— Стойте, Алексей Александрович, — произнёс он. — Ваше дело закрыто, но пользуясь моментом, я бы хотел задать вам пару вопросов насчёт вашего дяди. Пока ещё действует магическая клятва.

Чёрт подери… А вот это плохо. Свою историю я изложил от начала и до конца, и мне не пришлось лгать. Однако с дядей всё сложнее. Я не могу сказать, что зелий он не употреблял. Но рискнуть его свободой?

Не думал, что судья решит воспользоваться моей клятвой и в деле Олега.

Но я знаю, как выкрутиться из этой ситуации. Однако придётся рискнуть.

— Что ж, задавайте свои вопросы, — кивнул я. — Всё-таки я сам вызвался выступать в качестве защитника своих и его интересов. Мне и отвечать.

— Скажите, Алексей Александрович, ваш дядя действительно употреблял запрещённые зелья? Ущерб, который был нанесён Ивану Сергеевичу Кораблёву, был спровоцирован действием отваров?

В моей груди что-то загорелось. Такого я ещё не испытывал. С ума сойти, будто и сам в любой момент инфаркт перенесу! Видимо, это магия клятвы. Она чувствует мои сомнения.

Но правильный ответ может быть только один.

— Я никогда не видел, как мой дядя употребляет зелья, — произнёс я. — Поэтому в качестве свидетеля выступить не могу. Однако он сам сегодня утром упоминал, что потеря сына спровоцировала его на приём вещества. Это всё, что мне известно.

А теперь ход за тобой, дядя. Всё, как мы обсуждали. Главное, чтобы он не облажался. Мы всё ещё можем выбраться отсюда оба.

— Достойный ответ, — кивнул судья. — Олег Сергеевич Мечников, вам слово.

Дядя медленно поднялся. Пока городовые снимали с меня наручники, Олег произнёс:

— Я и без клятвы дам чистосердечное признание. Я выпил триста миллилитров стимулирующего зелья. И готов понести за это наказание.

Да что же он творит⁈ Мы же договаривались, что он всё спишет на стресс. Скажет, что давно завязал с этим делом… Мы с Синицыным, как лекари, могли бы это подтвердить.

— Рад, что вы не стали растягивать судебный процесс, — поблагодарил Олега Устинов. — Мне известно, что в прошлом вам уже выносилось предупреждение. Однако вы проигнорировали его и повторили это преступление. Хотя прошлым заседанием суда вам рекомендовали пройти лечение.

— Константин Викторович! — вскочил со своего места Иван Сергеевич Кораблёв. — Ваша честь… Я могу рассказать вам кое-что ещё об этой ситуации.

Только этого не хватало! Уймись же, Кораблёв, моего дядю и так собираются осудить. Что ещё он собрался на него повесить?

— Слушаю вас, главный лекарь, — кивнул Устинов.

— В этой ситуации есть и моя вина, — неожиданно заявил Кораблёв. — Олега Мечникова должен был излечить от зависимости я. Однако… Так вышло, что мы поссорились. Я вспылил… Выгнал его из амбулатории и отказал в лечении, хоть и не должен был этого делать.

Что он делает? Защищает моего дядю? Вот этого я точно от Кораблёва не ожидал. С чего бы это вдруг старик так резко изменил своё мнение?

— И все остальные события тоже произошли по моей вине, — заявил главный лекарь. — Я не увидел, что один из моих сотрудников — некромант. В итоге обвинил другого. Сам спровоцировал Олега Сергеевича на драку.

Мы с дядей смотрели на Кораблёва и искренне не понимали, что происходит. Он ведь был настроен потопить нас обоих!

— Это всё, Иван Сергеевич? — поинтересовался судья.

— Да, — кивнул главный лекарь и вернулся на своё место. — У меня всё.

— Ваше заявление не сильно меняет ситуацию. Однако всё же я приму его к сведению, когда буду выносить приговор. Итак, кто-то из присутствующих хочет сообщить суду ещё какие-либо сведения?

— Отпустите Мечникова и его дядю! — выкрикнул кто-то из толпы. — У нас в Хопёрске больше нет таких лекарей, как он!

— Да! Он спас моего сына! Дочку наших соседей Бахмутовых с того света достал! Без всякой некромантии! — прокричал незнакомый мне мужчина.

— Если дядю посадят, Алексей Александрович от нас уедет! — крикнул один из моих пациентов, что сидел на дальнем ряду. — Тогда нас точно лечить будет некому!

