Голова чугунная, не повернуть, она не понимала причины и металась взглядом вдоль стен. Монитор справа мерцал зеленой волнистой линией. Напротив завис телевизор с беззвучным диктором в яркой рубашке. Низом шли титры, но прочитать она не смогла, хотя никогда не жаловалась на зрение. Она попыталась привстать, но не почувствовала локтей, пальцев, да и вообще рук. Боже, она и ног не чувствовала, даже ступнями не могла пошевелить. Тело аккуратно укрыто одеялом цвета морозного неба. Движение колыхнуло линию на мониторе, вспыхнула красная надпись на английском, которую она перевела – «Внимание».

Что за нахрен? Какого черта здесь творится.

Дверь тягуче открылась, в помещение вкатился бодрый лысый старичок с усами, в круглых очках на массивном носу в застегнутом белом халате. Он напомнил ей кота Базилио. За ним высокая тетка в белом платке толкала перед собой тележку, накрытую салфеткой. Сестра Алиса? Или кто она там по фильму, лиса… ну точно.

Старичок приветливо улыбнулся, потирая руки.

– She regained consciousness, it's fine.

С английским у Марины все было в порядке, четыре года в Лондоне, многолетние регаты в международных командах дали великолепную практику. Она пришла в сознание? Вот так поворот.

– Что со мной, доктор?

Показалось, произнесла нарочито громко, даже требовательно, возможно, грубо. На деле прошептала, и доктору – а она не сомневалась, что это врач – пришлось наклониться.

– Повторите еще раз, пожалуйста. Говорите. Вы меня слышите, понимаете?

Она видела мочку уха с редким седым волосом, лысый затылок, отливающий на солнце. От него пахло хорошим парфюмом – прикольно, что не микстурами.

– Да, слышу, понимаю. Где я, что со мной?

Толстяк пододвинул стул, выпавший из ее поля зрения, присел.

– Вы в госпитале Мэри-Чарльз, острова Сент-Китс, Карибы. На днях разыгрался нешуточный шторм, наверно самый мощный за последний год, ваша яхта, по-видимому, потерпела крушение. Из команды спаслись, к сожалению, только вы. Насколько я понял, больше никто не выжил. Откуда вы? У нас нет никаких данных.

– Россия. Санкт-Петербург.

Она прошептала единственное, что всплыло на поверхность сознания.

– О, русская. Интересно. Русских пациентов, у меня не было.

Он мягко улыбнулся, собрав на морщинки лбу, глаза заблестели.

– Вы помните, что случилось? Сколько человек было на судне?

Тетушка в белом халате, вслушиваясь в разговор, неторопливо распаковала шприц, ампулу с белым раствором, и замерла, ожидая команды.

Мара сморщилась, готовая разрыдаться. Память зашторила черным покрывалом проходы и лазейки к воспоминаниям.

– Ничего не помню. Почему я не чувствую рук, не могу повернуть шею, а доктор?

– М-да, – толстяк пошевелил губами, словно раздумывая над диагнозом. – У вас осложненный перелом позвоночника. Мы называем такой вид взрывным, с повреждением спинного мозга и спинномозговых нервов. Отсюда и неподвижность.

Сознание отказалось принять слова, заискрилось, затуманилось, и выключилось, словно тумблером щелкнули.

– Хрен да полынь, плюнь да покинь. Мариночка, очнись, очнись, не кричи. Все хорошо. Господи, дыши, спокойнее, все хорошо.

Катерина не на шутку перепугалась. Она тоже видела обездвиженное тело в залитой солнцем палате и шарообразного доктора, но диалогов на английском не поняла – может, несколько слов, и точно последние, что шепотом вырвалось из тишины палаты:

– Сука, за что?

Мара распахнула глаза, увидела Катерину с ваткой нашатыря, почувствовала противный больничный запах, в зеркале отразилось собственное лицо, покрасневшее и оттого некрасивое, сдвинутый в сторону столик.

– Уф, Катерина. А где доктор? Алиса эта со шприцом? Ух ты, охренеть поворот, жива я. Мама дорогая. Слава богу. Фу. Ничего себе, наколдовала ты экстрасенсорное погружение.

Страх, боль – все в этот момент пролилось слезами, она зарыдала, смывая потоком косметику, размазывая ладонями тушь и оставляя на щеках разводы. Катерина помчалась на кухню, подумав на ходу, что всегда надо иметь под рукой стакан прохладной воды.

