Густой, как смола, смех растёкся по улице, заполняя собой каждый её уголок. Выбора не оставалось. Софи бросила велосипед и прокралась вдоль стены, ища хоть одно приоткрытое окно. Коснулась металлической трубы, рюкзаком прижатой к спине. Хоть какая-то опора. Кроме неё больше не на кого было положиться. Софи лишь надеялась, что она не понадобится. Хотя бы не с живыми людьми.
Входная дверь оказалась не заперта. «Точно ловушка», – думала Софи, но лишь до тех пор, пока к её горлу не подступила тошнота. От резкого запаха жжёной кожи слезились глаза. «Очередной труп. Уже начал гнить». Аккуратным движением Софи приоткрыла дверь, проскользнула в неё и лишь тогда выпрямилась. Никто не стал встречать нежданную гостью. Здесь никого и не было. Призрак выскользнул в щель и выбрался на волю.
Софи быстро оббежала первый безупречно чистый этаж, поднялась на второй и там же встретилась с хозяином дома – мертвецом, чьи руки оказались навек склеены с головой. «Ясно. Значит, он сам это сделал. Безумный». Тело надулось, а ладони вконец растеклись по лицу. Кожа принялась таять и сбегать с костей теми же каплями, какими воск стекает со свечи. Когда-то живой Безумный точно знал, что случится с ним, если он вдруг сам решит себя коснуться, но это его не остановило. «Бедолага. Пошёл сократовским путём1. Сам решил избрать свою участь». Больной добровольно перекрыл себе воздух. Это был единственный возможный конец страданий в новом времени.
Не лучший из возможных ночлегов, благо мертвец уже холодный. Ещё совсем недавно Софи казалось, что грудь каждого из почивших Безумных продолжала вздыматься в тот момент, когда она их находила. Со временем фантомное дыхание пропадало. Но только оно. Понимание того, что каждый из них когда-то был человеком, оставалось. Распалённое длинной дорогой сознание всё ярче представляло на местах этих тел её родителей. Две красных от собственного жара фигуры, слившиеся воедино вместе со своими благими намереньями. «Если бы я до них до тронулась, то стала бы такой, как они? Растаяла бы там вместе с ними? Всё лучше, чем бежать. Точно знаю куда, но не представляю зачем».
Софи спустилась к двери, но не стала даже прикрывать её. Если они захотят, то точно войдут, и не важным будет то, заберутся ли они через окна или отстрелят замок. Но лучше всё-таки через парадную. Так ей будет удобней.
Собрав на кухне несколько тарелок, Софи обмотала их полотенцем и несколько раз ударила по нему кулаком. С каждым разом проворачивать этот ритуал выходило всё быстрее. Получившиеся осколки заняли ковёр перед входом и несколько мест, где могли лежать ценности. Когда на них кто-то наступит, она это услышит. А они её нет. Незнакомец и не поймёт, что попался в капкан, ведь в тот самый момент, как тяжёлые ботинки захрустят бывшей керамикой, Софи исчезнет. От неё не останется и тени.
Когда в звенящей тишине раздаётся дьявольский шёпот, то шторм своим холодом обволакивает сердце и начинает тянуть его вниз, лишь бы нечто не заметило, что в груди ещё что-то бьётся. Софи давно не слышала связной речи и замечала лишь редкие её обрывки точно так же, как и не видела людей, если не считать те чёрные силуэты, что вечно мерещились ей по углам. Когда она успокаивалась, рябь на воде пропадала, но призраки не исчезали. Порой фантомы были настоящими. Тысячи не приданных покою тел, что Софи встречала на улицах нескольких десятков городов, которые успела пройти. Они всё лежали, надеялись и ждали, когда у председателя дойдут руки собрать их и дать миру наконец позабыть о том, что ему довелось пережить.
Шёпот перерос в крик. Мародёры находились за стенами, но и под защитой чужого дома ей было нестерпимо страшно. «Почему?», – вечно спрашивала Софи, но никогда не получала ответа. Его попросту не было. Тогда она задавала другой вопрос. «С какой стати мир вдруг решил, что я гожусь для такой жизни?». И вновь тишина. Потому что никто не мог знать, для чего в свои девятнадцать Софи лишилась семьи, друзей и своего родного города.
