.

— Какой же?

— Как и все приютские дети, они не знают реалий повседневной жизни. Допустим, вот эта ваша опус магнум справилась с уруком, но справится ли она со стиральной машиной? Сможет ли купить в супермаркете продукты на неделю? Найдет ли общие темы для беседы с разумными, которые выросли с ней не в одном вольере? Убийства и акробатические трюки — это очень мило, конечно, однако жизнь состоит не только из них. А наши агенты должны уметь внедриться в любую среду.

— Вы предлагаете поместить их на время в лояльные нам семьи?

Отсюда запах тренера не чувствовался, но в голосе его сквозило едва сдерживаемое волнение.

— К чему? Это было бы полумерой, теплицей своего рода. Полагаю, их надо отпустить на вольные хлеба. Разрешите им взять по одной вещи из арсенала и развезите как можно дальше друг от друга — и пускай год-другой крутятся как хотят. Понимаю, вам грустно будет расставаться с питомцами, они — итог упорной многолетней работы. Но не следует быть эгоистом, Кей. Живая жизнь — лучший учитель. Вы же сами говорили, что не держите их за рабов; так вот пускай же они хлебнут свободы.

Просыпаюсь и тупо пырюсь в переплетение рассветных теней на потолке. Стоит ли пытаться убедить себя, что это был просто сон? Мое тело ведь помнит все эти трюки, и да, тень для меня — что-то вроде эфемерной, но все же материи.

Стараясь не наступить на спящую Токс, тащусь в душ. Хочется смыть с себя Сто Тринадцатую, ее холодное, насмешливое отношение к жизни. Прохладная вода едва сочится из лейки, но чтобы прийти в себя — самое то. Мыло с запахом хвои в пластиковой мыльнице, на полу — мокрый резиновый коврик, на полочке — зубная паста в ярком тюбике… Все здесь такое — вроде нормальное, почти привычное, как у нас, а потом как вылезет что-то эдакое — хоть стой, хоть падай.

Высоко на левом бедре — синеватое пятно. Тру его мочалкой, но оно не сходит. Кровоподтек? Склоняюсь — теперь это нетрудно — и всматриваюсь.

Это татуировка — старая, расплывшаяся, но вполне читаемая. «113/Ten»'.

— А вот Солечка — хорошая девочка! — торжественно заявляет мадам Кляушвиц, глядя, впрочем, не на меня, а на сына. — Посмотри, Ленни, как она замечательно кушает! Не то что некоторые. Опять жевал свои чипсы?

Ленни, тоскливо ковыряя ложкой в тарелке с айнтопфом, бросает на меня уничтожающий взгляд. Отчаянно мотаю головой: мол, не сдавала я тебя! Ты бы сам хоть иногда крошки из бороды вытряхивал, конспиратор хренов…

Со вздохом принимаюсь доедать свой айнтопф. Нет, правда очень вкусно, но проблема в том, что до него уже были фаршированный палтус и салат из спаржи, а впереди еще чай с расстегаями. Не знаю, как все это уместится в одну небольшую снага… возможно, придется каким-то образом нарушить законы физики. Не то чтобы я в самом деле хотела становиться для добряка Ленни условной дочерью маминой подруги, которую собственная мама постоянно ставит ему в пример. Но дело в том, что мадам Кляушвиц оказалась лучшим из доступных мне источников информации о месте, куда меня занесло. А чтобы завоевать ее расположение, приходилось быть хорошей девочкой, то есть замечательно кушать. Уже второй день подряд.