— Но почему?.. Ты же говорил, эльдары умеют быть благодарными.

— Иногда. А умеют и не быть. Соль, ты только не плачь пожалуйста…

— Не буду. Мне же к детям завтра, они сразу учуют следы слез по запаху… Все, я спать. Устала.

Какой бы преданной, разбитой и опустошенной я себя не чувствовала, орда малолетних снага каждый день нуждалась в том, чтобы кто-то организовывал их жизнь, разнимал драки, вытирал сопли, орал на них, раздавал затрещины и оставался теперь уже единственным взрослым, который за них в ответе. Хуже всего было, когда они начинали ныть «А когда уже Токс придет, нах? Она обещала дальше рассказать про Куруфина, ска!» Деваться некуда, приходилось как-то отвечать. Я должна была удержать их на плаву — и это удерживало на плаву меня саму.

Потому что в редкие минуты праздности накатывала ненависть. Не к Токс — к себе самой. Я же клялась, что не повторю ошибок прошлой жизни! А тогда меня тоже предупреждали… как и теперь.

Безликий из тени сказал: «Слово „снага“ означает раб. Они будут говорить тебе, что времена изменились. Вот только природа разумных — она не меняется».

Мясник, которого я тогда держала за главное зло, говорил, что для эльдаров низшие расы — расходный материал. Я думала тогда — ничего-то он не понимает. Но, похоже, это я оказалась тем, кто ничего не понимал.

Да даже, как это ни странно, и сама Токс предупреждала: «Эльдар к западу от Суэца не отвечает за то, что делает эльдар к востоку от Суэца». А мы сейчас к востоку не только от Суэца, но и от всего, то есть от всего вообще.

А я не слушала никого, никого… Токс была буквально первым, кого я увидела в этом мире — и я привязалась к ней, как неразумный утенок. Поверила, что она поможет мне связаться с домом… хотя она даже не обещала этого. Не задумывалась, что когда мы делали что-то вместе, весь риск, все травмы падали на меня, а Токс… просто делала снаряжение — оснащала своего рабочего юнита. Токс приручила меня, как дикое животное — и выкинула на обочину, едва во мне отпала надобность. Почему отпала? Возможно, эта Ирендис каким-то образом сняла с нее браслет. Ленни говорил, это невозможно, ну так то для него… Зачем Ирендис сделала это, если явилась, наоборот, мстить за сына? Да кто их вообще разберет, этих друидов с их непомерно богатым внутренним миром.

Но ведь преступление Токс состояло в том, что она повела эльфов в бой ради защиты представителей другой — низшей — расы… Хотя — ну откуда я это знаю? От Токс. А, вроде приговор был опубликован в газетах — так то авалонские газеты. Что вообще правда, кому можно верить?

Может, лучше просто перестать на этом циклиться?

Ленни выглядел довольно спокойным, он замкнулся, ушел в себя. Честно говоря, не знаю, как развивались его отношения с Сергей, было ли там вообще чему развиваться. Однажды я случайно вышла во двор без шапочки — недобрососедское поведение для снага с нашими чуткими ушами! — и услышала кусочек его разговора с мадам Кляушвиц:

— Мам, ну хорош уже выдумывать! У тебя собственная свадьба на носу, а ты мою планируешь? У нас… не выйдет ничего. Сама посуди, кто она — и кто я… Она такая сильная, крутая… красивая. А я — никто, пустое место, ага. Она ведь и не замечает меня.

Пожимаю плечами. Ленни загоняется — милая айну Сергей его очень даже замечает, он сам ведет себя как тюфяк. Впрочем, какое мое дело… А, пожалуй, такое, что теперь, когда я больше не компаньонка высокородной друидки, мне, незамужней девице, не слишком-то прилично жить в этом доме. Кхазады очень щепетильны в таких вопросах, хотя мы с Ленни и спим под разными крышами — он в доме, я в мастерской. Но, если честно, Ленни нередко засыпает за работой, прямо в компьютерном кресле, наполняя мастерскую немелодичным храпом. Наверно, это не считается.

