— О будущем, только о будущем, — отвечает аттабей и обнимает жену. На сердце у него все также неспокойно…
…Шумит Аль-Хрус. Разлетаются по городу сплетни и слухи. Говорят, что молодой шейх скоро вернется домой. Откроется дворец, что стоял пустым четырнадцать лет, появится правитель у Сердца Пустыни. Радуются люди, но и тревожатся, каким будет новый шейх? Добрым? Мудрым? Сильным? Что принесет он городу? Никто не знает…
…В назначенный день и час через Золотые врата въезжает отряд народа пустыни. Всадники с закрытыми лицами едут по улицам к дому аттабея. Все одеты одинаково. И никто из прохожих, привычно уступающих дорогу, не подумал бы, что в центре отряда скачет Малик ибн Иса аль-Ахраб, будущий шейх и господин…
…У дома аттабея всадники спешиваются, и двое идут внутрь, а остальные остаются на улице. Им сразу же подносят свежей воды из колодца. А гостей встречает хозяин дома.
— Легка ли была дорога? — спрашивает Карим, разглядывая двух мужчин.
Тот, что справа, первым открывает лицо.
— Пустыня была к нам милостива, друг кади.
— Я ради и надеюсь, могу теперь поприветствовать своего племянника?
Второй из гостей нетерпеливо срывает с головы куфию и улыбается.
— Здравствуй, дядя!
Наследник Аль-Хруса молод. Кожа его смугла, глаза ясны и горят огнем, голос звонок и силен.
Кивает аттабей, разводит руками, показывая свое гостеприимство:
— Мой дом — твой дом, мой господин, располагайся, а я пока оговорю с нашими друзьями.
Кивает глава отряда, прощается с наследником:
— Народ пустыни рад был приютить будущего правителя.
— И я рад был быть гостем пустыни, — отвечает Малик и устремляется в соседнюю комнату к накрытому столу.
— Останешься ли ты и твои братья, чтобы разделить с нами трапезу? — спрашивает хозяин дома.
— Пустыня кормит своих детей, друг кади, к тому же дома нас ждут семьи. Мы поспешим в обратный путь, чтобы не беспокоить их…
— Пусть пустыня будет благосклонна к сынам песков…
— Пусть тебя хранят Небеса, друг кади.
Отряд народа пустыни уезжает, будто его и не было, а аль-Назир идет к гостю, приезда которого так долго ждал.
— У тебя хороший дом, дядя, — Малик уже устроился на подушках в ожидании аттабея.
— Дворец еще лучше, — хозяин дома усаживается напротив гостя и медленно режет лепешку.
— Жду не дождусь, когда смогу туда вернуться, — улыбается шейх, сверкают белые зубы.
— О твоем приезде еще никто не знает, было бы хорошо показать народу, что правитель вернулся…
— Торжественный въезд в город? С отрядом стражи? Я был бы рад показаться подданным, а не приезжать в свой дом как вор.
— Людей, желавших твоей смерти в Набире, так и не нашли. Они могут попытаться снова, — вежливо напоминает Карим и привычно хмурится.
— Неужели я теперь до конца жизни буду прятаться⁈
— Речь идет лишь о разумной осторожности, но в целом ты прав. Торжественный въезд через Золотые ворота в окружении стражи вполне подойдет для представления. Стоит также объявить праздник. Выставить угощение на площади.
— Хорошо, я согласен, — отмахивается Малик, уделяя больше внимания предложенным блюдам, чем беседе.
Умолкает хранитель Аль-Хруса, хмурится. Ему было столько же, сколько и племяннику сейчас, когда он принял на себя ответственность за город. Так почему же кажется, что гость — всего лишь неразумный мальчишка, а не взрослый мужчина? От того ли, что будущего шейха долго прятали? От того ли, что сестра матери на самом деле избаловала его? Или же от того, что не было рядом отца, способного направлять и учить?
— Как тебя принял народ пустыни? — спрашивает Карим, когда слуги приносят тонкие лепешки и инжир, а к ним крепкий чай.
По лицу молодого шейха пробегает тень.
— Их жизнь подобна самой пустыне. Неизменна. Несколько племен живут под рукой кади, переезжают с места на место. Следуют зову песков. Я провел с ними три года, но так и не смог понять…
Хмурится аттабей, понимает, что не быть договору между Аль-Хрусом и народом пустыни. Не станет кади поддерживать наследника.
— Я не оскорблял их, дядя, — молодой шейх замечает настроение родственника, — но и стать своим не смог.
— Главное, чтобы ты стал хорошим правителем для Аль-Хруса, — примирительно отмечает Пустынный лев.
Улыбается племянник, в глазах его мелькает озорство, как в глазах Рашида, когда тот желает совершить пакость.
— Я слышал о твоей женитьбе, дядя. О том, что ты украл невесту у лучшего друга и кроме нее не взял другой жены. Ты позволишь мне взглянуть на женщину, покорившую сердце хранителя Аль-Хруса?
Смеется Малик, и видится в его улыбке второй Шариф, когда-то такой же смешливый и молодой. Не улыбается Карим, но кивает, отгоняет дурные мысли.
— Правителю Аль-Хруса не отказывают. Я познакомлю тебя со своей женой и наследником…
…Тиха ночь пустыни. Спокойна. Но знают старики, что такое затишье и безветрие бывает только перед бурей. Не верят они спокойствию пустыни. И проверяют запасы воды, укрывают колодцы во дворах, осматривают кладовые. В доме можно пережить любую бурю…
…— Мальчишка! Наглый щенок! — рычит Пустынный лев, ходит по комнате из угла в угол, и кажется, что бьет себя хвостом по бокам. Сердится.
— Что так расстроило моего мужа? — ласково спрашивает жена, укрываясь покрывалом.
— Расстроило⁈ — останавливается хранитель города, бросает горящий взгляд на супругу. — Он смотрел на тебя неподобающе! Не так как должен смотреть на свою родственницу! Без почтения!
Злится Лев. Красив племянник, молод и строен, силен, похож на него самого когда-то. И нагл без меры! Не воспитан!
Смеется Цветок пустыни. И ночь вторит ей блеском звезд на небе.
— Неужели мой суровый муж приревновал меня к собственному племяннику?
Еще сильнее злится аттабей. Хмурится. Сверкает глазами. Но смеется жена, улыбается. И медленно поднимается с ковра, подходит ближе. Обнимает горячими руками со звенящими браслетами.
— Ты же сам пригласил его на женскую половину, разрешил познакомиться со мной и детьми, — она укоряет мягко, и тонкими пальцами разглаживает складки меж бровей.
Уходит злость, но на сердце все равно неспокойно.
— Он мог бы проявить больше почтения.
— Он — молод, к тому же не женат. Появится супруга, станет спокойнее…
Вздыхает Карим, знает, что права жена, но все равно не может забыть прошедший вечер. Однако правителю на самом деле нужно остепениться. Соседние шейхи не станут воспринимать всерьез мальчишку. И снова вспоминается, как он сам не торопился со свадьбой. Но аттабей — всего лишь хранитель, к тому же он делом доказал, что уже не мальчик, но мужчина, с которым нужно считаться.
— У шейха Набира есть несколько незамужних дочерей, одна из них может стать достойной супругой Малику. К тому же брак с ней укрепит связи между городами, — вслух рассуждает мужчина.
— Вот и предложи ему подыскать невесту, — прижимается к груди Адара, — мысли о собственной свадьбе отвлекут его от взглядов на чужих жен.
И снова смеется, а Пустынный лев смыкает объятия и увлекает ее на ковер. Ночь продолжается…
…Идет время. Отшумела буря в пустыне. Состоялся праздник по поводу возвращения правителя Аль-Хруса. Отбыл аттабей в Набир, чтобы просватать за молодого Малика ибн Иса Аль-Ахраб одну из двух младших дочерей шейха. А по возвращении узнал, что жена вновь ждет ребенка…
…— Слишком рано, Зейнаб еще мала, а ты не оправилась. Из-за этого мальчишки я совсем потерял голову…
Хмурится Пустынный Лев. Переживает. Знает, что поспешил, но сделанного уже не воротишь. Перебирает его волосы жена, успокаивает.
— Я родила тебе четверых детей, справлюсь и с еще одним. Все будет хорошо. Лучше расскажи, что творится в Набире. Тебя так долго не было…
— Шейх не хотел отдавать дочерей за Малика, пришлось уговаривать. Даже Латиф не смог на него повлиять.