Около полуночи Катерина вызвала такси и отправила домой захмелевшую Мару, выдувшую на радостях – что жива и здорова – бутылку красного. Потом проветрила кухню от смрада сигаретного дыма, убрала со стола остатки ужина и запустила посудомойку. Голова разболелась от мыслей, переживаний за мрачное будущее подруг – особенно больно было за Жанну, которая восприняла все максимально близко к сердцу.

Да и у нее самой вырисовывалось не лучше: не появись бабуля, что бы она по итогу поймала? кулак в переносицу? Ей хотелось еще раз себя протестировать, но бабуля четко сказала: «Пока не поменяешься, смысла нет», – так что придется подождать.

Катерина прилегла в начале первого, да не спалось. Достала планшет со скачанным текстом «Персонажи карельских мифов»: на пути к мастерству хотелось больше знать о мире, с которым предстоит пересекаться. Но читать стало лень. Вот не так она представляла себе сабантуй с девчонками. Теперь, когда у нее появилась возможность побыть координатором судеб, хотелось возродить традицию: встречаться раз в месяц, и консультировать и направлять. Эго выползло не таясь, вскинулось с лозунгом:

«Координатор – звучит круче, чем проводник!».

Закружило голову, что прошла ритуал, что она теперь посвященная.

«А и правда, жаль, нельзя о нем рассказать. Блеснула бы она перед девочками, как та певица на конкурсе „Голос“, к которой развернулись разом четыре наставника. Прочувствовала бы восторг от смеси удивленных взоров, раскрытых ртов, замешательства. Эх».

Катерина обожала «Голос», представляла, как выступает на той сцене, ловила эйфорию и покрывалась мурашками с ног до головы. Эго, не дремлет, и Катерина привычно заглушила ненужные мысли, оставив их на потом.

И все же грустно, что нельзя поделиться. То, что она испытала, оказалось и страшным, и интересным, и изматывающим действом одновременно.

В тот вечер, получив согласие внучки, Меликки с головой ушла в подготовку к церемонии. Терпеливо разбирала сухие, свернутые в жгуты травы, толстые, как канаты и тонкие, точно хворостинки, свечи, деревянные ступки, медные терки, крупы в полотняных мешочках, масла в темных пузырьках, от которых исходил неясный аромат. И все это доставалось из холщового рюкзачка, который казался бездонным, ведь столько предметов невозможно уместить в обычном. Катерина не задавала вопросов, наблюдала со стороны с неприкрытым удивлением. Меликки перетирала в узкой ступке травы, смешивала в кучки разноцветные соли, которые почему-то пахли болотом, зажигала и нюхала свечи, после чего расставляла на полках убрав оттуда все книги. Попросила выключить телевизор, что взахлеб вещал очередные новости, и сдвинуть в сторону журнальный столик.

Квартиру заполонил запах кориандра, тмина, чеснока, ромашки, душицы, мха, болотной тины, отчего у Катерины разболелась голова. Она пыталась уговорить бабулю сместить действо на день-другой, Кирилл вот-вот вернется, и ей надо отменить намеченные на завтра встречи. Меликки насыпала на темном ламинате круг из соли, услышав про жениха, разогнулась, посмотрела с улыбкой, узкие глаза сверкнули зеленью и Катерине стало не по себе.

– Не переживай, котенок, сегодня не придет. В загуле мужик.

Закончив отсыпать круг, Меликки, обхватив с боков зеркало, легко как пушинку перенесла его в зал. Поставила в круг. На черных настенных часах стрелка упала на одиннадцать, когда Меликки спровадила внучку в ванную.

– Давай, котенок, отскреби себя от мирского, телу чистота нужна.

Дальше Катерина помнила, как во сне. Как встала в круг, как колыхались свечи, источая одурманивающий аромат, как бабуля шептала что-то на непонятном языке, как образовалась в зеркале пелена и Катерина, повинуясь голосу Меликки, шагнула в туман за дубовой рамой.

Кирилл спустился в полутемный зал караоке-клуба, поздоровался с девочками хостес, кивнул высокому официанту с выпирающим кадыком и прошел к дальнему столику возле фальшь-окна с красной подсветкой. Народу почти не было. Официант с кадыком отложил бледное полотенце, подхватил меню и кивнул сонному бармену у стойки: