- Будет лучше, если ты покажешь это Голди. Она хорошо разбирается в механике и немного совместно проведенного времени пойдёт вам на пользу.

- А не-не-не, Кобра! Ты наверное не понял; я тоже разумная, у меня полная сумка бабкиных дел, - полуэльфийка слегка подняла брови и улыбнулась, разведя руками.

Кобра грозно на неё посмотрел.

- Ты теперь часть команды. Тебе придётся действовать как часть команды, или нам придётся избавиться от тебя. Тем или иным образом. А мы хотим себе друга, а не очередного врага, понимаешь меня?

- Оу, босс, кажется, теперь вы говорите на моём языке, - Голди улыбнулась, щёлкнув языком, выстрелила “пальцами” в Кобру. - Завтра, я и мистер Ворчалка, на этом самом месте. Будем копаться в технике и масле. Так точно!

“Она его проверяет”, - подумал Молчун, следя за ней. - “Она хочет знать, кто здесь лидер, кого слушать. В ней самой одна зияющая дыра, заставляющая её пухом лететь по ветру… И ей хочется знать, куда дует ветер. Но я всё равно проверил бы, не сарказм ли это; сейчас это понять сложно”.

***

- Как на счёт пятнистого пискуна? - спросила Сова, разглядывая в клетке жука размером с кошку, постукивая по подбородку острыми когтями.

Кобра наклонился, посмотрел на жука, почесал подбородок, внимательно вглядываясь. Пятнистый многолапый пискун поднялся к нему брюхом, слегка поприветствовал жвалами и поднял лапки, издав звук, словно слегка сжали детскую резиновую игрушку.

“Ударить, ударить, ударить, ударить, схвати вольер, разбей. Осколки кинуть в охранника, пока ослеплён, оторвать язык продавцу. Схватишь припадок, это не страшно, страшно жить, страшно мужаться, схватить припадок не страшно... Хохотать станем долго, хохотать будем много...”

Сова внимательно смотрела на Кобру. Кобра внимательно смотрел на жука.

- Мне нравится, но…, - дальше слов Сова не слышала, хотя очень усердно всматривалась в губы Кобры. Голоса перебивали, создавали мешанину.

“Мне не подходит”, - донеслись его мысли. - “Мало страха, мало скорби, много страха, дыра во мне голодна, её надо забить”.

Сова начала озираться. Малина сорвалась с её плеча, отправившись в полёт, но хозяйка почти не обратила внимания. Она всматривалась в вольеры, разглядывая названия жуков и тех, кто там обитал.

Они были большие, они были маленькие. Они были воинственные, они были спокойные. Они были молодые и энергичные, они не были старыми - старым тут место не нашлось.

Она придержала наушники, рассматривая их сигилы; один покорный как остывший песок, другой воинственный как ржавая пика, третий незаметен, словно ночной шаг… Такого будет легко потерять в машине.

Но главное, никто из них не был выбран Коброй. Никто из этих жуков не умолял о помощи. Это было не то, что нужно Кобре, Сова это знала. Это пришло к ней, пока она думала.

Что-то вывело её из транса. Рука. “Чья рука!?”. Рука Кобры. Смуглая, местами покрытая чешуёй. Покрытая стерпленной болью, принятым, полюбленным проклятьем.

Он что-то ей говорил. Сова настроилась.

- …что пойдём в другой отдел, думаю…, - снова нечётко, но она чувствовала его спокойствие, принятие. Ей самой стало спокойнее. Жестокие голоса говорили меньше. - …владельца.

Она согласно кивнула и последовала за ним. Владелец что-то сказал им вдогонку. Она не была настроена, отдаленно донеслась недоброжелательность оставленного калеки. Может это был он? Раненый в сердце торговец завидовал молодому Кобре? Наверняка он сказал что-то оскорбительное. Сова повернулась с диким взглядом, чиркнув когтями.

Кобра снова взял её за плечо; её это останавливало. Торговец - слегка полный мужчина-дварф удивился и прихватил руками собственную бороду. Щелчок лезвия, падающие волосы, сковывающий позор, как от снятого нижнего белья.

Его охранник-кахашир напрягся, нахмурил брови. Сбитые костяшки пальцев, кровавые бинты. Рога, жаждущие крови, кулаки, жаждущие драки, карманы, голодные до серебряных жуков.

