Я посмотрела на Лафида, ожидая ответ.
— Сразу же, — кивнул тот. — Сейчас его привезут. Из-под земли достанут, если понадобится.
Стоило ему ответить, как снаружи донеслись громкие голоса. Воины не только уважали, но и любили своего господина, поэтому служили не за страх, а на совесть.
— Пропустить! — рявкнул старый слуга, и двери сразу же распахнулись, впуская лекаря…
…Старый лекарь Бахтияр Аббас прожил на свете долгих шесть десятков лет. Он видел множество ран, болезней и ядов. Умел отличать одно от другого. Видеть симптомы, незаметные обычному глазу. Исцелять страждущих. Он знал, когда стоит отступить, а когда бороться до победы. Поэтому, взглянув на аттабея, лежащего среди подушек, заметив расширенные зрачки, лихорадочный блеск глаз, пот на лбу и покрасневшие края раны, маленькой и аккуратной, он сразу же вынес свой приговор:
— Я не смогу ему помочь.
— Но вы же даже не попытались!
Бахтияр обернулся, только сейчас заметив в комнате женщину, сидящую у дальней стены. Бесстыжая не только не постеснялась вмешаться в мужской разговор, а говорил лекарь исключительно с Али Лафидом, доверенным лицом аттабея, но даже не закрыла лицо и не спряталась за ширмой от чужих глаз.
— Женщина, я видел достаточно ран, чтобы сделать выводы. Твоего господина отравили. Рана мала, и я могу промыть и зашить ее, но яд уже проник глубоко в тело, и скоро достигнет сердца. Я ничем не могу помочь.
Лекарь снова обернулся к почтенному Лафиду, желая найти в нем поддержку. Но старый слуга смотрел не на него.
— Ты хочешь сказать, что мой муж умрет?
От звуков этого голоса по коже старика прошел озноб. Он обернулся, желая объяснить глупой женщине, что она ничего не смыслит в его ремесле. Пусть она хоть трижды единственная жена аттабея. Пусть в доме ее мужа несколько лет гостил мудрец из пустыни, и в городе говорили, что звездочет часто разговаривал с ней как с равной, это ничего не меняет. Бахтияр хотел сказать многое и даже открыл рот, но слова застряли в горле…
Женщина медленно поднялась с ковра, на котором сидела, и пошла к нему. Она двигалась плавно, и темное платье колыхалось вокруг ее фигуры, а неестественно светлые глаза сверкали золотом. Она напомнила старику песчаную кобру, которую ему не посчастливилось встретить в одном переходе через пустыню. Нерадивый слуга потревожил ее нору, и смертельная хищница убила его одним укусом, а затем обратила взгляд на него. Тогда почтенный Аббас спасся исключительно благодаря выдержке. Он не шевелился несколько долгих часов, пока кобра не успокоилась и не уползла. Но в этот раз выдержка ему изменила…
Старик отшатнулся и сделал шаг назад. А женщина остановилась, не дойдя до него пары шагов. Смерила взглядом с головы до ног. И снова холод прошиб лекаря.
— Али Лафид, этот человек посмел сказать, что мой муж и твой господин умрет.
— Я лишь озвучил очевидное… — попытался возразить Бахтияр, но жена аттабея его не услышала.
— Я больше не желаю видеть его в своем доме. Никогда. И если бы ни уважение к его сединам, я приказала бы прогнать его с позором. Однако сегодня я прошу тебя проводить его домой. И проследить, чтобы почтенный Аббас получил достойную плату за свои услуги.
Лекарь в ужасе обернулся к старому Лафиду:
— Вы же понимаете, что эта женщина не в себе! Разум ее помутился от горя! Она не имеет права выгонять меня! И тем более разговаривать таким тоном!
Однако старый слуга взглянул на него с поразительным спокойствием.
— Жена аттабея в своем праве. Она полноправная хозяйка дома, и не мне ей перечить. Я провожу вас, почтенный Аббас, раз ваши услуги более не пригодятся господину.
— Но… Я…
Старик еще пытался возмущаться, но Али непреклонно взял его под руку и вывел из комнаты, заставив умолкнуть. Сделал знак слуге забрать короб со снадобьями и проводил до самых дверей, где подозвал двоих воинов:
— Проводите нашего гостя до дома, — затем Лафид извлек тяжелый кошель и вложил его в руку лекаря. — Ваша плата. За лечение. И за молчание.
