Удар.

Кричит.

Удар.

Он улыбается. Он доволен. Наклоняется к ней, поднимает одной рукой лицо за подбородок, а другой – впивается в раны на ее спине. Хватает за волосы и резко прижимает лицо к своему паху. Ее тошнит.

– Сука.

Ана не понимает, что происходит. И уж тем более она не ожидает, что отказ первосвященнику закончится вот так, что ее обратят комком боли, отчаяния и… презрения. Мир замедляется. Человек, вновь замахивающийся на нее, становится маленьким и незначительным.

«Я сдалась?.. Подчинилась им?..» Ана поднимается на ноги. Сейчас она способна на все.

Бежать.

Человек, чьи штаны в ее рвоте, идет к столику, на котором лежат инструменты для пыток, берет нож и перерезает себе горло.

В зале совсем тихо. Кроме Аны никто не вышел.

– Девочка! Дитя мое! Очнись!

Ана услышала немолодой голос и почувствовала брызги на лице. Она открыла глаза, еще не соображая, что происходит, и попыталась пошевелиться. Тело отозвалось резкой болью. Над ней нависла старушка со стаканом воды в руке.

– Вы… кто? – только и спросила Ана.

Последним она помнила подвал, незнакомца и протянутую руку.

– Ой, божечки мои! Заговорила! Пей, пей, птенчик! – Старушка поднесла стакан к ее губам и наклонила, чтобы Ана могла сделать глоток. – Три дня спала! Я думала, уж и не проснешься. Мастер вон мертвеца притащил в дом, а мне и выхаживай, будто других забот мало. Но все равно приходила, тормошила тебя. Посмотри, бледная какая, чай с голоду помрешь, не успев в себя прийти! – Закончив причитать, старушка поставила стакан на тумбу рядом с кроватью и резво выскочила из комнаты, оставив Ану без объяснений.

Ана приподнялась, сморщившись от боли в спине, и осмотрелась. В комнате царила полутьма, тяжелые портьеры были не до конца задернуты, и через них пробивалось солнце. В затхлом воздухе играла пыль. Здесь давно не проветривали, да и не убирали. Ана провела рукой по прикроватной тумбе, на пальцах осталась серая грязь.

Она посмотрела на свою запачканную руку. «У меня есть Тьма, да?» Почему-то казалось, что сила должна исходить именно из рук. Ана не чувствовала ничего необычного. «Тьма…» – смаковала она, примеряла к себе.

Тяжело вздохнула.

Ана не знала, как к себе относиться, но в одном сомнений не было – она стала чудовищем. Хотелось сбежать от тревожных мыслей, снова забыться во сне. Она закрыла глаза в надежде, что все вокруг исчезнет. И мир, и она, и те, кто с ней это сотворил.

Дверь отворилась, и вошла старушка, осторожно неся поднос с наставленными на него тарелками.

– Вот, покушать принесла, птенчик мой. Осталось всякого понемногу на кухне, вот и собрала. Хлебушек там, бульончик, рыбка. Кушай, кушай.

Она поставила поднос Ане на колени и села рядом. По комнате разлились ароматы еды, а потом в нос ударила терпкость чеснока и перебила все остальное.

Ничего не исчезло.

Ана печально посмотрела на поднос и перевела взгляд на свою благодетельницу: старушка была сухонькая, вся в морщинах, седые волосы собраны в пучок, белый передник был весь в масляных пятнах, а на лице играла озорная улыбка.

– Что смотришь своими глазищами! Ешь, говорю! – старушка аккуратно подвинула поднос чуть ближе. – Глазища какие, совсем бесцветные. Люди не пугаются? За слепую не принимают? Ну, я-то вижу, что со зрением у тебя все в порядке, вон как вылупилась. Я – Хельга, самый важный человек в доме! – Она гордо приосанилась, а потом охнула и схватилась за спину. – Радикулит, проклятый! Ты зови меня бабусей, все так зовут…

Ана не спеша хлебала бульон, слушая болтовню Хельги. Каждый глоток давался с трудом, тело ломило, горло жгло, однако она запихивала в себя ложку за ложкой, не желая отвергать доброту суетной женщины.

– Где я? – слабо улыбнувшись, спросила Ана.

