От тех дверей, что за собой должны были скрывать давно опустевшую шахту лифта, совсем недавно растеклась кровь. Она впиталась в желоба между кафелем и дошла почти до стены. В кабине сидел человек. Точнее, когда-то он был человеком, пока призраки не вынудили его наложить на себя руки. Одежда пропиталась красным, и когда-то белая рубашка потеряла свой цвет. Она была застёгнута на каждую пуговицу. Деми оказался прав. Осада всего этого района была спланирована против людей. «Иначе почему его тело ещё такое свежее? Он прикончил себя, пока я внизу тряслась от страха».

Они стояли, смотря на тело так, словно бы оно в любой момент могло встать. Тяжёлая голова едва держалась на плечах, а открытые веки позволяли впалым глазам и после смерти смотреть на то, что этот человек с собой сделал. И всё равно бы Софи за него не вступилась. Конечно же, только потому, что ещё не была к этому готова. Вот только почему её руки неустанно тряслись, а сердце колотилось так, словно собиралось вырваться из груди? Она надеялась, что Деми ещё видит её бесстрашной.

Софи вдруг осознала, что не думает ни о ком, кроме себя самой. Всё то, что можно было о ней подумать, было ложью. Она умеет лишь бегать и прятаться. Жалкая. Немощная. Софи способна на большее, но слишком труслива для этого. Она может лишь сетовать на судьбу и бранить тех, чьи возможности видит. «Но свои я не использую. Мне хватило бы сил спасти его. Точно хватило бы. Только вот я не стала».

Ноги больше не держали. Она облокотилась о стену, прислонилась к ней лбом и попыталась сохранить лицо, но ничего не вышло тогда, когда одна единственная слеза скатилась с её щёки на окроплённый кровью пол. Вот она, настоящая слабость Софи – указание на те ошибки, которыми она сломала свои девятнадцать лет. Каждая упущенная ею возможность. Все умалчивания и бездействия. Вся та тишина, которой Софи топила отведённые ей годы лишь для того, чтобы не признавать правды. Стыд вперемешку со страхом. Сожаление и настоящее раскаяние в том, чего она так никогда и не сделает. Она никогда никому не поможет. Не пошевелит и пальцем ради кого-то другого.

Рыдания смогли её задушить. Они стиснули горло с такой силой, словно от того кому-то был прок. Кто-то точно хотел, чтобы скол на её броне разросся в надлом. Он травил Софи каждый день, что она сдерживала свои слёзы до момента, пока не сможет утопить их в Кали. Но здесь её не было. Не стало никого и ничего. Даже Деми исчез. Пропал за той стеной скорби, которую Софи отстраивала всю свою жизнь. Она наконец себе в этом призналась. «Столько хвалила себя за пройденный путь, но шла я не в ту сторону. Отсюда не выбраться. Выхода больше нет. Нет, ведь я решила не жалеть мёртвых. Но один из них передо мной, а я не могу предложить ничего, кроме жалости. Потому что для всего остального нужно было действовать раньше. Я всё упустила. Всё».

Впервые с момента, как Софи вышла из своего родного дома, её душа решила облегчить груз. Вернее, сейчас Софи ей это позволила. Согласие обеих сторон. До того сильно она стянула ставни болтами, что те лопнули, сорвав двери с петель. Старые призраки ворвались внутрь. Мама и папа, Лили и Маркус, восемнадцатилетняя Софи и ещё не известный ей Деми. Свой последний День рождения она провела в одиночестве. Не сделала ни единого дополнительного глотка воды, не проспала лишнего часа и не пожелала самой себе долгих лет жизни. На сантименты не было времени. Новый год её жизни начался с пустоты. Больше не было никаких традиций. Не стало всего, что когда-то связывало Софи с собой прошлой.

Она так сильно боялась потерять в себе человека, что и не заметила, как собственноручно его придушила. Прямо сейчас он трепыхался в её руках и молил о пощаде. «Но такой человек не достоин жизни. Не такой, как он, и не такая, как я. Раньше я была лучше. Намного, в сотню раз лучше».

