Я удивилась, увидев мамину машину, припаркованную у гаража.

Если она вернулась домой, то почему не ответила на мое сообщение? Или не перезвонила? Может быть, в ее телефоне села батарейка? Но она всегда носила с собой запасной аккумулятор на случай непредвиденных обстоятельств.

Когда я подошла к входной двери, то заметила, что та слегка приоткрыта.

Это была жуть уровня фильма «Окно во двор»[24].

– Мама? – позвала я, толкнув дверь и войдя в прихожую. – Ты дома?

Мой голос эхом пронесся по деревянной лестнице. Я шагнула в гостиную. Пусто.

Мои мысли отчаянно заметались. Неужели она все еще на работе? Но тогда почему ее машина здесь?

– Джулс! – Мама выскочила через распашную дверь кухни в гостиную, напугав меня. На ее лице читалась тревога. Ой…

– Я так рада, что ты дома! – выпалила она, слова слетали у нее с языка еще быстрее, чем обычно.

– Ты оставила дверь открытой. – Я бросила рюкзак с учебниками на диван. – И почему ты не ответила на мое сообщение?

– На какое сообщение? – изумилась она, подходя к вазе и начиная нервно выщипывать мертвые цветы.

– Я отправила тебе сообщение, что меня нужно отвезти домой. В итоге мне пришлось ехать со Стейси, – объяснила я, сделав акцент на имени Стейси. Мама тоже не была от нее в восторге и считала, что ее родителям следовало бы тщательнее следить за тем, как она воспринимает окружающий мир.

– Прости, солнышко. На работе было… – Она замялась.

Похоже, она была по уши в мыслях о работе, поэтому я оставила эту тему.

– Не волнуйся об этом, – промолвила я, потянувшись к пульту от телевизора. – Дани дома?

– Она только что вернулась с прослушивания и обеда с Тарин. Видимо, все прошло хорошо! – ответила мама, схватив пульт прежде, чем я до него добралась. – Хелен вернется нескоро.

Я уставилась на пульт в ее руке.

– Мне что, нельзя уже посмотреть телевизор?

Она глубоко вздохнула.

– Я хочу с тобой кое о чем поговорить.

Мамины разговоры никогда не сулили ничего хорошего. Они всегда были о чем-то неприятном: например, разговор о том, что моя бабушка умерла; разговор о том, что мама и папа собираются переделать нашу игровую комнату в кабинет для папы; и самое ужасное – разговор о С-Е-К-С-Е, который был настоящим апогеем неловкости. Тактика моей мамы в неловких ситуациях заключалась в том, чтобы проходить через них настолько мучительно медленно, насколько это вообще возможно. В той конкретной беседе она подробно рассказала о различных видах контрацептивов и обо всех известных человечеству заболеваниях, передающихся половым путем, и все это привело к тому, что мне надолго расхотелось думать о сексе. Я даже задумалась тогда, не податься ли мне в монахини.

Но это было что-то другое. Мама выглядела смущенной. Почти испуганной. Что-то определенно было не так.

– Ты в порядке?

– Конечно! – ответила она бодрым тоном, явно солгав.

– Я что-нибудь не то сделала? – спросила я, прокручивая в голове возможные причины ее необычного поведения.

– Вовсе нет, – быстро ответила она. – Ты… я люблю тебя.

Несмотря на то что мне было приятно, внезапное признание мамы в любви меня смутило.

– Мама, серьезно, в чем дело? Ты меня пугаешь.

Мама пригладила свои и без того прямые волосы.

– Может, пройдешь на кухню? – Затем она окликнула сестру, глядя наверх. – Даниэль, спустись, пожалуйста.

Подойдя к распашной двери, мама открыла ее передо мной. Желая поскорее разобраться в этой странной ситуации, я шагнула в кухню.

Там было жутко тихо, как в одной из тех звуконепроницаемых комнат, где обитые мягким материалом стены поглощают любой шум. Казалось, что воздух здесь куда-то подевался.

За нашим кухонным столом сидела девушка-подросток.

