— Разве ты не отпустил ее в пески, чтобы помочь кади? — деланно удивился шейх. — Или слухи правдивы, и дети пустыни украли твою жену, тем самым обесчестив тебя и ее? Но отчего тогда ты не предал ее суду по возвращении? Ах, конечно, я поторопился со своим приглашением, и ты не успел воздать ей по заслугам… Но все легко исправить. Кажется, наказанием за подобное должны быть тридцать ударов плетью на площади…

Карим выдержал взгляд собеседника. И остался спокоен. Перед глазами его стояла пустыня. Барханы, нагретые солнцем. Глаза Адары. Выбор невелик… Отправить ее в Аль-Алин к Шарифу или предать суду как прелюбодейку. Малик нашел его слабое место, и теперь упивался властью.

На мгновение Карим испытал острое сожаление, что много лет назад не последовал совету кади. Но сожалеть уже поздно. Нужно решать, что делать дальше. Как спасти семью и выбраться из города, что стал ему клеткой…

— Господин! — через сад к ним бежал начальник дворцовой охраны. И одного этого хватило, чтобы понять — случилось нечто непоправимое. — Господин! — уже немолодой, рослый мужчина остановился рядом и, тяжело дыша, сообщил: — В городе погром!..

…Погром. Одно слово, и сердце замирает. А затем стучит так, что все остальные звуки меркнут. Горло перехватывает. А руки леденеют. Становится холодно. Откуда-то издалека доносятся голоса. Мужские. Саид и Али что-то обсуждают. Мама переводит взгляд с одного на другого, и на лице ее растерянность. Надира напугана, но смотрит на меня. Ждет. И именно ее ожидание заставляет меня ожить.

— Нужно уходить, — слова срываются с губ и заставляют мужчин умолкнуть. — Нам нужно уходить. В городе нельзя оставаться.

На бунт шейх ответит. И в Сердце пустыни прольется кровь. Много крови. А в неразберихе так легко расправиться с теми, кто неугоден. Я не верю Малику. И знаю, что Карим также ему не верит. Мой муж воспользовался бы шансом. И я должна сделать также.

— Собирайтесь, — Саид отвечает первым. — Берите только самое ценное. Драгоценности. Еду на пару дней. Понадобятся лошади, — он смотрит на Али.

— Они слишком приметны, — тот качает головой. — Лучше мулы. Я отберу надежных людей для охраны.

Старый слуга уходит.

— Надира, займись едой.

Хватаю за руку мать и тяну за собой. Сердце стучит громко, но уже не оглушает. Я знаю, что нужно делать. И страх подгоняет. Он заставляет перевернуть шкатулку с украшениями. В глаза сразу же бросаются желтые топазы — свадебный подарок. И руки сами тянутся к ним, но Саид останавливает:

— Нужно что-то неприметное. То, что не выдаст вас. Драгоценности придется обменивать на еду, воду или еще что-то необходимое, — он говорит спокойно и уверенно. Словно все это с ним уже случалось. И внутренне я согласна.

Отодвигаю топазы в сторону и выбираю серьги с аметистами, колечко с гранатом, пару массивных золотых браслетов, с которыми не жаль расстаться. Взгляд падает на тот комплект, что всегда надет на правую руку. Его тоже придется оставить. Слишком тонкая работа. Слишком приметно. Внутри все сжимается, когда все пять браслетов ложатся в шкатулку. Так надо. И, быть может, я еще вернусь за ними.

Отворачиваюсь и быстро выбираю из драгоценностей то, что не вызывает эмоций.

— Лучше разделить на несколько частей, — вновь говорит сын пустыни. — Спрятать в разных местах. Так надежнее.

Киваю и достаю платки. Делю украшения на три более или менее равные части и раскладываю на ткани. Затем скручиваю каждый. Один заматываю на талии вместо пояса. Другой протягиваю матери, которая приводит в мою комнату детей. Она без слов делает тоже самое. А ко мне подходит Рашид.

— Мама, что случилось?

В свои двенадцать лет он уже моего роста и так похож на отца. Али хвалит его за ловкость, за умение обращаться с саблей и держаться в седле. А вот науки ему не даются. Но он старается. Мой старший сын делает все, чтобы отец мог им гордиться.

— Нам нужно уйти, Рашид, — сжимаю плечи сына. — В городе опасно. Нужно покинуть его и добраться до народа пустыни. Там нас примут.

