– Я претендую на роль Эльфабы, одну из двух главных ролей. Я очень хочу получить ее, но если не выйдет, я знаю, что сыграю хотя бы на втором плане.

Я была уверена, что Дани получит хорошую роль – она, по общему мнению, прекрасно пела и брала уроки танцев с тех пор, как научилась ходить.

– Ты поешь? – раздался слабый голос с другой стороны стола.

Мы все посмотрели на Мэй. Она продолжила:

– Я когда-то пела.

– В школе? – спросила Даниэль.

Мэй покачала головой:

– Нет.

– В церкви? – предположила я. Дани, Хелен и я пели в церковном хоре, когда были маленькими.

Мэй обдумала вопрос.

– Вроде того.

– Это замечательно, Мэй, – вмешалась мама, сложив руки на столешнице, прежде чем Мэй успела сказать что-то еще. – Спасибо, что поделилась с нами. Итак, девочки, я привела Мэй со своей работы.

Я попыталась скрыть удивление на лице. Для моей мамы было странно приводить домой пациентку. Мама даже почти не говорила о своей работе, когда была дома, не говоря уже о том, чтобы приглашать к обеденному столу больного. Ее профессия требовала строгой конфиденциальности, и она относилась к этому очень серьезно.

Я внимательно рассматривала нежную кожу и пронзительные глаза Мэй. Если не считать худобы, то с виду с ней все было в порядке.

Мэй обратила внимание на сэндвич и дотронулась до него костлявым пальцем. Под рукавом ее мешковатой кофты на запястье виднелись багровые отметины. Откуда они у нее? Она из-за этого попала в больницу? Она пыталась покончить с собой?

Может быть, с ней все не так уж и хорошо?

Я вдруг почувствовала себя виноватой за то, что так критично отнеслась к ней. Кто знает, через что пришлось пройти этой девушке? Она была маминой пациенткой, значит, что-то с ней все же было не так. Я должна была постараться быть добрее к ней.

Прежде чем я успела что-то сказать, мама откашлялась, затем посмотрела на нас с Даниэль.

– Мэй останется у нас на несколько дней.

Мы с Даниэль в недоумении уставились на маму. Говорить о ее работе дома – это одно, но привозить домой пациентку, чтобы она пожила у нас?

– Почему? – выпалила я, не успев остановиться.

Мама взглядом отчитала меня за бестактность. Затем спокойно объяснила:

– Мэй не может вернуться в свой дом, поэтому она будет жить у нас, пока не появится другой подходящий вариант.

Я не могла поверить в то, что услышала. Пациентка психиатрической клиники будет жить у нас? Это было невероятно странно.

– Это всего лишь на несколько дней, – проговорила мама, глядя на клеенчатую подложку на столе. Она смахнула с нее несколько крошек, затем подошла к раковине, чтобы смыть их с рук.

– Итак, у нас в доме гостья! – жизнерадостно констатировала мама, выключая воду.

Я бросила взгляд на Мэй, которая почти улыбнулась, края ее алых от природы губ чуть заметно приподнялись.

Похоже, вся эта ситуация ничуть не тревожила Даниэль.

– Круто, хочешь пожить в моей комнате? – предложила Дани. – Я буду спать на раскладушке.

Мама вытерла руки о посудное полотенце.

– Вообще-то я думала, что Джулс может переселиться к тебе, Дани. Тогда у Мэй будет своя комната, – объяснила она. – И немного личного пространства.

Было и без того странно, что незнакомая личность будет жить с нами, но чтобы я еще и уступила свою комнату? Меня беспокоило не столько то, что меня переселяют, сколько то, что мама приняла это решение, не посоветовавшись со мной. Она всегда любила все обсуждать. Почему она просто объявила об этом, не поговорив сначала со всей семьей?

Мама заметила, что мое лицо омрачилось.

– Это всего на несколько дней, Джулс, – пообещала она. – Ты ведь не против, правда?

Последнее прозвучало скорее как настоятельное предложение, чем как вопрос.

Я задумалась. Что такого, если я посплю в комнате сестры ночь или две? Если это лишь на время, пока Мэй не найдет, куда пойти, то ничего страшного. И, может быть, тогда мама купит мне новый фотоаппарат, который мне так нужен.