– Как где, деточка? У мастера. Принес тебя, положил в самую дальнюю комнату и запретил слугам заходить. Опасно, сказал. Сам каждый день здесь бывал, вона смотри, сколько перевязок сделал!

Ана оттянула ворот ночной рубашки и увидела, что торс и бедра замотаны бинтами. По коже побежали колючие мурашки, когда она представила, что мог сделать мужчина с ее бессознательным телом. Живот скрутило, на лбу выступил пот. Но вслух Ана только едва слышно буркнула: «Мог бы и пыль протереть тогда».

– А я что, слуга что ли, давно уже нет. Вот и заглянула, как увидела, что мастер о тебе так печется. Раз он, значит и я. Кто лучше бабуси за больным присмотрит! Да без меня здесь все бы уже к праотцам отправились! Мне вот сто лет уже, а я живу и здравствую, значит и остальные у меня такие же будут! Ты кушай, рыбку я чесноком сдобрила, от всех болезней помогает.

Послышался звук шагов, и в дверном проеме показалась мужская фигура.

– Хельга!

Старушка подскочила от неожиданности.

– Ой, мастер, за что же вы так со старой женщиной, – запричитала она, – я тут вашего подобрыша кормлю, а вы меня в могилу свести вздумали!

Старушка попыталась ретироваться, но путь был прегражден.

– Хельга. Я запретил сюда входить, – негромко, но твердо произнес мужчина.

– Простите за непослушание. – Старушка смиренно поклонилась, но в глазах искрило озорство.

Мужчина отошел и выпустил ее из комнаты, Хельга засеменила вон.

Ана узнала его. Это он был в ее туманных воспоминаниях. Мгновение назад она еще сомневалась, но вот в комнату вошло подтверждение того, что и подвал, и таинственный спаситель вправду существовали. Только что она представляла, что этот человек мог с ней сделать, пока менял повязки, но, увидев его перед собой, она не испытала ни благодарности, ни тревоги. Мужчина подошел ближе и сел на кресло рядом с кроватью. На первый взгляд, он не производил никакого впечатления, кроме того, что имел довольно привлекательную внешность: как восковой фрукт, без цвета, запаха и вкуса, но красивый.

– Как ты? – Его голос не выражал ни грамма беспокойства.

Ана молча разглядывала его, пытаясь понять, что он думает, заглянуть в его мысли. Он сидел расслабленно, положив ногу на ногу, и мягко улыбался, каштановые волосы спадали на лоб, свободная рубашка была расстегнута на несколько верхних пуговиц. Каждым движением, каждой частью тела он выражал спокойствие и дружелюбие, но Ана видела в его зеленых глазах тяжесть и усталость, разочарование, презрение ко всему живому.

Ана затрепетала, но не испугалась. Она знала, что права, но также догадывалась, что ей он не угрожает.

Он отвел взгляд, вздохнул и произнес только одно слово:

– Прекращай.

– Что прекращать?

– Пытаться влезть мне в голову.

– Я не понимаю, – ответила Ана, про себя подумав, что не понимает не только это замечание, но и вообще происходящее.

Она попыталась сесть ровнее, готовясь выяснить, где и зачем она оказалась, но спину резануло острой болью, и послышался слабый звук отрывающихся от ран бинтов.

Мужчина поднялся, подошел ближе и заговорил:

– Я зашел сделать перевязку, позволишь? – Он наклонился над Аной, взялся за край одеяла и начал его стягивать. – Мне придется тебя раздеть, не возражаешь? – мужчина спрашивал разрешение, но в его голосе не было ни смущения, ни неловкости.

Ана отпрянула и прикрылась руками.

– Не позволю, возражаю, – эхом отозвалась она.

Перед ее глазами вспыхнули картины: как с нее сдирают одежду, как наносят удары, как слизывают кровь с самых интимных мест. Внутри все похолодело, Ана распахнула глаза, стараясь сосредоточиться на настоящем.

«Не… поз… во… лю…» Если он не послушает, то она будет готова. Теперь она могла себя защитить. Но мужчина не предпринимал никаких действий. Он просто кивнул и сел обратно в кресло.

– Я не подумал о твоем удобстве. – Он развел руками. – У меня уже вошло в привычку менять тебе повязки. Что же, давай начнем сначала. Меня зовут Кеннет, ты у меня дома, и я, как ты, может, уже заметила, пытаюсь тебя подлатать. Вопросы?