— Любопытно, откуда такие умозаключения? — я усаживаюсь, обхватываю чашку с кофе ладонями.

— Ну, сама посуди. Ты слишком быстро согласилась на встречу. Раньше бы мне уговаривать пришлось или подстерегать. И причина не в сумочке сестры или врезать мне. Но тебе нужна помощь. Я прав?

— Допустим, — глоток кофе, чтобы скрыть нервозность, а он еще и эклер на тарелочке придвигает. — А адвокату какая корысть? Он свои деньги уже получил. Вряд ли ты свыше дашь или все же в качестве морального ущерба, из-за матери?

— Нет, — на спинку стула отклоняется, а в каждом движение уверенность сквозит, — Фадееву твоя сестра нравится, а у нее проблемы с бывшим. Ему как бы не пристало руки пачкать, перед законом еще отвечать придется, не дай бог. А вот я помочь могу. А он прикроет в случае чего.

— Ах вон оно что! Откуда ты знаешь?

— Трофимов звонил, когда Маша у меня была. Перепугалась, бедняжка. Вот я и сложил дважды два, что помогу, и на меня никто не в обиде за грубость моих людей. Поверь, Аня, не так все должно было быть.

— А как? Тихо по голове шмяк и в машину, а она кричать начала? Не по сценарию, да?

Цокает языком, криво усмехаясь. А я жду, что придумает. Уж на это Свят мастер! А пока эклер откусываю. Вкусный, зараза!

— Хотел сам ее выцепить в городе. Знаю привычный маршрут Антонины Петровны. Красиво бы все сделал. Сама бы поехала, без принуждения. Но занят был. Попросил своих людей, чтобы на дачу привезли. Но, ты в курсе как вышло.

— Занят, — бровь приподнимаю, а ирония непроизвольно с губ слетает вопросом: — И кто у нас теперь в фаворитах: рыженькие?

— Аня…

— Что, Орлов?

— Нет никого! Тебя люблю, поверь уже!

— Надоело уже со мной всех сравнивать? Проигрывают? Бедолага! Сумочку Манюни отдай, — руку протягиваю, а он своей ладонью ее накрывает и пальцы сжимает.

Горячая такая! Прямо жаром пышет. Не мужик, а дракон. А может, заболел? Глаза блестят неестественно, либо это освещение в кафетерии такое.

— Я помогу, Аня. Бывший твоей сестры не потревожит ее больше.

— У меня такое ощущение, что за твоей фразой скрывается большое «Но», — произношу, но руку из ладони его не вытягиваю. И не потому, что приятно. Будущее сестры и моего племянника сейчас важнее. А если Свят сказал, значит сделает.

А он глаза на меня поднимает и долгим пронизывающим взглядом смотрит. Аж до мурашек пробивает! Жду, что скажет. Губы облизываю.

— Это уже будет дважды, не так ли?

— Согласна, — киваю, понимая, что вопрос оплаты когда-нибудь да прозвучит и не важно, что сегодня произошло. — Что ты хочешь, Свят?

— Аня, это правда, что ты делала аборт?

А я задыхаюсь от вопроса. Не к такому повороту готовилась. Руку вытягиваю, а он задерживает, не отпускает. Крепко сжимает за запястье и в глаза смотрит.

— Ты была беременна от меня, так?

— Какое это имеет отношение к нынешним событиям, Свят? Все в прошлом! Как и наши отношения. Только по делу! Ты обидел мою сестру, пусть и через своих людей. И что-то еще требуешь?

— Нет, Аня! Я прошу. Только прошу, — голос его звучит приглушенно, но твердо. — Давай повторим!

— Ч-что?

— Ребенок, Аня. Наш с тобой! Будь со мной, прошу!

— Орлов, ты предложение мне делаешь? — срывающимся шепотом произношу, а сама мысленно молю: «Включите кондиционер на ноль градусов». Мне так душно становится от волнения.

— Не официально, но да! Считай, репетиция.

— Тогда, типа она закончилась, — вырываю руку и поднимаюсь из-за стола.

Он тоже. Но выставляю руку перед собой, заставляя Свята замереть на месте. С трудом разворачиваюсь и на ватных ногах иду прочь…

(Павел Фадеев)

— Папочка, — этот тихий, заискивающий шепот в ухо достигает самого сердца, когда детские ручки обнимают за шею, едва я присаживаюсь на корточки перед дочуркой, прежде чем уйти.

— Что, малышка? — отвечаю в тон ей, заглядывая в хитрые глазки.

