– Да-да, – кивнула Мара. – Все видели, в каких коров превратились наши одноклассницы после родов? Предлагаю экскурсию по 10 «Б» в Инсте[4]. Морды некоторых в экран не вмещаются. Мы с вами – козочки хоть куда, скажи, Жан?

Жанна утвердительно и гордо кивнула, и подумала, что козочкам можно и в клуб, если что – сто лет уже не плясали.

– Ну согласна, я одна не замужем, булыжник в мой огород, – Катерина глотнула вина. – Бабуля, оказывается, на меня планы строила, вот сейчас ее ремесло осваиваю, и мистика, не поверите, втягивает, словно воронка. И чувствую, как личное уже меньше тревожит, но бизнес не отпускает. Потому, не знаю чего хочу. Любви наверно, большой и чистой, как в кино.

– Ну и не беда, наворожишь себе красавца еще, – махнула Мара рукой. – Набодяжишь отвара, я подскажу кому влить. Скоро в мэрии праздник, подыщем приличного, пухленького евро-мешочка, делов-то.

Катерина рассмеялась, а Жанне стало вдруг скучно: старые шутки, былые приколы, ничего нового. Захотелось нырнуть в любимые чаты, где завертелась тема о разновидностях глаукомы и обсуждения будоражили кровь. Мара достав сигареты, повернулась к хозяйке:

– Курну?

– Окошко приоткрой, а то задохнемся.

Мара дернула форточку, достала тонкую сигарету, и чиркнув зажигалкой, затянулась:

– А я, девочки, обязательно пойду в кругосветку. С мужем или без, но точно отправлюсь. Атлантика. Тихий, Фиджи, Бора-Бора, Гавайи, Маврикий, Галапагосы. Все бухточки пройду, на каждом пляже белоснежном поваляюсь. Облезу тридцать три раза и заново загорю, полгода кайфовой жизни. Волны, шторма, ветер – все мое. Наберу команду молодых, энергичных, неженатых с хорошим стояком и вперед! За счастьем.

Пахло табаком, а Жанне показалось, будто свежим бризом из окна потянуло, и соленая капля о щеку ударилась. Она улыбнулась на неожиданное красноречие Мары про команду молодых, энергичных, даже более чем понятно.

– Клево, – подхватила Катерина.

Жанна подумала, что планы у Мары, как всегда фантастичные, с живописными видами и жгучими желаниями. И ведь исполнит, зараза.

А Катерина вдруг вспомнила, что ни разу не видела мужа Жанны.

– Жанн, Мара говорила, ты замужем, показала бы супруга. Ну фотка-то есть?

Мара с сигаретой у подоконника заметно оживилась:

– Да ты что, Катюх, у нее красавец! Давай фотку сестра, срази наповал Катюху, пусть оценит качество выбора.

Жанна замешкалась, полезла в телефон. Про свадьбы друг друга разговоры не заводили, будто табу наложено. Жанна знала, что Катерина отплясывала у Мары, и предполагала, что лишь из-за того, что чиновник из мэрии пригласил на свадьбу известную художницу, мать Катерины. И Маре, вроде как некуда было деваться. Да и прическу наверняка Катерина делала. А Жанна расписалась в Киеве, под присмотром властной свекрови. С невестой и список гостей не согласовывали, Жанна просто вписала своих, кто смог – тот приехал. А с подругами школьными она в тот момент не общалась.

Вот чего Катерине не сидится, Жанна покраснела, хотя знала, что смущение незаметно, веснушки и загар – отличное прикрытие, но все равно неудобно, когда тебя обсуждают. Тем более Мара, язык без костей.

– Сейчас фотку найду, подожди.

– Вроде Максимом его зовут?

– Ага, мы уж три года как вместе, – открыв галереи, Жанна деловито листала папки: катаракта, отслоение, глазной нерв, операция Кутилина, лекция Самойловой, астигматизм, глаукома, вывих хрусталика.

Черт, Макса не было. Она знала, точно должен иметься, они там вдвоем на Дворцовой площади, ну летом же было, в июле, еще праздник, клоуны. Максим купил ей мороженое, и она испачкала юбку.

Гипоплазия зрительных нервов глаза, зрачки, опять глаукома, хрусталики, ресницы. Блин.

Катерина поднялась со стула.

– Ты ищи, Жан, не торопись, – собрала со стола грязные тарелки, уложила в посудомойку, – мы пока с Марины начнем.

