– То не удивительно, они никогда с таким не сталкивались.

– Представители вашей палаты тоже никогда не сталкивались с подобной работой, и тем более не сталкивались с такой ответственностью. Было сделано много ошибок, что привело к немалым трагедиям.

– В любом деле будут ошибки, – парировал Галхард. – Не ошибается тот, кто ничего не делает.

– Несомненно, полностью согласен! Но и вы согласитесь, что страшнее дурака только дурак с инициативой. Нет, я не спорю, среди представителей в палате были талантливые люди. Вы со своими сторонниками, после вас некоторое время блистал молодой Лестер Кронли. Только вот в чём интерес – у вас всех были наставники. Вы всю жизнь посвятили этому делу, оно стало вашим долгом. Но вот остальные… Бывшие мастера цехов, директора мануфактур, торговцы. Они могут прекрасно разбираются в своём деле, но не в политике. По итогу большинство, видя результат своей деятельности, не выдержали груз ответственности и сложили с себя все полномочия. Другие же, более крепкие духом и разумом, перешли на новые должности, и, в конце концов, в палате представителей остались лишь те, кому идти было некуда. С каждым годом количество инициатив становилось всё меньше, и данная должность по итогу превратилась в почётную пенсию.

Галхард слегка насупился.

– И тем не менее вы же сами говорите, что крепкие духом и разумом получили новые должности. Значит, палату представителей можно воспринимать как некоторую ступень для политического роста. Послушай, Балин, я давно тебя знаю. Я уверен, что у тебя получится. Разве тебе не хочется поменять всё? Сделать Империю лучше?

– Вы говорите, как мой внук, – усмехнулся мэр. – Шестнадцать лет, буйный нрав, думает, что старшие все дураки. Когда-то мы все были такими, хотели свободы, изменить мир, совершить подвиги. В молодости не ценишь того, что есть. Но истину понимаешь много позже. Только один из тысячи сможет что-то изменить, остальные же получат в итоге личную трагедию. Так, может, ну его к чёрту. Вот посмотрите на этих людей. Сколько из них действительно перешагнули через себя, сломали барьеры и добились успеха. Ни один! А сколько из них несчастны? У всех семьи, работа. Они не голодают, не мёрзнут. У всех есть жильё. Дети ходят в школу, и им не нужно думать, что завтра будет негде работать или нечего есть. Империя о них всегда позаботится и защитит. Да, может, при той идеальной системе, что у вас в трудах будет лучше, у всех будет больше дом, вкусней еда, но какой ценой? Чтобы создать что-то новое, нужно разрушить старое. Сколько крови прольют и сколько горя познают эти люди? Так может лучше пусть небольшой дом, более простая еда, но мир и покой, чем золото, заработанное кровью?

Галхард ничего не ответил. Он слушал Балина и думал о Клементе Втором. Мысли о давно погибшем правителе начисто смыли всякую радость из сердца советника. Тогда, давно, Галхард потерял многих. Императора, которому служил. Человека, которого уважал. И друга, которого он, Галхард, убил сам.

Груз воспоминаний обрушился на советника. Он пожалел, что вновь начал разговор о политике. Но профессиональное вырождение старого профессора обязывало поднимать подобные темы. Анализировать мнения, мироощущения граждан, и, как следствие, вскрывать свои старые раны.

Заметив перемену на лице Галхарда, Балин умолк. Остаток пути до столика они провели в молчании. Сев в кресло, Галхард молча выпил предложенный бокал. Вкуса он практически не почувствовал.

Балин неловко ёрзал на своём месте.

– Весна в этом году действительно тёплая… – начал он. Галхард поднял руку, и мэр замолчал.

– Я хочу завтра взять бричку.

Глаза Балина округлились, а сам он вжался глубоко в кресло.

– Конечно. Вам, может, с водителем? После ликёра тяжело будет следить за дорогой.

Галхард затряс головой.

– Я сам прекрасный водитель! Даю слово Первого Советника, в этот раз я не врежусь в дерево. И не сверну в кювет. И не перевернусь.

– Вы забыли случай, когда подорвали самоходку, запустив её в небо вместо фейерверка.

– То не считается. Я спорил с Каспаром, кто запустит бричку выше.