Викусе почти три. Говорит неплохо, но мало. Показывал ее специалисту. Тот утверждает, что ребенок абсолютно здоров, интеллектуально развит для своего возраста. Мало живого общения — вот в чем причина.

— Что ты хочешь, хитруля? Ну, скажи папе!

— Толтик.

— Ах ты, моя сладкоежка! — целую пухленькую розовую щечку, заправляя кудряшки за маленькое аккуратное ушко. — Хорошо, заеду в кондитерский магазин и куплю тебе тортик.

— Нет, не хочу такой! — губки надувает.

— А какой же?

— С пчелкой, — снова шепчет, а я вспоминаю тот небольшой тортик, который пекла Маша, изобразив на нем пчелку с цветком.

И насколько же у нас с дочерью желания совпадают! Только разница в том, что Вика жаждет десерт, а я ту, которая его создаст.

Удивительно, но факт: я влюбился. С первого взгляда. Еще тогда, в поезде. Даже не думал, что такое возможно, но как есть…

Когда случайно встретились в парке, и я увидел Марию в положение, то расстроился. Все, думал: девушка замужем, а ты, Фадеев, кури бамбук.

Однако звезды сошлись иначе, а у меня появился шанс. Спрашивается, особенно устами моей матери, какого черта? Беременная от другого! Фадеев, разуй глаза: кругом столько свободных баб.

Но я вновь и вновь возвращался воспоминаниями в купейный вагон, когда лежал на верхней полке и ловил взглядом ее красивый профиль.

Эти тонкие черты лица. Нежный цвет кожи. Аккуратный изгиб бровей и ровный носик. А губы… Как же я хотел прильнуть к ним поцелуем, когда она задумчиво проводила по губам пальчиком, что-то внимательно изучая в ноутбуке.

Это я потом выяснил: Маша всю дорогу читала информацию про курсы и морально готовилась к новому повороту в своей жизни.

Такая умница! Не сломалась, когда неожиданно осталась одна. Конечно, сестра пришла на помощь, но именно стремление к жизни, к совершенству заставило Марию гордо развернуть плечи.

Не испугалась новшества. Приехала покорять Питер своими шедеврами кулинарного искусства. И надо отдать должное Маше: торты и прочие десерты — выше всяких похвал.

— Малышка, давай в другой раз, а?

Вот как объяснить маленькому ребенку, что Машу надо отвезти в частную клинику на осмотр, и ей сейчас не до тортов.

— А если будет не пчелка, а кто-то другой сидеть на тортике, ты обидишься?

— Нет.

— Обещаешь?

— Да, — подпрыгивает, хлопая в ладоши.

— Ну, беги к бабушке! — смотрю вслед дочери, а сам на ноги поднимаюсь, разминая затекшие конечности. — Мам, я уехал!

— Хорошо, сынок! Передавай Маше привет, правда, она мне уже сама написала, но все равно.

— Вот как! А ты знаешь, я рад, что эта ситуация заставила тебя поменять мнение о Марии.

— Еще скажи, что ты и Орлову благодарен.

— Отчасти, мам.

— То есть…

— Ты знаешь, какая конкуренция среди адвокатов. А хорошее уголовное дело на дороге не валяется: либо примитив, либо заведомо проигрышное. А ситуация с братом Орлова весьма занятная.

— То-то ты его за решетку посадил, а мне пришлось отдуваться.

— Прости, мам! Надо было жестче с самим Орловым дело вести.

— Ой ладно, иди уже! — машет на меня кухонным полотенцем. — У меня каша из-за тебя сгорит.

— Все, ухожу. Вика, слушайся бабушку! — кричу я, а в ответ:

— Холосо.

И пусть картавит еще, но слышать голос дочери — сладость, вкуснее любого десерта.

Выхожу из дома, когда телефон входящий принимает. Стоило только вспомнить, как Орлов сам звонит.

— Слушаю.

— Утро доброе, Павел Николаевич.

Голос с тонкой ноткой иронии, а в самой внешности его владельца так и сквозит превосходство.

Карл Юнг в своих трудах подобный мужской типаж называл: Император. Доминирующая личность, которая устанавливает свои законы и правила и действует зачастую радикальными методами, устраняя с пути неугодных ему людей.

Что может подкупить столь властного человека? Не менее сильная позиция и амбициозность другой личности. И тут главное, не дать себя прогнуть. Действовать наравне, и никак иначе, чтобы не угодить в ту самую категорию неугодных.