Они ушли и прикрыли за собою дверь. Жанна отрешенно смотрела на синий экран смартфона, в папках не нашлось ни единой фотографии Макса.

Марина прошла в комнату, само спокойствие. Считала, что все эти гадания, двери в другой мир и прочее – абсолютная ерунда. Ничего не получится у Катюхи, напридумывала; ведунья-колдунья, зеркала и прочая дребедень. Лучше бы салону времени больше уделяла, открыться не может какой месяц: то дизайнер – мудак, то рабочие безрукие.

Мара присела у зеркала в мягкое кресло и посмотрела на собственное отражение. Красотка, как и должно быть. От свечи, что зажгла Катерина, пахло мятой. И зеркало как зеркало – старенькое, местами затертое, края вон пожелтевшие, раму подкрасить бы. Такие нравятся мужу: коллекционер, блин, любитель, забил в загородном доме две комнаты барахлом. Она всегда поражалась, сколько люди просят за всякое старье, место которому, по ее мнению – на мусорной свалке. Мара присмотрелась к отражению, черт, трещинка на губе, провела по ней языком, надо будет заняться.

Сбоку встала Катерина, зажгла траву в ковшике, ту же затушила и запах поплыл, будто баню топили.

– Давай уже, мастер мистических дел, показывай мое будущее, – Мара усмехнулась и подмигнула загорелой красавице с длинными ресницами: «Мы и так его знаем, не правда ли, любовь моя».

Кругосветка и на финише фотография на обложке «Эсквайра», где она у штурвала на фоне развернутых парусов. На ней красное платье в обтяг и ветер полощет шарфик. Хорошо. И восторженная статья про бесстрашную женщину, достойную своего мужчины. На развороте Пусик, простите – Дмитрий Вячеславович, придерживает ее за талию. Все чин чином, по-другому и быть не может. И тогда господин Касаткин, воспылает к ней особой нежностью, и впишет наконец-то ее имя в свое сраное завещание.

Мара поморгала, запахло как-то странно, горим – не горим, образ в зеркале затуманился, закачался, будто волну нагнали. Контуры тела в зеркале распадались на части, словно свет в комнате приглушили, Катерина что-то шептала на ухо.

– Але, Катюх, не слышу ни хрена…

– Впустить в круг, увидеть след на три шага во тьме и при солнце. Да будет так! Sekä.

Спустя десять минут Мара очнулась, будто всплыла из темных глубин, закинула вверх подбородок и хватанула ртом воздух. Глаза ее округлились. Выдернув натренированное тело из кресла, Мара визжала взахлеб, выплескивая в гневе собранный за все годы фольклор.

– Б…ь, сука, фу, фу, какая гадость, Катерина, что это? Что это за херня, Кать, меня сейчас вырвет, какая мерзость…

Бросившись к двери, она едва не опрокинула журнальный столик, на котором Катерина сложила травки, мази, свечи и прочие магические приблуды. Мат летел из обколотых, надутых губ Мары с необычайной легкостью, не засоряя пространство.

– Б…ь, не могу поверить. Скот, сука, не может быть. И почему на даче, в нашем доме, сука, места не нашлось больше.

Жанна отписывала комменты в чате и услышав вопли, выскочила в коридор:

– Марин, Катюш, что там у вас? Что за крики?

Едва не сбив Жанну, Мара ворвалась на кухню, глаза ее пылали от гнева, руки словно исполняли пляску святого Витта.

Схватив пачку, вытащила сигарету, зачиркала судорожно зажигалкой:

– Вот ведь с-сука.

– Марин, что случилось? – недоумевала Жанна.

Катерина спешила следом, в руках прикрытый ковшик, где дымилась скрутка для окуривания пространства. Жанна растерянно посмотрела на Катерину. Та кивнула.

– Все хорошо, Жанн, работаем.

Жанна решительно отложила телефон.

– Марин, ну что увидела? Расскажешь?

Мара не обратила внимания на вопрос, курила в окно, где нудный питерский дождь охаживал темные кроны деревьев. Зеркало показало ей, что все, к чему она шла так долго, в одно мгновенье разрушится, распадется на миллион осколков, исчезнет. И она уже отчетливо видела, как далеко в Австрии снежной лавиной накрывает их с Пусей аккуратный двухэтажный домик. С грубо вырезанными наличниками, с застекленной верандой, где приятно выпить вина в солнечный день, глядя на расстилающуюся долину.