– Великий Герцог Каспар ДеЛайт тогда был в столице!

– Это ничего не значит! Я поспорил – я запустил. То, что об этом не знал Великий Герцог – его проблемы. И вообще, это сейчас не имеет к делу никакого отношения! Но в одном ты прав. Если я хочу завтра быть в кондиции, то засиживаться не стоит.

Спустя полчаса Галхард в сопровождении майора и охраны шёл в сторону гостевого дома. Вкус дорогого ликёра был безнадёжно испорчен плохим настроением. Но может быть, поездка на бричке вернёт хорошее расположение духа.

В конце концов, думал Галхард, мы всегда любили кататься все вместе.

Солнечный свет потоками лился в распахнутые витражные окна библиотеки. Долгая зима окончилась и в свои права вступила благоухающая весна.

Нежный ветерок тянул ароматы из фруктового сада, где уже расцветали дикие яблони. С улицы доносился смех и разговоры студентов, вышедших насладиться первыми тёплыми весенними деньками.

Именно в такой воистину блаженный день торжества природы и красоты, выпускники старших курсов были заперты в душных классных комнатах, готовясь к предстоящим экзаменам.

Профессор Марли Дугровская угрюмо стояла за кафедрой, наблюдая за своими подопечными. Эта женщина была строгим преподавателем, отдавшим почти тридцать лет своей жизни воспитанию и взращиванию студентов в Академии Метомандры. Серая с чёрной окантовкой преподавательская мантия сидела на ней, как влитая. Седая прядь волос спадала на левую часть лица, слегка прикрывая шрам от старого ожога.

Марли пододвинула к себе папку с бумагами.

– Вы все сдали свои анкеты? Вы уверены?

Напряжение в кабинете было почти осязаемым. Профессор Дугровская почуяла неладное. Она слишком хорошо знала своих студентов, и подобная молчаливость была им явно несвойственна.

– Это важная часть перед вашими выпускными экзаменами, – сказала Марли и взяла в руки первый лежащий лист. "Лучше я проверю заранее", подумала профессор.

Пробежав глазами по ответам своего ученика, сердце Марли ёкнуло. Схватив вторую анкету, она поняла, что отдала почти семь лет своей жизни неисправимым дуракам. В её группе было всего пять студентов, но каждый из них добавил больше седых волос, чем все их предшественники вместе взятые.

Профессор сжала в кулаке анкеты и ударила по столу. Её лицо покраснело, и уродливый старый ожог на правой стороне лица стал виден ещё сильнее.

– Снова ваши шутки? Это же ни в какие ворота не лезет! Вы можете собраться хотя бы раз в жизни, чтобы не опозорить меня на экзаменах? Как можно такое писать в официальном документе профориентации?! Эта анкета пойдёт в ваше личное дело!

Все пятеро выпускников уткнулись в парты и старались ничем не выдать свои эмоции. Яростно переводя взгляд с одного ученика на другого, профессор взяла первую попавшуюся скомканную анкету.

– Типтри! – рявкнула Марли.

– Я! – соскочил рослый короткостриженый молодой человек.

– Напомни мне, что ты написал в графе «Желаемая специализация»?

Юноша, потупив взгляд, что-то пробормотал, едва сдерживая улыбку. Наконец, он поднял лицо, и подавляя смех сказал:

– Хочу стать полковником.

– Суповым половником! – заорала профессор, – Джулиан! Полковник – это звание! Я что говорила написать в анкете? Повторяю, ещё раз – СПЕЦИАЛЬНОСТЬ! С твоей безалаберностью тебе даже ефрейтора никто не даст!

Марли перевела взгляд на щуплого паренька, изо всех сил вжавшегося в стул. Поймав на себе взгляд учителя, юноша нервно икнул.

– Шейн Леззер! Дипломат? Серьёзно?

– Д-д-д-д… – стуча зубами проговорил Шейн и мотнул головой – Нет.

– Тогда почему ты это написал? Сработал стадный инстинкт?

Неряшливый лохматый парень за соседним столиком прыснул от смеха. Скомканный лист бумаги тут же прилетел ему в лоб.

– Как это понимать? – спросила Дугровская. – Разверни свою анкету и прочитай нам всем, что ты написал, Элиот.