— Разберусь…
Саид не стал говорить, что к вечеру в городе появится очень много бесхозных вещей. И достанутся они тому, кто лучше владеет саблей, или тому, кому повезет. В удачу он верил мало, но сейчас у него на руках оказалось пятеро детей и женщина. Их нужно защитить. Накормить. Напоить. А значит, нет права на ошибку. Или милосердие к другим.
Кочевник подвинул сундук с лекарствами, привлекая к нему внимание.
— Знаешь, как ими пользоваться?
Меж тонких бровей пролегла складка. Быстрые руки откинули крышку, а ловкие пальцы пробежали по склянкам и горшочкам, на которых не имелось подписей. Оставалось только гадать, как жена аттабея в них разбиралась.
— Это остановит кровь, а это ускорит заживление, — она останавливалась на некоторых и говорила, а он старался запомнить. Лишним не будет. Неизвестно, что случится в дороге. — Это снимет жар. А это…
Служанка накрыла ладонью кожаный кошель и запнулась, закусила губу, явно не зная, стоит ли говорить.
— Мне лучше знать, что там, — спокойно произнес Саид, готовый уже ко всему.
— Яды. Разные. Для некоторых есть противоядия. Но не для всех… Госпожа лучше в них разбиралась. После того, как господина ранили, она… Она собирала яды. Разные. Не чтобы отравить… Она никогда никому не желала зла. Просто… Когда знаешь яд, можно спасти.
Женщина говорила так, будто госпожа ее уже умерла, и одно только это сказало кочевнику больше, чем все сплетни, слышанные об аль-Хатуме.
— Значит оставим только те, от которых есть противоядия, — решил сын пустыни. — Остальные нужно выбросить. Здесь, в саду. Лишние случайные неприятности нам ни к чему.
Она кивнула и стала медленно доставать маленькие, с детский палец размером, склянки.
— Аттабей, — неожиданно произнесла женщина. — Он будет искать детей. Не лучше ли остаться в городе?
Саид усмехнулся ее упрямству, заметил краем глаза, как замерли дети, сжимая каждый по кинжалу.
— Мы не знаем, что с ним. Шейх будет усмирять беспорядки. А в такое время случиться может всякое… Легко избавиться от наследников аттабея и свалить все на обезумевшую толпу. Мы не можем рисковать и оставаться здесь. Нужно уходить. Когда я доставлю вас к народу пустыни, обязательно вернусь в Аль-Хрус. Не один. Кади не бросит своего друга в беде. Если аттабей жив, мы найдем его. А если нет… Мы должны исполнить его волю…
…Город кипел. Он будто разом выплеснул всю накопившуюся годами обиду. И теперь жаловался. Жалобы его слышались в криках людей, что растаскивали товары с базара. В проклятиях торговцев, пытавшихся защитить свое добро. В голосе муллы, что пытался призвать обезумевшую толпу к порядку. В плаче напуганных женщин и детей. В стонах раненных и умирающих…
…Злость и ненависть завладели людьми. Почему? Как получилось, что все они, уже смирившиеся со своим положением, вдруг решили взбунтоваться? Без чужого вмешательства тут не обошлось. И наверняка тот, кто стоит за происходящим, успел уже скрыться. Зачем наблюдать и рисковать жизнью, если уже знаешь исход?..
…— Где хуже всего? — кони летели по чистым кварталам, примыкающим к дворцу. Здесь погромы задавили сразу, только кровь и мертвые тела напоминали о том, что происходит нечто страшное. И тишина… Непривычная. Мертвая. И лишь стук копыт отражается от стен домов.
