Какое там голодная! Меня от волнения даже тошнить начало. Так вот кто обнаружил и похитил мой жучок! Юлия Белова! Та самая вчерашняя расфуфыренная аспирантка с надувными губами! Я чуть не застонала, пока профессор проверял, что именно нам «отгрузили» на завтрак. Ну почему… почему я вчера не стерла запись удаленно! Теперь любой может вытащить из жучка флэшку и загрузить информацию на любой другой дивайс! И даже если бы я сейчас добралась до своего телефона — это уже было бы бесполезно — Белова наверняка уже это сделала!

Я вдруг поняла, насколько серьезно я вляпалась, и вляпала Багинского — ведь раз аспирантка не отдала ему жучок, значит задумала что-то против него самого! Я-то ведь не собиралась никуда идти с этой записью, я боялась разоблачения с его стороны, и ничего больше! Его гнева боялась, и только! А теперь… теперь я должна бояться не его… а за него!

И этот страх был намного хуже. Намного сильнее и проникновеннее предыдущего, который теперь казался мне глупым и детским. Как я могла до такой степени подставить человека? Я ведь знаю, что он со мной не только и не столько потому, что хочет мне отомстить! Мало того — я сама спровоцировала его сказать то, что он явно не думал, просто потому что разозлился на меня! А теперь это всё на записи, в руках у какой-то… Беловой!

Не сдержавшись, я по-настоящему, в голос застонала, уронив голову на подушку.

— Плохо? — тут же отреагировал Багинский. — Вызвать врача?

Я мотнула головой.

— Нет… просто немного мутит. Ты знаешь, я, наверное, не буду пока завтракать. Тем более, эта штука меня вроде как кормит… — я чуть приподняла руку с капельницей. — Вот вытащат, тогда поем. Кстати, когда ее вытащат?

Надо немедленно найти эту Белову и потребовать, чтобы она отдала мне мой жучок! Ну, или… забрать не спрашивая. Но пока я тут валяюсь, прикованная этой штукой к кровати…

— А куда тебе спешить? — усмехнулся Багинский, подкатывая тележку кровати и снимая круглую крышку с одной из тарелок. — Еда есть, кровать есть, работа, если тебе не терпится… вон тоже есть, — он мотнул головой на мою папку, лежащую на кресле у окна. — Одежду тебе принесут, я попрошу. Лежи, выздоравливай… А то свалишься еще где-нибудь, будут потом говорить, что это я виноват — довел новоиспеченную звезду до нервного срыва.

Я заметила, что говорил он это нарочито небрежным тоном — словно изо всех сил пытался доказать мне и себе, что на самом деле ему плевать, останусь я или нет, и просто делает мне одолжение. Мое сердце еще больше заныло — он точно влюбился в меня, так же, как и я в него — даже после всего, что я наговорила ему вчера! А я идиотка, всё испортила с этим дурацким жучком, чтоб ему провалиться! Чтоб мне провалиться!

Багинский тем временем наклонился, сидя на кровати, чтобы понюхать содержимое тарелки с кашей, которую, по всей видимости, заказал специально для меня.

— Ммм… — промычал, ностальгически прикрывая глаза. — Пахнет, как в детском саду — подгорелым молоком с корочками. Не хочешь продегустировать, как турки варят кашу, Птичкина?

Я заставила себя улыбнуться, пытаясь хоть как-то перенять от него легкомысленное настроение.

— Приехать в Турцию, чтобы есть подгорелую кашу из далекого детства… В этом есть что-то из антропологии.

Он фыркнул и снова закрыл кашу, придвигая к себе вторую тарелку.

— Я бы сказал, приехать в Турцию на конференцию по антропологии — в этом есть что-то из антропологии… О! А вот это очень даже…

Он снова глубоко принюхался. Я тоже. Пахло помидорами и омлетом.

— Омлет с помидорами? — осторожно предположила я. От этих турков можно было ожидать чего угодно.

— Похоже на то… — пробормотал он, отцепляя вилкой маленький кусочек от блюда. — Тут написано в меню «шакшука» — это такой арабский омлет… Ммм… На. Ты обязана это попробовать. Даже если тошнит.