- Он всего лишь пожелал нам доброго дня и… «найти нам то что ищем». - Кобра улыбнулся, невольно показал медные клыки. Символ заходящего солнца, память старой гордости. – Пой… «Не пой, пойдём, в порядке всё, слова мои спокойствия полны, в порядке всё».

- Простите, - Сова широко открыла глаз и помахала торговцу рукой в когтистой перчатке. - Вам того же, что и вы пожелали.

Дварф удивлённо хохотнул, кахашир расслабил кулаки. Спокойно льющаяся вода. Конфликт разряжен.

“Ты должна была вырвать ему глаза; как он на тебя ими смотрел! Это был взгляд запуганной жертвы! Забрать, пустить кровь, моё!”

“Нет, не должна. Он добрый дварф, таких редко встретишь в Десейре. Дорианна завещала хранить редких существ. Существа - всего мира, не твои, не мои”.

“Разумных полно - здесь котёл с чертями, здесь мы все храним в себе тьму. Ослепить можно каждого. За тот глаз, на который ослепили тебя”.

Она сняла наушники, чтобы дать мыслям слегка успокоиться, но окружающий мир оказался ещё страшней; он вопил человеческими голосами, гремел каменным потолком подземного рынка.

Она чувствовала, как нитями протекали бродячие души; их пути оборвались в тёмных подворотнях меж домов. Иногда, когда не было глаз, что могли бы увидеть, прямо на площади. Разили руки тех же, что и защищали. Средь золотых врат, полных славы, тоже текла невинная кровь.

Люди казались оглушенными, но не звуком, а своими чувствами. Чувства кричали о них, и не всегда было понятно, действительно это было или нет.

Кобра несколько успокаивал её, пусть сам этого и не понимал, потому она держалась близ него. А он просто шёл, оглядываясь по сторонам и посматривая на Сову, как если бы она могла потеряться. О нет, она не потеряется, она сама его где угодно найдёт. Вернулась Малина, с удовольствием хрустя пойманной мышью. Сова слегка почесала ей лапки, обрадовавшись за улов подруги.

«Где страха улов, где страх кормится, где пожинает? Где хрустит жуками? Там где жуками хрустят все, там где тесаком отделяют нить меж жизнью и телом».

Они прибыли в жукомясную лавку, где за прилавком стоял багровый хоркбьёрк - смесь орочей и инфернальных кровей - крепкий, мускулистый и клыкастый разумный. Они поздоровались, Кобра попросил показать ещё живых жуков.

Неожиданная просьба, неожиданные гости, в его едином слове много голосов. Голос любопытный, голос жадный, голос хитрый, голос готовый взять побольше денег за ещё не распотрошённый товар.

С хоркбьёрка жиром лоснилось обжорство, каждым своим движением он будто показывал, как тесаком разрубал сочных жуков на части. И жуки тряслись от этого, ибо знали, что происходит с их сородичами, ибо видели это.

- Фам обяфательно нуфно вифеть еду, префде фем есфь? Эфо фтоит по-друфому.

Сове показалось, что именно это и сказал хоркбьёрк, пусть точные его слова всё ещё были замылены и сокрыты от неё, даже без наушников. В его душе клубилась чёрная нить, звенящая хриплым басом – нить жестокая.

Сова почувствовала на плечах Кобры стяжающие цепи отвращения. Они сковывали ему руки, заковывали глаза. Приносили страх… Или, постой-ка, может никакого страха? Может он её защищал? Ей и правда в этом месте было неуютно, она чувствовала плохую кровь, стылую кровь, жестокую кровь.

Они пришли в правильное место, но Сове не всегда нравилось делать правильные вещи. Правильным порой бывает убийство родной крови, что была к тебе добра. Кто может назвать это приятным? Точно не она. О нет-нет-нет!

Кобра – торговая душа, даёт за сотню, три и два гроша. Но хоркбьёрк тоже не пальцем шит, не лыком вышит, не рыбьим, ни жучиным, а иглой, иглой не из злата, но из меди.

Они сказали слова договора. Мясник решил провести их в разделочную, и Сова не могла держать свой глаз ещё шире, ибо сердце забилось птицей. Она вцепилась Кобре в руку, собираясь держаться так близко, как это возможно, словно он был единственным костром средь всепоглощающей белой пустоши хлада.

Тусклые лампы еле-еле освещали помещение с клетями. Напротив находились стальные столы, они казались ледяными. В неясных предметах Сове чудились чьи-то руки, пальцы, крылья… Но лишь смаргивая наваждение, она видела, что это не так.