– Конечно, я поживу у Даниэль, – согласилась я, взглянув на Мэй.

– Хочешь послушать мое прослушивание для «Злой»? – щебетала Даниэль, обращаясь к Мэй. – Я записала его на свой телефон!

Прежде чем наша новоявленная гостья успела ответить, я заметила что-то на плече Мэй.

– Что это? – Я указала пальцем. Сквозь розовую толстовку с изображением кошки проступило темно-красное пятно, которое поползло вверх по спине к плечу.

– Это кровь? – ахнула Даниэль. Она не переносила вида крови и клялась, что от этого у нее кружится голова. Я с ужасом думала о том, что будет, когда у нее начнутся месячные.

Мама поспешно развернула посудное полотенце и положила его на расплывающееся пятно крови. Должно быть, Мэй что-то почувствовала, но даже не пошевелилась.

Я смотрела, как Мэй зажмуривает глаза, реагируя на боль практически полной неподвижностью. Я никогда не видела подобной реакции. Когда кому-то было больно, он обычно начинал кричать, но Мэй просто не двигалась.

Почему у этой девушки течет кровь по спине? Ее били? Издевались?

– Джулс, ты не могла бы найти для Мэй какую-нибудь одежду? – попросила мама. – И, пожалуйста, поменяй простыни на своей кровати.

– Конечно, – отозвалась я, вставая.

Я не сводила глаз с Мэй, гадая, откуда она взялась и что с ней случилось. Я пыталась прочитать что-либо по ее лицу, но, в отличие от мамы, Мэй словно носила маску полной безучастности. Глядя на нее, никто бы не догадался, что сейчас она обливается кровью под розовой толстовкой.

– Давай поменяем тебе повязку, – ласково предложила мама.

Мэй ничего не ответила. Она просто сидела, не шевелясь.

Мне стало жаль ее. Она явно была травмирована, но оставалась вероятность того, что она что-то сделала, чтобы получить эту травму, и это меня пугало.

Все это ставило меня в тупик. Кто эта странная девушка, которая пришла в наш дом?

Мэй не присоединилась к нам за ужином.

Она сказала, что слишком устала, и мама позволила ей отдыхать. Папа работал допоздна, а Хелен была у Лэндона. Дани безостановочно переживала о том, получит ли она главную роль в мюзикле.

Я уставилась на покрытый томатным соусом треугольник у себя в тарелке: на моей пицце были грибы. Да, я понимала, что это не должно быть самой большой мировой проблемой и вызывать беспокойство, ведь есть, например, голодающие дети Африки. Но меня это беспокоило. Мама совсем забыла обо мне – опять.

Дани не обращала внимания – она поглощала пиццу, обсуждая, почему именно она заслуживает эту роль, а не Тарин, хотя Тарин была ее лучшей подругой.

– Она не знает, как правильно брать высокие ноты. А надо вот так, – объясняла маме моя младшая сестра, зная, что мне до этого нет никакого дела. Она растянула рот в невероятно широкой почти-улыбке. – А потом укладываешь язык плоско – вот так, – добавила она, и ее язык, очевидно, стал плоским. – Вот так мои ноты и взлета-а-а-а-ают, – пропела она.

Я бросила на нее быстрый взгляд:

– Правда?

Дани улыбнулась мне в ответ с напускной невинностью, а затем откусила кусочек, особенно изобилующий грибами. Я скривилась.

– Что такое? – спросила она. – Джулс, тебя оскорбляет мой выбор продуктов? – подколола она меня, глядя на маму.

– Нет, – ответила я. – Я просто не люблю грибы, о чем, кажется, никто не помнит.

Мама, которая не отрываясь смотрела на скатерть и не съела ни кусочка, наконец взглянула на меня. Я уставилась на свой ломтик.

– Ох, прости, милая, – спохватилась она. – Я забыла заказать что-нибудь попроще.

– Неважно, я могу их убрать, – пошла я на компромисс, не желая вступать в спор по этому поводу.

Мамин взгляд переместился на листья руколы на ее тарелке, но она так ничего и не съела. Почему она была настолько не в себе?

– Мам, – начала я, отрывая кусочек корки от пиццы. – После ужина я хочу показать тебе сайт выставки, которую мы можем посмотреть в Чикаго.