— Я всегда храню тайны своих больных! — возмутился Бахтияр, забирая деньги и в тайне радуясь, что плата оказалась именно платой, а не сталью под ребро.
— Надеюсь, так будет и впредь, — проговорил слуга аттабея ему в спину.
И до самого дома лекаря не оставляло ощущение, что сегодня он оказался в не меньшей опасности, чем много лет назад в пустыне, когда заглянул в глаза кобре…
…— Принеси мою шкатулку с лекарствами! Чистую ткань! Горячую воду! Шелковые нитки и крепкое вино!
Надира, сунувшаяся в комнату сразу после ухода лекаря, мгновенно скрылась. А я опустилась на ковер рядом с мужем. Он не открывал глаз и дышал с еле слышными хрипами. Тяжело. С перерывами. Волосы его слиплись от пота. А ткань, которой закрыли рану, пропиталась кровью.
— Ты не можешь умереть… — я обхватила ладонями его руку. Холодную и влажную от пота. — Не можешь… Что же я буду делать без тебя?
Легко казаться сильной, когда на тебя смотрят другие. Когда внутри словно дрожит натянутая струна. Страх. Мне никогда еще не было так страшно. И страх превратился в гнев, направленный на лекаря за то, что он посмел озвучить мои самые жуткие мысли. Легко прогнать его и показать, что сможешь справиться со всем сама. Но как же я смогу? Как?
Глазам стало горячо. А щекам мокро. Свекровь сейчас отругала бы меня за слабость. За глупость. И была бы права. Я ничего не могу. Я лечила лишь собственных детей. Под присмотром звездочета, который знал все тайны мира. И что такое разбитая коленка по сравнению с ударом отравленного ножа?
«Я дал тебе достаточно знаний, чтобы пережить бурю».
— А если нет? Если я не смогу? Как мне жить без тебя?
Сейчас вся моя жизнь вдруг стала невероятно четкой. Бесконечное одиночество в доме отца и одна встреча, которая изменила все…
— Ты дал мне больше, чем дом. Ты подарил мне возможность увидеть другую жизнь. Стать кем-то, а не просто тенью. Ты позволил мне учиться. Если бы не ты, кем бы была я? Где бы была я сейчас? Ты не можешь умереть… Нет. Не можешь. Ты еще не вырастил сыновей. Не подыскал им жен. Не выдал замуж дочерей. Ты нужен нам. И ты не умрешь. Нет. Я не позволю.
Я вытерла слезы и глубоко вздохнула, заставляя дыхание выровняться. Мухаммад всегда говорил, что первый шаг к спокойствию — контроль над своим дыханием. Он учил меня. Шесть долгих лет. Он рассказывал о растениях. О маслах. О ядах и противоядиях. Я знаю достаточно, чтобы пережить бурю. Я смогу…
Когда Надира вернулась с другими служанками, я уже знала, что нужно делать…
…Опускается солнце на западе. Вступает в свои права ночь. Темнеет небо. Высыпают на него звезды. И выплывает красавица-луна. Она заглядывает в окна домов и шлет людям сны. Кому-то спокойные и добрые, а кому-то тревожные и страшные. Навещает она и дом аттабея, но не спят в нем… Шепчутся служанки. Застыли в напряжении воины. Мучается чувством вины старый Али. Тихо молится теща аттабея. Вертятся дети, неспособные успокоиться. Сторожит покой мужа Адара. И лишь он сам забывается тяжелым, беспокойным сном, в котором видится ему прошлое…
…— Ты говорил, что мне отмерено лишь четыре десятка лет, а вчера мне исполнилось сорок один.
Играет в шахматы аттабей со своим гостем. Улыбается почтенный звездочет.
— Что такое пара лет перед лицом вечности? Мое предсказание говорит лишь о том, что до пятого десятка ты уже не доживешь. А сорок тебе будет или сорок девять, когда настанет твой час — не так уж и важно…
Хмурится аттабей. Понимает старика, но принять его слова не желает.
— Разве не мог ты ошибиться?
— За столько лет, что я провел в твоем доме, видел ли ты хоть раз, чтобы я ошибался?
И снова нечего сказать Пустынному Льву. Он делает ход и теряет ферзя.
— Знает ли твоя жена о моем предсказании?
— Нет. Знала моя мать, но она никому не говорила. Никто не знает кроме меня и… Шарифа.
