По крайней мере, так я себе говорила.

– Что-то случилось на работе? – Хелен потянулась к френч-прессу с кофе, который мама заварила для папы.

Я хотела бы попробовать постоянно пить кофе: это казалось мне более изысканным, чем газировка или сок, но никак не могла перебороть отвращение к запаху, напоминавшему вонь болотной грязи.

– Ничего не случилось, – чуть нараспев ответила мама, заставив меня улыбнуться.

Я проглотила свои размокшие кукурузные хлопья и посмотрела на Дани, надеясь, что та обратит внимание на явное нежелание мамы говорить правду, но сестренка была слишком поглощена своим глянцевым журналом. Этим летом Дани сильно сбросила вес и увлеклась историями о знаменитостях.

– Что случилось, дорогая?

В распахнутых дверях кухни появился мой отец. Он, конечно же, сразу заметил на мамином лице натянутое выражение «У меня все в порядке».

– Все в порядке, Питер. – Мама улыбнулась, не глядя ему в глаза.

– Вруша, – отозвался он, целуя ее в щеку.

Мама ничего не ответила. Она просто полезла в шкаф за коробкой чая, доказывая тем самым, что отец прав. Мои родители любили друг друга еще со школы и знали один другого лучше, чем самих себя. Я так и не решила, считать ли это истинной любовью или чем-то жутковатым.

– Мне нужно пораньше приехать на работу, – объяснила она, бросая пакетик «Эрл Грея» в свой термос с кипятком. – Ты не мог бы подбросить девочек в школу?

Мама даже не стала просить Хелен отвезти нас, хотя мы с ней ходили в одну и ту же старшую школу, а средняя школа Даниэль находилась прямо через дорогу.

– Конечно, – ответил папа и потянулся за френч-прессом, не успев понять, что он почти пуст. – Куда делся весь мой кофе?

ДЗИНЬ!

Звякнул телефон Хелен. Вероятно, ее парень, Лэндон, написал ей, что ждет ее на улице, чтобы отвезти в школу.

– Спасибо, папочка! – хмыкнула Хелен и с самодовольной улыбкой выскочила за дверь – ее совершенство ничто не могло нарушить.

Мама закрыла крышкой свой термос и вместо того, чтобы съесть яичницу, принялась запихивать в сумку свои рабочие папки.

– На ужин будет пицца, годится?

– Я лучше просто поем салата, – возразила Дани, глядя на неимоверно худую модель в своем модном журнале.

– Даниэль, ты вполне можешь съесть кусочек пиццы, – поощрила ее мама. Мама была психиатром и скрытно руководила поведением Дани в процессе похудения. Я думаю, мама повидала немало примеров расстройства пищевого поведения в больнице, где работала.

– Хорошо, – согласилась Дани. – С пепперони.

– Только без грибов, – попросила я. Их текстура вызывала у меня отвращение.

– Будет сделано, – заверила меня мама, вылетая из кухни. – Всем хорошего дня!

Она забыла свой термос с чаем. Это не было похоже на маму – уходить в такой спешке. Видимо, в этом звонке с работы было что-то ужасно важное.

– Можно, мы еще раз прорепетируем мой танец для выступления? – спросила Дани у папы.

– Я не хочу, чтобы вы с Джулс опоздали в школу, милая, – возразил он.

– Ну пожа-а-алуйста! Ты так хорошо играешь на пиани-и-ино! – захныкала она. – Это займет две секу-у-унды.

При желании Дани могла даже выклянчить денег у бездомного нищего.

– Хорошо. Но только один раз, – уступил отец, выходя вслед за ней.

Я осталась одна на кухне. Так часто бывало в моей семье: общие события обходили меня стороной и я оказывалась за бортом.

Под бодрые звуки мелодии Defying Gravity из мюзикла «Злая»[3] я поэкспериментировала с фильтрами на сделанной за завтраком фотографии, а потом выложила ее в Инстаграм[4]. Мне нравилось публиковать снимки, под которыми таилась некая история: забытая варежка на детской площадке, пара, держащаяся за руки, ребенок, уставившийся на отдел с печеньем в супермаркете. Мне нравилось, что фотографии позволяют выразить что-нибудь без слов.