Прав был Шацкий. Я проработал здесь всего неделю, но уже успел переманить многих людей на свою сторону. Создал имидж продвинутого столичного лекаря. Крестьян и простых горожан мало интересовало, почему меня изгнали из Санкт-Петербурга. Ведь они видели, как я работаю. Чувствовали эффект на себе.

Кажется, я уже успел поднять свой авторитет в Хопёрском районе.

Устинов вновь ударил кулаком по столу.

— Довольно. Больше полезной информации никто не предоставит. Я понял, — заключил судья. — Тогда я готов вынести своё решение.

Толпа вновь замолчала.

— Как я уже и сказал, обвинения с Алексея Мечникова сняты. Антон Генрихович Сухоруков обвиняется в злоупотреблении некромантией, а потому отправляется в Саратовскую тюрьму для особо опасных магов. Что касаемо Олега Мечникова… Он будет принуждён к четырём месяцам работ в Садах. А господин Кораблёв от лица амбулатории выплатит штраф в размере ста пятидесяти рублей. За неоказание помощи, которую требовал от него суд.

Сады… Я уже слышал о них. Это какое-то село к северу от Хопёрска. Но если вдуматься, это не такая уж и большая проблема. Четыре месяца работы лучше, чем огромный штраф или каторга. Однако я всё равно уделю внимание отлучению дяди от этой паршивой привычки. Больше ни одна капля этого зелья не упадёт на его язык.

— Вы все сдохните! — неожиданно проорал Сухоруков. — Вашему району — конец. Городу — конец!

— Уведите его, — приказал унтер-офицер Сапрыкин своих подчинённым.

Городовые подхватили патологоанатома и потащили к выходу из зала суда. Тот почти не сопротивлялся, лишь дёргался исключительно для того, чтобы показать своё неподчинение.

— Я создал несколько очагов некротики в окрестностях Хопёрска! — проорал он. — Скоро вы столкнётесь с несколькими сюрпризами, мои уважаемые коллеги. Владыкино, говорите? Это была лишь проба моих сил! Вы даже не представляете, что я создал… Без меня вы с этим не справитесь!

Дальнейшую речь Сухорукова никто уже не услышал. Его вывели из зала и потащили в полицейский участок.

— Заседание суда объявляется закрытым, — сказал Константин Викторович Устинов.

Зрители покидали здание чуть ли не бегом. Всем хотелось посмотреть, как ведут Сухорукова. Народ жаждал устроить ему позорное шествие.

— Получилось, племянник, — прошептал Олег. — У нас получилось, Грифон нас раздери!

— Да, выкрутились, — улыбнулся я. — Справедливость восторжествовала. Правда, я всё же не хотел, чтобы тебя наказывали. Почему ты не сделал так, как я просил?

— Я хотел, Алексей, правда, — вздохнул Олег. — Но потом посмотрел на то, как вы с Шацким рискуете своей жизнью… И понял, что если буду после этого прикрывать свою шкуру, то потом почувствую себя каким-то жалким дождевым червём. Грешен, за это и расплачусь.

— Алексей Александрович, — прервал наш разговор унтер-офицер Сапрыкин. — Можно вас на пару слов?

— Да, унтер-офицер, — кивнул я. — Чего хотели?

Последняя наша беседа закончилась тем, что Сапрыкин выразил желание меня казнить. Интересно, что же он скажет теперь?

— Я допустил ошибку, поэтому каюсь и прошу у вас прощения, — склонился он. — Настоящего защитника Владыкино я оклеветал, назвал убийцей, разбойником! Если желаете написать на меня жалобу, я не стану вас осуждать.

— Не стоит, унтер-офицер, всё в порядке, — ответил я. — Хоть это и было для меня оскорбительно, но как лекарь я прекрасно понимаю, на что способен человек, потерявший близких. Все свидетели были против меня. Я не могу винить вас в произошедшем.

— Это очень великодушно с вашей стороны, — вздохнул он. — Я могу отплатить вам лишь одним. Ваш дядя не будет горбатиться вместе с остальными осуждёнными в Садах. Я свяжусь со знакомыми, попрошу, чтобы эти четыре месяц он работал лекарем.

— Было бы очень кстати, — улыбнулся я. — Благодарю вас, унтер-офицер.

— Просто… Я очень хорошо понимаю вашего дядю. Он чуть не потерял ребёнка. Боюсь, что на его месте я бы и сам пошёл против закона, — признался Сапрыкин.