— На рыночной площади! — хмур был Сулейман. Не злился, скорее уж волновался. Переживал за правителя, который остался на попечение дворцового лекаря. — Шейх велел разогнать толпу. Мы ринулись и увязли… Кого-то стащили с лошадей, кому-то и так досталось… Я не уберег…
Он умолк и тряхнул головой, отгоняя память, которая жалила сильнее любых ран. Карим кивнул и начал раздавать указания…
…И потекли по улицам города отряды охраны. В обход рыночной площади. В обход белокаменной, что раскинулась перед самым дворцом. Дальше, ближе к стенам, где селились бедняки, и где злости и боли должно быть больше. Рынок нужно отрезать. Взять в кольцо и задавить погром. Закрыть ворота, не дав виновникам уйти безнаказанными. Пусть это будет небыстро. Пусть потребуется время, чтобы стянуть все силы, но лучше уж так, чем ринуться напролом и потерпеть неудачу. Ему еще рано умирать…
…Самым сложным оказалось ждать. Сдерживать злость и гнев охраны, жаждущей навести порядок и отомстить за раненного господина. Смотреть, как гибнут люди в попытках защититься. Давить погром по кусочкам, отрезая каждый квартал, чтобы в конце остался лишь центр, где люди уже устали и успели понять, что бежать им некуда. Вокруг лишь стража и охрана правителя, а значит, пощады не будет…
…Аттабей не любил проливать кровь. Пусть и вспыльчив нрав, и горяча кровь, но он предпочитал договариваться. Играть в шахматы, вести долгие беседы с другими шейхами, убеждать, обещать… Простой народ не понимает слов, когда доходит до предела. Лишь силу, и только силой его можно задавить и заставить слушать…
…Лилась кровь по улицам. Падали погромщики под ударами сабель, топтали тела их кони. Были и те, кто просил пощады, милости. Их сгоняли в стороны. Потом, когда будет время, с ними разберутся. Кто-то все равно уйдет безнаказанным, а кто-то наоборот получит больше, чем заслужил. В давке сложно разобрать, где пострадавшие, и кто виновник. Судьям будет, чем заняться…
…Когда все закончилось, Пустынный Лев развернул коня к дому, и никто не посмел остановить его. Десяток охранников поехал следом, но не сторожами, а верными слугами. И когда перед глазами аль-Назира предстал его дом, люди шейха послушными тенями нырнули внутрь, чтобы обыскать его. А сам аттабей замер. Едва сумел слезть с коня. Сердце вдруг застучало слишком громко, а тело стало вялым и непослушным.
Он смотрел на дом, который столько лет считал надежным и неприступным. Но больше не узнавал его. Мертвые тела в комнатах и коридорах, разбитые кувшины с маслом, испорченные ковры…
Карим шел по дому и вглядывался в каждое лицо, страшась узнать среди мертвых детей или жену. Сердце сжималось, болело, заходилось бешеным стуком. И утихло лишь, когда он дошел до сада. Комната Адары осталась позади. А сундук с лекарствами пропал. И шкатулка с драгоценностями. И среди мертвых не было Саида, а значит, ушли… Сын пустыни сдержал слово. Вывел всех, кого смог.
У тела тещи аттабей остановился. Старую женщину было жаль. Как и верного Али, погибшего с саблей в руках. И его сына, что лежал рядом.
— Живых в доме не осталось, — доложил один из сопровождающих. — Что прикажете, господин?
— Тела собрать и сжечь. Нам не нужна зараза на улицах, а искать родных нет времени. Оставь пару-тройку толковых людей, а мы возвращаемся во дворец, — Карим поднял взгляд на стену, рядом с которой лежали тела. — Соседний дом осматривали?
— Нет, господин, там тихо.
— Осмотреть!
И снова две покорные тени скользнули через стену. А Пустынный Лев побрел к выходу. Тихо… Тихо — это хорошо. Успел ли Саид уйти из города? Если нет, их еще можно попытаться найти, а если да… Кочевник, что песчинка в пустыне, пока все барханы не просеешь, не найдешь…
— Господин, там были люди, — охрана догнала его на улице. — Ушли пару часов назад. Мы нашли это.
На широкой, грубой ладони оказалось простенькое колечко с изумрудом. Он купил его жене пару лет назад. И сейчас забрал. Сжал в кулаке. Ушли… Далеко ли?
— Скачи к воротам. Скажи, чтобы любыми путями задержали мужчину, женщину и пятерых детей. Два мальчика и три девочки. Они не должны покинуть город, ясно?
— Да, господин, — охранник поклонился, вскочил на коня и умчался прочь.
Приказ выполнят. Возможно, излишне ретиво, но после он извинится за грубость, главное, чтобы все оказались живы и здоровы…
…А во дворце Карима ждала новость. Умер Малик ибн Иса аль-Ахраб, осиротел белокаменный город. Нет больше у него правителя. Лишь наследник, что мал и слаб. И верный Сулейман первым преклонил колени у остывшего тела господина, поклонился, коснувшись лбом пола у ног аттабея.
— Господин… Прими белую куфию с золотым эгалем. Не дай городу погибнуть. Правь также мудро, как раньше. Сбереги народ. Нет у нас больше другой надежды…
