Всему этому сейчас не время.

Я бы мог выйти на другой станции, полностью избежав внимания людей комиссара. Нет у него ресурсов накрыть весь город, у него есть только очень хорошие аналитики, просчитавшие бедолагу Тануки «от» и «до». Быстро просчитавшие, за то ничтожное время, пока мы ехали из Аракавы в Акихабару. Но их, аналитиков, я легко обвел вокруг пальца, отправив низкорослого шоумена в больницу. Вызов машиниста, врачей, полиции. Слишком много официальных задокументированных эпизодов, которые, при поддержке Харимы, очень быстро превратятся в неодолимую крепость вокруг Ойи. Уже превратились. Но господин комиссар об этом еще не знает.

Господин комиссар усаживается напротив меня. Его подчиненные подбираются, начинают тщательнее в меня целиться.

Я смотрю на этого человека, а он также, изучающе, смотрит на меня. По телевизору Соцуюки Шин более импозантен, сейчас я вижу эталонного военного, застрявшего между сорока и пятьюдесятью годами. Уставшего, злого, раздосадованного военного. Человека, для которого авторитарность давно перестала быть маской, а стала лицом. Ему пришлось принять множество непоправимых решений, с далеко идущими последствиями, но он был не против принять еще, лишь бы достигнуть цели. В данном случае его цель лежала за мной.

— Кирью Акира, — тяжело начинает один из самых известных в Японии людей, — ты мне немедленно расскажешь, где сейчас находится человек, известный как Тануки Ойя, или…

— Нет. Не расскажу, — обрываю я его, продолжая внимательно рассматривать.

Соцуюки Шин моргает, он что-то почувствовал, но пока не может определить, что именно. Зато два автоматчика — совсем другое дело. Ну это неудивительно, они же стоят. Точнее, падают.

Фразу, точнее голос, усиленный эфиром, я готовил минут десять. Всего лишь воздействие инфразвуком, хорошо так бьющее по мозгам хомо сапиенс, продолжение развития идеи «передачи мыслей». Ненадолго, но мне этого хватит…

Пустить часть энергии в руки, сконцентрировать её до невообразимого местными уровня в запястьях, всего на долю секунды, пока я резко напрягаю мышцы, чтобы разорвать цепи наручников, но это помогает оставить руки неповрежденными. Вскочить, броситься к автоматчикам, врезать каждому по голове, содрать с их пояса наручники. Одна пара им на двоих, вторая пара упавшему на пол, и поднятому мной собственноручно Соцуюки. Освободить себя, а его, наоборот, заковать через специальные отверстия в столе.

Дело секунд. Довольно просто, когда тебе дали всё спланировать.

— Вы что, отключили тут камеру? — недовольно интересуюсь я у комиссара, приходящего в себя и мотающего головой, — А как же регламент?

— Какого демона… — видимо, моё воздействие его еще не отпустило. В общем-то, неважно. Или даже наоборот, хорошо?

— Соцуюки-сан, я долго думал, как отблагодарить вас за всё, что вы сделали Аракаве, — говорю я, стаскивая с себя майку, — и знаете что? Я понял, что не смогу. Вы, одновременно, персона публичная, но при этом совершенно неуязвимая. К тому же, навредив вам, господин комиссар, я бы навредил интересам собственной страны. Однако, вы сегодня переступили черту так сильно, что этим подарили мне идею о том, что я всё-таки могу для вас сделать.

— Что ты несешь, сволочь⁈ — сидящий человек, пришедший в себя, с гневом и недоумением смотрел на меня. Шестнадцатилетнего подростка, раздетого по пояс, в спортивных штанах, стоящего около него.

— Ваши люди ворвались в мой дом, Соцуюки-сан, — взяв человека за затылок, я слегка задрал его голову, — Сожмите зубы, пожалуйста.

Несколькими легкими (действительно, легкими) ударами я превращаю лицо человека в лицо, которое вскоре будет очень опухшим и синим, с большими черными провалами под глазами. Я не пытаюсь сломать ему нос, выбить зубы, причинить какие-либо увечья, это совершенно не нужно, моя цель в совершенно другом. Намек на это я оставляю прикованному комиссару вместе с сознанием, быстро «обрабатывая» обоих автоматчиков и выскакивая за дверь. С мобильным телефоном Соцуюки Шина.

Впереди еще много… много «необработанных».

Целое здание.