— Но разве мы не должны дождаться отца? — он хмурится, и складка меж бровей вновь напоминает Карима.

Я хочу ответить, но со стороны улицы вдруг доносится ужасный грохот и крики. Зейнаб и Лейла визжат от страха и цепляются за подол моей абайи. Ибрагим и Изза хватают за руки бабушку.

— Что случилось? — заглядываю в глаза Саида и уже знаю, каким будет ответ.

Крики становятся громче, к ним добавляется звон металла. А в комнату вбегает Надира с парой котомок в руках и Али со старшим сыном.

— Госпожа, вам нужно уходить немедленно! Через сад! Быстрее!

Старый слуга хватает меня за руку и тянет за собой. Я успеваю сунуть последний платок с драгоценностями Надире. Саид одним рывком подхватывает на руки обеих девочек, Рашид бежит рядом, а охрана подгоняет мать и Надиру с близнецами.

— Лекарства! — я оборачиваюсь, но слышу лишь звон сабель и вижу, как падает один из стражников. Как кровь его льется на ковер. А тот, кто поверг его, падает под ударами других охранников.

Отворачиваюсь. Мы уже в саду, и здесь дети устремляются вперед.

— Мама, сюда! — зовет Рашид, устремляясь к стене. С этой стороны находится старый заброшенный дом муллы, и я сотни раз запрещала детям играть там, но сейчас рада, что они знают, как забраться на стену.

Изза и Ибрагим залезают на самый верх следом за братом. Я мельком отмечаю, что дочь снова одета в одежду брата, но и это сейчас к лучшему. Все знают, что у аттабея три дочери и два сына, их и будут искать. А лишний мальчик собьет ищеек с толку. Саид забрасывает наверх девочек, которые ревут от страха. Братья спускают их на другую сторону и скрываются за стеной, повинуясь окрику сына пустыни.

— Теперь вы! — он оборачивается ко мне, но я качаю головой.

— Сначала Надира и припасы.

Шум становится громче. Я боюсь обернуться, но знаю, что бой уже совсем рядом. Служанка пытается возразить:

— Я не могу! — она срывается на короткий визг, когда Саид подхватывает ее и вместе с баулами закидывает на стену, где Надира повисает, но упрямо не разжимает руки. Кочевник забирается следом, перекидывает девушку на другую сторону и свешивается, протягивая руку мне.

За спиной вскрикивает мать, и я все же оборачиваюсь, чтобы увидеть, как сын Али падает на землю в двух шагах от нас. Из горла его хлещет кровь. А между убийцей и нами стоит лишь старый слуга, который молча делает шаг вперед.

— Мама, лезь! — я хватаю ее за плечо и толкаю к стене.

— Нет, — она качает головой. — Спасайся, дитя мое! Уходи!

Она срывает с пояса платок и отдает мне, а потом оборачивается и с каким-то отчаянным криком бросается на воина.

— Госпожа, скорее! — крик Саида заставляет отвлечься.

Я хватаю его протянутую руку и стараюсь подтянуться. Беспомощно перебираю ногами, пытаясь найти опору и помочь ему поднять меня на стену. Кочевник силен. Рывок, и я уже готовлюсь повиснуть на стене не лучше служанки, как кто-то хватает меня за ногу и дергает назад.

Крик срывается с губ. Сын пустыни рычи сквозь зубы и сгибается под тяжестью двойного веса. Я пытаюсь вырваться. Брыкаюсь изо всех сил, но чьи-то руки обхватывают колени и тащат назад. Бороться бесполезно. И все, что я могу сделать — это сунуть в руки Саида платок с драгоценностями. И прошептать одними губами:

— Сбереги детей!

А потом разжать пальцы. Так надо. Он должен уйти, чтобы защитить их. Одни они не выберутся. И кочевник понимает. Лицо его искажается лишь на мгновение, а затем он исчезает за стеной.

Я падаю на землю. Чье-то тело смягчает удар. И я начинаю извиваться и царапаться. Но чья-то рука хватает меня за волосы. Никаб давно упал с головы где-то в спешке. Боль заставляет застонать. Пытаюсь перехватить руку, что держит крепко и тащит по земле, не давая подняться на ноги. Краем глаза замечаю тело Али и рядом с ним маму… А затем вижу только ноги и саблю, измазанную кровью.

Дыхание перехватывает. И боль отступает. Остается лишь страх.