Софи поднялась в спальню, раскрыла дверь и окно, задёрнула шторы. В последние дни руки почти не тряслись, и лишь прерывистое дыхание вместе с пульсацией в висках выдавали вечную тревогу. Если её заметят – ей конец. Если не заметит она – тоже. Софи умрёт при любом раскладе.
Иногда она представляла, что с ней в комнате кто-то есть. Софи видит его, а он её, и никто не хочет бежать. Все мысли о родителях были безнадёжны, поэтому обычно в воображении представал кто-то из двух лучших друзей. Вчера в её дверях появился Маркус, принялся расхаживать из угла в гол и о чём-то болтать сам с собой. Сегодня же ей улыбалась Лили. Она что-то рисовала в своём блокноте и иногда поднимала голову, чтобы спросить, о чём Софи думает. Но она продолжала молчать. На самом деле никого из них уже давно не было, вот только Софи не могла перестать заставлять себя верить в то, что это не так. Они наверняка ещё задержались где-то в этом мире, и уже не так важно, с ней или без неё. Главное, чтобы они жили. Чтобы в этом мире остался ещё хотя бы один человек, кроме Софи.
Её не покидали два ощущения: того, что она что-то забыла, и чувство, вызванное наглым взглядом, что следил за каждым её движением. Софи всё чаще мерещилось, что рядом с ней и правда кто-то есть. Он заглядывал в окна и следил за ней из-за леса. «Безумные просто не могли так долго следовать за мной из города в город. Это точно человек».
Лёжа в темноте, она подумала о том, чтобы зажечь фонарь. Безумные всё равно не увидели бы света. Чаще всего их глаза слипались, а на веки стекал вздувшийся лоб. Они давно стали казаться ей безобидными. Но всем тем ужасам, что успела познать Софи, предстояло смениться другими. Безумный в ванной был странным. Он выглядел слишком нормальным и слишком уж походил на здорового человека. Был ли тот мертвец счастливчиком или лишь по случайности смог так долго сохранять своё тело так, что у него ещё можно было различить пальцы? Он уже не ответит, но к тишине Софи успела привыкнуть.
Перед ужином никакой молитвы. После – тоже. Родители наблюдали за ней последние восемьдесят дней и были явно недовольны тем, что она отошла от их традиций. Но не только они. Кто-то ещё присматривал за её сном, отворял закрытые двери и прятался за деревьями, когда она выходила в лес. Это был тот, кто своим присутствием пытался свести её с ума. Навязчивые мысли о нём никак не могли отстать от Софи.
Завтрашнее утро будет тяжёлым. Восемьдесят первым ужасным, одиноким и бездушным утром. Уединение превратилось в муку. Страх стал вечной хандрой. От этого недуга её могла избавить лишь столица. Центр, из которого все наверняка спаслись бегством на другие планеты. «Но хоть кто-то же должен был остаться. Хоть кто-нибудь, кроме мародёров. Я не могу быть одна. Больше не могу». Если люди ещё живы, они собрались в единый союз. Если они благосклонны, то впустят её внутрь стен Центра. Ведь именно туда и забрали Лили. Других мест на Ньюэре просто нет. Софи проверяла. В оставшихся за её спиной пятнадцати Кольцах были лишь Безумные и головорезы.
Чаще положенного ей начинало казаться, что её разум бродит в тумане. «Либо убийцы неопытны, либо я слишком хорошо прячусь». Её тело разучилось спать больше пяти часов, а память начинала сбоить. Из пятнадцати отведённых на дорогу часов она не помнила и половины. «Не знающий прошлого не знает и будущего2. Вот она – цена жизни», – сама с собой шутила Софи, но забывала при том улыбаться. Пелена спадала с её глаз только тогда, когда она слышала выстрелы.
Мародёры объявляли о своём появлении человеческим шумом, им оставалось лишь молиться за то, чтобы Софи не нашла их привала. Там она нередко воровала что-то уже украденное. Все магазины были разграблены, в нерабочих холодильниках всё уж как пару месяцев испортилось, а возможные запасы в домах давно прикончили. «Как они ещё не успели расстрелять все обоймы? Их кто-то снабжает?» – думала Софи, заглядывая в те здания, что они назначили своими складами, и перекладывая их консервы в свой рюкзак. Оружие она никогда не брала. Ружьями не умела пользоваться, ножа хватало и её собственного, а пистолеты и гранаты никогда не лежали без дела. В новом мире на них всегда был спрос.