— Моши-моши, полиция? Меня похитили и неправомерно удерживают в штаб-квартире…

Сообщив ошарашенному полицейскому всё необходимое, я давлю телефон в руке, выбрасываю остатки и захожу в соседнюю комнату.

— Что-о…? — с рабочего места за столом приподнимается мужчина, явно не верящий своим глазам.

Тук…тук-тук. Подскочив, хватаю его за лацкан пиджака, нанося три удара. Один в переносицу, два в нос и губы. Легкие, способные вызвать лишь дезориентацию и боль. Вышвырнув из-за стола, быстро сметаю оттуда мониторы, пинаю системный блок, отскакиваю к полуоткрытой двери, отламывая внутреннюю ручку. Захлопываю, иду дальше.

Следующий кабинет. Две женщины, подтянутые, даже поджарые, но безмерно удивленные появлением полуголого мужика. Вместо ударов следуют увесистые пощечины и щелчок в переносицу каждой. Здесь приходится задержаться на пару секунд, обезоруживая дам, у каждой пистолет в кобуре на поясе. Оружие я выкидываю в коридор, очередная ручка отломана. Дальше. Позади приглушенные крики.

Иду вперед. Моя первоочередная задача — оставить местным работникам как можно больше отметин на лице, отметин, которые неминуемо будут сфотографированы журналистами. Во вторую очередь нужно… выжить, поэтому я двигаюсь быстро, как только могу.

Избитых становится всё больше и больше, сама «процедура» занимает у меня считанные секунды, больше времени уходит на разнос кабинета, хотя там два-три маха руками или ногами. Я громлю каждый посещенный кабинет, делаю ровно то, что делал когда-то в совершенно другом городе, но при совершенно тех же обстоятельствах. Тогда меня похитили и я выразил свое неудовольствие от имени Конго… теперь же я его выражаю от имени Аракавы. То есть молча, быстро, безжалостно. С полным пониманием того, что далеко не во всех кабинетах, где я ломал ручки, побитые японцы не найдут способа выбраться.

Лестничная клетка, под значком с сигаретой курят двое мужчин, у каждого в руке сигарета и переносная пепельница. Спрыгиваю к ним, провожу «процедуру», прыгаю ниже, перемахивая целый пролет. На этом этаже ожидаемое препятствие в виде мужчины в конце коридора, который прекрасно видит меня. Он поднимает крик. Вламываюсь в ближайший кабинет, там никого, но стоят беззащитные мониторы, гудят кулерами компьютеры. Два маха рукой, два пинка, машинам нужен покой. Он, скорее всего, будет вечным, с вещами я не церемонюсь.

Окно. Вылезти на подоконник, проверить, как он держит, как лежит карниз, скорректировать планы. Обретя устойчивую точку опоры, подпрыгнуть, зацепившись за подоконник этажом выше. «Надевшему черное» много не надо, лишь бы кончики пальцев вцепились, а они у меня сильные. То, что до земли этажей восемь — плевать, мне туда не надо. Под крики зрителей, толпящихся перед главным входом, я перемещаюсь по наружной стене здания до допросной комнаты, где меня держали. Там, конечно, окно укреплено, но вот соседнее…

…оказывается закрыто.

С хрустом проламываю раму в пустой кабинет, хватаю ближайший системный блок (как у них тут всё хорошо с обеспечением!), выбрасываю увесистый ящик из окна, так, чтобы он безвредно шлепнулся на газон, но привлек еще больше внимания.

Теперь можно вооружиться. Два толстенных справочника с гибкими тонкими обложками подойдут идеально. С ними уже можно выходить в коридор.

В семи шагах от меня стоит демонически злой Соцуюки Шин, пытающийся унять кровь из носа, он криком кричит на пару людей в пиджаках, сжимающих пистолеты. Справочники отправляются в полёт. Один попадает очень хорошо, а вот вторым промахиваюсь, но у меня есть и третий вид вооружения — комиссар спецподразделения по борьбе с организованной преступностью. Схватив его за шиворот, я организованно и преступно бью вооруженного человека комиссарским лбом, добавляю ногой, выбивая пистолет, а затем заканчиваю ударом кулака.

К огромной будущей скорби комиссара, пришедшие к нему на помощь люди тоже имеют наручники, одну пару которых я вновь на нем защелкиваю, а затем снова швыряю его в комнату для допросов. Это стоит времени, которое я могу компенсировать только очередным выходом в окно.