Деми положил руку на плечо Софи и едва сжал его, но этого оказалось достаточно для того, чтобы она обернулась и толкнула его в грудь. Он и не шелохнулся. Не сдвинулся с места и не попытался уйти. Софи с силой вдавила свой кулак ему куда-то в футболку, а Деми продолжил стоять так, словно бы, как и она, не чувствовал боли. Софи хотела, чтобы он оставил её одну. Раз и навсегда. Деми же в поражении поднял руки. Она решила, что он наконец сдался, вот только до Деми его провал никак не доходил. Его пальцы упали на её плечи, скользнули ниже и оказались на всё так же ровно держащейся спине. Софи не стала сопротивляться лишь потому, что никак не могла понять, чему противостоит. Он держал её, но не так, как положено при захвате или нападении. Просто упал на неё сверху, своим весом заставив напряжённое тело согнуться. Всё в этот день шло не по плану; и только для объятий было самое время.

Софи разрыдалась у него на руках, опустив голову и вжавшись лицом в то самое место, куда совсем недавно била трясущейся ладонью. Было страшно. Очень страшно, что кто-то её услышит, Деми сбежит, а его дух окажется недостаточно сильным, чтобы увести с собой Софи. И Деми понимал это как никто другой. Он навис над ней и позволил её слезам остаться на его футболке. Горячие и прерывистые вздохи застревали между рёбер Деми, и каждая слеза пробиралась в щель в его сердце. Это было необходимо им обоим. Софи – на мгновение разбиться, Деми – показаться перед ней хоть в чём-то уверенным.

Она не отвечала ему, не касалась в ответ и лишь допускала его холодные руки до своей спины. Плечи опустились, а ноги отказались поддерживать тело. Если бы Деми открыл глаза и взглянул на неё, то ни за что не поверил бы, что перед ним был всё тот же человек, что столкнулся с ним на окраине леса и назвал своё полное имя для слов на надгробии. Софи Диана Мур. Её фамилия не должна быть забыта. Это то последнее, что осталось после родителей. Благословение, сравнимое для Деми с проклятьем.

– Теперь я всё понимаю. – Софи не отнимала ладоней от лица и шептала так, что только он мог её услышать. – Я не боюсь только тогда, когда опасность касается моей собственной жизни. Ты можешь бороться лишь для того, чтобы не пострадали другие. Вот в чём между нами разница, и здесь мы никогда друг друга не поймём.

– И всё равно, – голос Деми слышался ей издалека. Из-за стен самой столицы. – Я считаю, что ты справляешься лучше любого, кто пришёл сюда из Центра. Там люди вспоминают о других только потому, что терпеть не могут думать о себе. Большинству от самого себя противно. Но ты не такая.

– Теперь я эгоистка, – проговорила она, не веря в то, что наконец признаётся в этом.

Все его слова были слабым дуновением ветра. Софи – вековой дуб, безмерно длинные корни, доходящие до вечно живущего сердца Ньюэры. Она – толстые ветви, намертво приросшие к ним листья и стальная, повидавшая своё кора. Сотня колец и невидимая за ними мягкая сердцевина. Сейчас Деми коснулся самой верхушки её кроны.

– Ты позволяешь мне говорить только потому, что это нужно мне. И пускай я несу полнейшую чушь, ты всё примешь. Теперь я точно в этом уверен. Сначала я ошибался на твой счёт. Сонь, ты не такая, как все.

«Соня. Даже родные меня так не звали. Им нравилась Софа. Маме, папе и Маркусу».

– Не смей больше так ко мне обращаться. Меня зовут Софи, ясно? Не меняй моё имя, – неожиданно резко ответила она. – То, что я завидую тебе, ещё не значит, что ты можешь делать со мной то, что хочешь. Но это правда. Я завидую всем нутром. Каждую секунду и каждую минуту. Во всём, чтобы ты ни делал. – Софи стиснула его футболку, не заметив, что вместе с тем порвала её и ногтями поцарапала его бледную кожу. Подобные мелочи стали ей неважны, потому что сама она их больше не чувствовала. – Я тоже хочу быть такой. Хочу спать и не просыпаться от любого шороха. Хочу, чтобы мне было достаточно и половины порции. Хочу, чтобы мои родители не любили меня, и их смерть меня не убила. Хочу не знать о Безумных и миллионах обугленных тел в подвалах домов. Хочу, чтобы ко всему этому у меня не получилось привыкнуть. Хочу, чтобы прошлое было лучше. Чтобы проблемы начались лишь сейчас. Чтобы со временем я не испортилась. Хочу позволять себе быть слабой. В кои-то веки стать самой собой.