Да и зачем мне оставаться здесь, если вдуматься? Мадам Кляушвиц все равно уже готовит в Доме, и там есть бельевая кладовка, куда вполне можно втиснуть койку. А здесь повсюду разбросаны вещи Токс, у меня совершенно нет сил их убрать… Даже ее спальный коврик так и лежит расстеленный, и каждое утро я осознаю заново, что теперь он пуст. Недоделанная ювелирка до сих пор валяется разбросанная по столам; поверх кучи деталей — копия браслета. Я так и не смогла понять, что Токс все-таки забрала из мастерской, зачем возвращалась. Да и не все ли равно… Надо собраться с духом, упаковать свое барахло и съехать в Дом. Вот только времени на это все нет.

В самые черные моменты я уже почти жалела, что достала для Мясника ту кассету. Тогда служба у него казалась концом жизни… Но ведь он никогда не кинул бы меня вот так, без видимой причины, мимоходом, даже не удосужившись потратить пару минут на объяснения!

Ко всем этим проблемам добавилась еще одна, которая чем дальше, тем больше их усугубляла. Раньше я не осознавала, насколько это значимо — первое время еще плохо чувствовала новое тело, а потом у меня был Алик… Да, секс для снага — потребность куда более весомая, чем для людей; пренебрежение ею вызывало легкое, но непроходящее раздражение, и быстрая самопомощь в ванной делала в итоге только хуже. Я стала избегать попадания в плотную толпу, потому что от запаха и случайных прикосновений посторонних мужчин меня дергало. Хорошо хоть в Доме все постоянные работники, кроме Ленни, были женщинами.

Казалось бы, проблема имела простое решение. Поронайск — портовый город, здесь хватает баров, при которых сдаются комнаты с почасовой оплатой. Мужчины и женщины всех рас, возрастов и типажей наводняют их каждый вечер — напитки покрепче, слова покороче… Есть, наверно, своя прелесть в том, чтобы от души потрахаться с кем-нибудь, не зная его имени — и не собираясь узнавать. Я же свободная взрослая женщина. Да, конечно, директор детского дома… но если кто-то меня там узнает, всегда можно парировать: а ты сам или сама зачем в такие места ходишь? Погоду или тонкости устройства сибирских защитных орнаментов обсуждать? А потом, мы же снага, почти животные, от нас другого поведения и не ждут… Вот именно это соображение меня и останавливало. Кажется, если я признаю это — дороги назад не будет.

Немного помогало сбрасывать энергию в физические упражнения. Я с ужасом обнаружила, что запустила себя и начала терять форму — трюки, которые еще три месяца назад получались сами собой, теперь выходили с пятого на десятое. Это было некрасиво по отношению к Сто Тринадцатой, оставившей мне такое великолепное наследство. С тенью я теперь тоже тренировалась больше — теперь, когда Токс здесь не было, этим можно было заниматься прямо в мастерской, раньше-то приходилось искать укромные места, потому что Токс не любила тень, считала чем-то вроде тьмы. Может, тень и есть тьма. Я обнаружила, что когда грустишь или злишься, тень удается собрать в достаточно плотные комки. Если потратить на лепку минут пятнадцать, теневой шарик мог, например, покачнуть тонкие ветки дерева. Ерунда по сравнению с ударом кастета, но в каких-то условиях может быть полезно.

Главной проблемой, как это ни банально, оставались деньги. Премия от Мясника здорово нас выручила, зато доход от ювелирки мы потеряли — трем последним клиентам даже пришлось выплатить неустойку. Я подбила бюджет — основные траты мы пока закрывали, но неумолимо надвигалась осень, а с ней — потребность в куртках и ботинках. А Ленни, как назло, именно сейчас не мог найти никаких выходов на тягу — то ли контрабасы стали умнее прятаться, то ли поток сократился из-за катастрофы на камчатских приисках; скорее, и то и другое сразу.

Можно было, конечно, сходить к Мяснику и узнать, какая у него найдется для меня работа… но, очевидно, выгоднее дождаться, когда он что-то предложит по своей инициативе. А потом, в глубине души я опасалась, что если приду к Мяснику, то уйти уже не смогу… и нет, не потому, что он меня не отпустит. Ясно, что наше общение каким-то образом продолжится, снага-хай и правда должны держаться друг друга — но приходить к нему сейчас, когда я слаба и неустойчива, было бы ошибкой. В общем, я продолжала дергать Ленни, чтобы он нашел хоть что-нибудь. И однажды вечером он как будто нехотя позвал меня к своему компу: