Я огляделась. Свет горел по-прежнему ярко, возня на другом конце складского помещения и не думала заканчиваться, а с песней все равно было как-то спокойнее. Давно же я не пела… Надо бы вспоминать, глядишь, и строчка стелиться будет.

Я набрала в грудь побольше воздуха и тихо запела:

— Качнет колыбель тихо дрема Ночница. Коснется лба нежной рукой, уставшее солнце все ниже садится, скрываясь за Росью-рекой.

— И месяц уж по небу ходит высоко. Он млад нынче и златовлас, а зори его холодны и далеки…

— Но чем-то похожи на нас.

Кокошники закончились, я села, спрятавшись за объемный стеллаж и просто пела. Впервые за долгое время мне казалось, что некуда спешить, нечего желать и не о чем молить. Все вокруг просто текло, как эта колыбельная, тихо, трепетно и… бредово. Второй час ночи, я сижу в центре города на складе прачечной, мне подпевает какой-то экономист, а все равно казалось, что лучше быть просто не может. Жизнь потихоньку складывается, теперь у меня даже Тиша есть, жаль только также расслабиться рядом с ним не получится.

Тихомир всегда напряжен, собран и речь его слишком далека от песни. Резкая, отрывная, она волнует, будоражит, заставляет думать и взвешивать каждую букву ответа. Параллельно приходится контролировать внутренний мир, который он слишком хорошо чувствует.

Я уронила голову на руки. Лучше бы не знала о его чуйке, жить было бы спокойней. Вечером воскресенья вернулась домой выжатая, как видавшая виды половая тряпка. Два дня практически непрерывного свидания, оказывается, тот еще труд.

— Там хитрые змеи, там вещие птицы… Там люди без песен и глаз.

— Они под полой прячут души и лица…

— Но чем-то похожи на нас.

Я глянула на часы. Пора бы закругляться, спать осталось всего ничего, к рассвету нужно успеть на набережную в первых рядах. Голова упала на холодную стену. Долго там ему еще?.. Пойти помочь скатерки складывать? И надо же так уважать своих клиентов, теперь даже гордость берет, ведь я, можно сказать, хоть на денек, но стала частью этого семейного коллектива.

— Там дивные дивы, да щедрые нивы, — тихо пел Илья. — Любовь и красу берегли, чтоб снова рождались благи и счастливы.

— Все дети славянской земли…

Вибрация смартфона врезалась пилой в уши, я дернулась и чуть не слетела со стула, перехватывая подлетевший смартфон на лету:

— Алло!

— Утро доброе, — шепнул Третьяк. — Мила, если ты сейчас не занимаешь территорию на набережной, они сожгут тебя вместе с кругом Коляды…

Чего?..

Я оторвала трубку от лица и глянула на время.

— Твою… — взвыла я.

— И твою в том числе. Молись, Милослава. Тут генералкой не отделаешься. Мы только проснулись, я сказал, ты уже ушла.

Треня положил трубку. Время семь двадцать.

Я подскочила и ломанулась сквозь вешалки. Илью Всемиловича удалось найти на полу, подпирающим стену. Он спал со скатертью в руках.

— Илья! — заорала я.

Парень дернулся и чуть не упал. Он сначала испуганно уставился на меня, потом на свои часы и подскочил:

— Бегом! Одевайся! — заорал он и кинулся в зал приемки.

Я трясущимися руками забросила скатерть на вешалку и выбежала следом.

— Оставь! — крикнул Илья, когда я схватилась за чемодан. — Потом заберешь, куртку, бегом! — швырнул он в меня пуховик. — Давай, через склад!

Мы выбежали на улицу, и я сразу начала тыкать в иконку такси. Да мы сейчас черт уедем, весь город на набережную ломится!

Рядом завелась и пискнула машина.

— Прыгай! — ткнули мне на черную волгу.

Илья перелетел через капот и распахнул водительскую дверь. Ну конечно. Бизнесмен же, не первокурсник!

Я залетела на переднее сидение, захлопнула дверь, и машина с ревом сорвалась с места.

— Колыбельная был не лучший выбор! — захохотал водитель.

— Не смешно!

У меня завибрировал телефон. Я прокашлялась, набрала в грудь побольше воздуха и нажала на ответ:

— Алло?

— Милослава… — рыкнули в трубку. — А ты где?..

— Еду на набережную места занимать. А что? — нагло врала я, стараясь дышать потише.

— Да что-ты?.. Как-то не слышал я, когда ты домой пришла.

— Ну так, тиши воды.

— Да? Ну сейчас посмотрим. Давай, занимай, чтоб в первом ряду.

Брат отключился.

Мне конец. Олег с семьей всегда в зале ночуют, потому что больше никуда не влазят, Дан с женой занимают комнату Третьяка, который в такие моменты всегда спит у меня в спальне на полу. И еще что-то про уборку мне говорит, сам небось на диване разлегся и совсем меня не ждал! Додумался хоть видимость моего явления создать?!

— Теперь давай, Милослава Васильевна. Мне нужно подготовиться, шею мне свернут или помилуют? — посмеиваясь уточнял Илья.

— Если я успею занять место, помилуют, — шипела я.

Машина завизжала:

— Пристегнись.

Я натянула ремень, но спустя пять минут он стал бесполезным аксессуаром, потому что мы встряли в полыхающую красными огнями пробку. Илья несколько раз пытался вырулить, свернуть в объезд, но крайнюю полосу для общественного транспорта на этот раз аж лентой отгородили. И откуда пробка собралась так рано?! Да мои доберутся до набережной быстрее нас!

— Гадство! С местами вопрос, конечно, — стукнул парень по раскрывшимся картам навигатора на панели. — Авария. Можем рискнуть и подождать, а можем съехать и в объезд, тогда наверняка успеем к рождению. Что решаем? — обернулся он на меня.

— Ждать слишком рискованно?

— Я бы дал восемьдесят процентов, что не рассосется до рассвета. Предлагаю в объезд.

— Д-давай!

Еще двадцать минут мы тащились до перекрестка. Я старалась не тратить время на истерику и привести себя в порядок, хотя в боковое зеркало явных намеков на тяжелую ночь рассмотреть не могла. Платок накрутить, и вообще, будто только родилась…

Мы съехали с главной дороги и понеслись через дворы, только, к сожалению, оказались в городе не самыми умными, и теперь меня волновал не столько гнев брата, сколько вероятность вообще пропустить первый луч. Для всех нас это было равносильно пропустить единственную “баню” для души в году, а у меня там явно немало бесов накопилось.

В следующий раз Олег позвонил через полчаса, по гулу вокруг было понятно, что они уже в автобусе.

— Мила. Только не говори, что ты на такси поехала?..

— Н-да…

— Вот дуреха! Стоишь сейчас в пробке на проспекте?

— Да.

— Выходи и иди на ближайшую остановку, там поцеловались на все три полосы, это надолго!

— Хорошо!

Я убрала телефон и прикрыла лицо. Успеем. Мы успеем. Тут ехать-то осталось.

Машина подскочила, и Илья съехал на заснеженную клумбу.

— Черти что! — ругался он, выруливая обратно на дорогу. — Спокойно, Милослава Васильевна. Успеем.

Я взвыла и сбросила входящий от Благаны. Через пять минут позвонила Ольга, но я боялась рта открыть, чтоб не начать истерику. Бедный тот виновник аварии, если на нем меньше ста килограмм обережного серебра, этот год для него обречен на провал под тяжестью тысяч проклятий. Я бы на его месте уже бросила машину и бежала к реке ловить первый луч, чтобы все это с себя снять. И вероятно, так оно сейчас и происходит, ибо проспект встал намертво!

Когда мы залетели к переполненной парковке у набережной до рассвета оставалось десять минут. Илья открыл дверь и высунулся.

— Выходим! — выдернул он ключи.

Собрался машину прямо посреди дороги бросить?! Я выскочила и огляделась. Пассажиры машин позади выскакивали прямо на ходу, оставляя транспорт кто где. Ладно, сейчас всех вылечат…

Мы побежали через кусты напрямик, но даже в еловой роще уже было не протолкнуться.

— Давай, сюда, — потянул меня Илья в сторону, поглядывая на часы. — Все, стоим. Две минуты.

Мы протиснулись к дороге. Я встала на носки. И почему я не такая же здоровая?! Здесь меня только тенью восхода укроет, уже что-то, но веселого мало…

Илья резко сел, утыкаясь коленями в грязный снег и постучал себя по плечам.

— Залазь!