Я озаглавила фотографию #unsinkable, добавив #julespix #(its)stilllife #picoftheday[5], и опубликовала ее.

Тут же всплыл первый лайк, и я почувствовала трепет в животе.

Кто-то заметил меня.

Я проверила, кто лайкнул мою фотографию.

ig: futurejustice[6]

У меня вытянулось лицо. Это был Айзек. Хотя я и оценила лайк, но, зная, что его поставил он, я не чувствовала себя особенной, и ощущение того, что меня могут заметить, куда-то пропало. В одно мгновение я снова сделалась обыкновенной.

Худая девушка лежала на больничной койке без сознания, и сон ее нельзя было назвать спокойным. Ее тощая грудь вздымалась в коротких, рваных вдохах, когда организм, находящийся под действием снотворных препаратов, пытался получить побольше кислорода.

Это была долгая ночь для девушки – бригада скорой помощи, врачи приемного покоя, дежурные врачи. Она попала в травматологическое отделение, где персонал старался остановить кровотечение из ран на ее спине. Туда же прибыла и полиция, пытавшаяся выяснить все подробности происшествия, но девушка была настолько измучена, что не могла говорить, а когда полицейские пробили ее описание по базе данных пропавших людей, то ничего не нашли. Они надеялись, что социальный работник из Службы защиты детей[7] сможет получить больше сведений.

А сведения были нужны.

На запястьях, лодыжках и задней поверхности шеи девочки были видны следы от веревок, свидетельствующие о том, что ее удерживали насильно. Но еще большее беспокойство вызывали многочисленные синяки по всему телу. Фиолетовые и синие кровоподтеки покрывали ее кожу причудливым узором, похожим на обозначение движения волн атмосферного давления на карте осадков.

Во время утренней смены дежурств по больнице поползли перешептывания: кем была эта странная девушка, которую нашли на обочине дороги с вырезанным на спине знаком Сатаны, и главное, что с ней случилось?

Девушка с трудом выдохнула, ее грудная клетка опала, больничный матрас едва заметно приминался под небольшой тяжестью ее тела.

– Как дела, милая?

Конни – опытная медсестра, неизменно переживавшая за своих пациентов, – вошла в палату, утомленная бессонной ночью. Хотя она должна была покинуть больницу несколько часов назад после ночного дежурства, она поменялась сменами с коллегой, чтобы быть рядом с новой пациенткой и убедиться, что с ней все в порядке. Девушка не шевелилась.

Подойдя к кровати, Конни проверила карточку пациентки и отрегулировала капельницу с антибиотиками. Несмотря на то что черные волосы девушки были покрыты грязью, даже в свете больничных люминесцентных ламп был заметен их блеск – как у воронова пера. Молочно-белая кожа была аккуратно обтерта влажными салфетками, хотя на щеках все еще виднелось несколько пятнышек грязи.

Конни, коренастая и крепкая, подалась вперед и склонилась над спящей девушкой, чтобы рассмотреть ее спину. Несмотря на белоснежные бинты, которыми были перевязаны раны девушки, кровь просочилась сквозь ткань повязок и теперь окрашивала тонкую больничную рубашку.

Придется сменить повязку после того, как будут проверены жизненные показатели.

Конни положила руку в перчатке на плечо девушки. Веки девушки дрогнули, затем она медленно открыла глаза.

– Откроешь рот? – Конни поднесла термометр к губам пациентки, чтобы проверить температуру. – Нужно убедиться, что у тебя нет жара. Инфекция тебе сейчас совершенно ни к чему, – пояснила Конни и проверила термометр. – Идеальная температура – ровно тридцать семь градусов. Хорошо, девочка моя. Ты голодна, милая?

Девушка взглянула на Конни сквозь густые ресницы. Обессиленная снотворным, она покачала тяжелой головой – нет. Потом снова опустила голову на подушку, ее глаза закрылись.