Она выглядела примерно моей ровесницей, у нее были блестящие черные волосы, которые длинными мокрыми прядями свисали за спиной. Ее худые плечи были ссутулены, и создавалось впечатление, что она пытается от чего-то укрыться. От чего именно, я не могла понять. На ней была слишком большая ей розовая толстовка, на которой красовалась нарисованная блестками кошка. Выглядела эта толстовка так, как будто долго валялась где-то скомканной. Из-за объемной кофты девушка казалась еще тоньше, чем была, а манжеты толстовки свободно болтались вокруг ее хрупких запястий. На ней были синие штаны, какие носят в больнице моей мамы. Выглядело все это так, как будто ее одевали в больничном бюро находок.

– Присаживайся, – пригласила меня мама.

Я села за стол напротив девушки. Ее лицо было бледным и выглядело почти призрачным при свете лампы, висевшей над кухонным столом. Ее огромные ярко-зеленые глаза были устремлены на стоящую перед ней тарелку – там лежал сэндвич с арахисовым маслом и желе, который мама, вероятно, приготовила для нее. Еда так и осталась нетронутой.

Несмотря на то что девушка выглядела так, будто не спала несколько месяцев, и, похоже, не пользовалась косметикой, она была очень красива. Как модель. Меня охватил прилив зависти, но я постаралась его подавить. Я даже не знала эту девушку, и у меня не было причин делать о ней скоропалительные выводы. Но кто она такая и почему сидит на нашей кухне?

Мама словно прочитала мои мысли.

– Джулс, – начала она, усаживаясь на стул. – Это Мэй. Мэй, это Джулс – мой средний ребенок.

Я обиделась, что меня называют средним ребенком, но по какой-то причине мама вела себя совершенно не так, как обычно, поэтому я ничего не сказала по этому поводу.

– Привет. – Я слабо помахала рукой девушке, которая даже не подняла глаз.

– Привет, – пробормотала она в ответ, натягивая манжеты толстовки на запястья.

Сидеть напротив этой Мэй было как-то… странно. От нее исходило сильное притяжение, как будто в ней было что-то магнетическое.

Я не понимала, почему эта девушка оказалась у нас дома, но ей явно было не по себе, и я изо всех сил постаралась разрядить обстановку.

– Прикольная кофточка, – с некоторой иронией пошутила я.

Мэй посмотрела вниз – на кошку из блесток на своей толстовке. Затем подняла огромные зеленые глаза и уставилась на меня.

У меня перехватило дыхание. Я не знала, что сказать. То, как она смотрела на меня, заставило меня почувствовать себя беззащитной, как будто она могла заглянуть мне в мозг.

– Я… я пошутила, – заикаясь, пролепетала я, отводя взгляд.

Жутковатый взгляд: имеется. Отсутствие чувства юмора: имеется.

– Мам, завтра в интернете объявят результаты кастинга. Я так нервничаю! – На кухню вошла Даниэль и увидела Мэй. – Привет! – Она широко улыбнулась.

– Даниэль, это Мэй. Мэй, это моя младшая дочь, Даниэль.

Мэй едва заметно кивнула.

– Приятно познакомиться, – произнесла она так тихо, что нам всем пришлось податься ближе, чтобы расслышать. Даниэль взяла из шкафа пакет с сушеным горохом и присоединилась к нам.

– Можешь звать меня Дани, – предложила моя сестра, протягивая Мэй пакет с закуской. Мэй с любопытством посмотрела на упаковку, но отказалась.

Мама бросила на меня взгляд, призывая продолжить общение с Мэй, как будто именно я должна была поддерживать эту неловкую беседу. Я не знала, что еще сказать.

– У Даниэль сегодня было прослушивание для школьного мюзикла, – сообщила я, сваливая непосильную задачу по общению с этой молчаливой незнакомкой на мою болтливую сестру, которая в том, что касалось умения разговаривать с людьми, была оскароносным фильмом, а я – курсовой работой студента режиссерского факультета.

– Я собираюсь сыграть одну из главных ролей, – подхватила Даниэль, клюнув на мою наживку. – Мы будем ставить «Злую».

Мэй посмотрела на Дани, ее лицо выразило замешательство.

– Это название мюзикла, – пояснила моя сестра. – Он очень хороший. Он основан на одноименной книге, а та – на «Волшебнике страны Оз», и его ставили на Бродвее.

Все эти слова для Мэй явно звучали как иностранная речь, но Дани это не остановило.