И без секунды промедления он протянул мне вилку с наколотой на нее новой порцией омлета. Пришлось открыть рот, который тут же наполнился чем-то нежно-сочным, похожим по консистенции на суфле, с оттенком копченых помидор и лечо из болгарского перца.

— Безумно вкусно! — объявила я, чуть закатывая глаза от удовольствия. — Надеюсь, этой божественной яишенки принесли достаточно, потому что меня больше не тошнит.

Приподнявшись на локте, я в выжидании снова открыла рот.

— Кашу свою ешь… — недовольно пробурчал Багинский, отправляя следующую порцию уже себе в рот. — Тебе доктор сказала…

Я надула губы.

— Так нечестно. Я, может, сюда больше вообще никогда не приеду, а в Москве хорошей турецкой еды днем с огнем не сыщешь… А ты постоянно катаешься, можешь и в следующий раз заказать…

— Кто тебе сказал, что я постоянно катаюсь? — рассеянно спросил он, нанизывая следующую порцию «шакшуки». Поводил ей в воздухе, заставляя меня гадать, кому она достанется. Наконец, сжалившись надо мной, отправил ее мне в рот.

Только прожевав и проглотив, я обратила внимание на то, что именно он сказал.

— А что, не постоянно? А как же ты работаешь здесь… — смутившись, я замолчала, глядя на него из-под ресниц.

— Как я работаю над документами? — договорил он за меня, открывая поднос с разнообразными соленьями и закусками, которые шли в дополнение к завтраку. — Ну, начнем с того, что уже почти всё, что нужно для моих исследований, отсканировано и доступно по моему университетскому аккаунту. Во-вторых… мои интересы Турцией… не ограничиваются. Будешь пробовать салат из баклажанов?

Я растерянно кивнула и на автомате открыла рот для поднесенной вилки.

Не то, чтобы я ожидала от него признания о том, как именно сочетается его работа в турецком эскорт агентстве с нечастыми посещениями, собственно, Турции — вполне возможно, что это международное агентство… Но до такой степени полное отрицание самого факта меня удивило. Вчера он не выглядел так, будто у него комплексы по поводу своей второй работы, а сегодня делает вид, что не понимает, о чем я говорю…

Может, напрямую спросить его? А вдруг я вообще ошибаюсь, и всё совсем не так, как кажется?!

Но еда из турецкого завтрака была настолько вкусной, а отношение Багинского ко мне настолько выходящим за рамки нашего с ним общения до сих пор, что портить такое прекрасное утро выяснением вопроса проституции не хотелось. К тому же, сначала надо было решить вопрос Беловой — он явно намного важнее…

Чёрт, он реально кормит меня с ложечки! Точнее, с вилки.

— Да тут и десерт есть, Птичкина… и кофе! — открыв очередную крышку, профессор удобно уселся рядом с мной, опершись о подушку, вручил мне мисочку с мороженным, залитым каким-то фруктовым соусом. Сам же принялся разливать по двум чашкам настолько ароматный турецкий кофе, что у меня даже голова закружилась.

Или это от того, что он сел так близко и касается меня бедром? Сцены вчерашнего вечера, произошедшие вот на этой самой кровати, заполнили мое воображение. Чуть закашлявшись, я попыталась спрятать краснеющее лицо за мороженным, а позже за кофе — пусть думает, что это у меня от пара такой румянец…

Однако, дело было не только в румянце — воздух в комнате словно физически нагрелся, стал тяжелым, вязким… будто загустел, превращая каждое движение в ленивое и ненужное. И ощущала это не только я.

— Знаешь… — медленно поднимая к губам свою чашку, произнес Багинский. — Я сейчас понял — это же практически идиллия. Я — в постели с девушкой, с которой можно заняться жарким сексом, а потом обсудить ее научную работу… Мы только что позавтракали, на улице — через дорогу — шикарный пляж, на который мы обязательно сходим, как только с тебя снимут капельницу, а потом… потом у меня будет выступление, на котором ты будешь присутствовать и всё, абсолютно всё понимать! Возможно даже что-нибудь покритикуешь позже, за ужином…

Говоря, он положил руку мне на ногу и легко касался меня костяшками пальцев, словно невзначай выводя ими маленькие круги. Из-за этого становилось всё сложнее и сложнее думать и представлять все те жизненные ситуации, которые он описывал. Кроме одной — той, что с сексом.