Так и получилось, что уже к середине лета, вокруг лавки появилось пышное облако из мелких белых соцветий, напоминающих гипсофилу.

Цветы эти испускали медовый аромат и смотрелись настолько непривычно на серой, малоосвещённой улице, что оказались привлекательнее любой вывески.

Белое цветочное облако восхитило и фир, и богатых леди. Покупательниц в лавке стало ещё больше, как и товаров для более взыскательной публики.

В моих карманах всё чаще стали звенеть целые горсти эке.

— Фира Кларис, куда вы переложили передники для ресторации “Праведные грёзы”?

— Как куда? Так, в корзину уже и сложила. Вот, Лори, всё здесь. Можешь не беспокоиться, я сама проверила каждый. Отшито, как надо.

Заглядываю внутрь корзины и на всякий случай ещё раз пересчитываю, на что фира Кларис лишь снисходительно цыкает.

Ну да, дурацкая привычка перепроверять.

Все двенадцать новеньких накрахмаленных передников на месте. Я забираю корзину, поправляю своё рабочее платье и убираю выбившиеся рыжие пряди под чепец.

Придирчиво осматриваю себя в высокое зеркало.

Улыбайся, Ева.

Уголки губ вздрагивают, рождая неуверенную улыбку.

В ресторации “Праведные грёзы” всё как обычно. Каменные гарпии встречают меня насмешливыми взглядами, лакей провожает к фире Салиме.

Посетителей сегодня немного и я всматриваюсь в каждого… сама не знаю зачем.

Жена управляющего заполняет хозяйственную книгу, сидя за маленьким угловым столиком возле окна. Она радушно встречает меня и даёт лакею указания принести душистого чаю с горячими гренками.

Пока фира Салиме рассматривает каждый передник, заполняет расписку о получении и отсчитывает эке, я маленькими глотками пью чай и наслаждаюсь хрустом гренок, которые здесь принято макать в растопленное сливочное масло.

За окнами прыгает чёрный ворон. На мгновение он поворачивает голову в мою сторону, а затем взлетает и усаживается на уступ особняка, который находится прямо перед окнами ресторации, на противоположной стороне улочки.

— Почему двери этого дома заколочены? — рассматриваю трёхэтажное готическое здание из тёмного камня.

С балкона особняка на меня смотрит очередное каменное чудовище. Взгляд чудовища отчего-то кажется мне печальным.

— Где? А этот? Владелица того дома ссудной конторе задолжала! Комиссары тут частенько кругами нахаживают, щёки раздувают. Прицениваются, аки стервятники. Ждут, чтобы дом уж окончательно им отошёл.

— А хозяева где?

— Не хозяева, а только хозяйка там. Вдова. Куда делась никому не ведомо. Уж второй месяц, как ищут её, чтобы предъявить вексель и долг стребовать. Если ещё неделю не объявятся, то дом ссудной конторе отойдёт, а там-то уже желающих на него немало найдётся!

Интересно, каково было бы иметь собственный особняк? Не ютиться на чердаке, а сидеть с книгой перед разожжённым камином и вслушиваться в треск поленьев.

Нет, конечно, в чердаке нет ничего ужасного. Тем более что за последние месяцы там стало довольно уютно.

Но как давно я не спала в нормальной постели?

И когда в последний раз я принимала настоящую ванну?

Если бы мне удалось продать часть земель, то я, наверное, смогла бы выкупить у ссудной конторы это здание со всеми его большими окнами, остроконечными башенками и балконом, с которого на меня жалобно смотрит каменное чудовище.

— Ваши эке, фира Лори, пересчитайте и подпишите здесь.

— Всё верно. Спасибо, фира Салине.

Тёплое солнце уже начинает розовить облака, когда я возвращаюсь, пересекая площадь Искупления.

Внимание привлекает небольшая толпа у ступеней храма. Перед толпой выступает церковник в белой сутане. Неподалёку остановился патруль городской стражи и тоже взирает на это действо.

Из любопытства подхожу ближе.

— И было видение наисвятейшему архиепископу! О том, что гневаются Боги Варрлаты! И гласят они, что грядёт кара небесная, ибо среди вас много нечестивцев, забывших о покаянии!… Не чтущие святейшие коны Варрлаты!… Ниорли!

Раздражённо передёргиваю плечами.

Интересно, кто вообще в состоянии соблюсти все эти коны? Если руководствоваться тем, что там написано, то вообще непонятно, как они до сих пор здесь плодятся. По конам Варрлаты женщинам во время “соития” полагается неустанно молиться, а ещё им запрещается представать обнажённой перед своим мужем. Зато обнажаться допустимо перед лекарем, во время некоторых религиозных ритуалов очищения и наказаний розгами, если наказание это вынесено судом.

Как по мне — полный бред. Ну вот кто будет проверять, чем там заняты супруги в своей спальне?

Пытаюсь представить мужа, который публично обвинит свою жену в греховности лишь потому, что она снимет перед ним свою закрытую под самое горло, многослойную сорочку. Ну да… ну да… ага.

И всё же толпа внемлет церковнику. Соглашается. Грозится найти неверных и приволочь прямо храм, дабы придать их грехи гласности, стребовать покаяния и наказания. Ибо другие, увидев это, несомненно задумаются о неправедных мыслях своих…

Я уже собираюсь уйти, но моё внимание привлекает ребёнок лет восьми, который крутится за спинами толпы.

Он потерялся?

Направляюсь к нему, чтобы помочь, но когда оказываюсь рядом, вижу, как тонкая рука мальчишки ныряет в карман богато отделанной накидки немолодой фиры.

Доля секунды уходит, чтобы сообразить, что происходит. Хватаю мальца за запястье и тяну назад, одновременно с этим, меня саму кто-то грубо отталкивает в сторону, а мальчишку хватают и вздёргивают за шкирку.

Нас окружают стражи из патруля.

— Попался! — нависает над ребёнком здоровый бугай в обмундировании городской стражи.

Мальчишка пытается вырваться, но он в заведомо проигрышной позиции.

— Я ничего не делал! Ничего не делал! — испуганно тараторит ребёнок, зыркая на стражников.

Часть толпы оборачивается, заинтересованная шумом нашего представления.

— Уважаемая фира, — стражник обращается к женщине, чей карман был целью воришки. — Проверьте, не пропало ли у вас чего?

Женщина краснеет, возмущается и начинает проверять все карманы:

— У меня ничего не пропало! — облегчённо заявляет фира.

— Тогда всего хорошего, — стражник салютует фире и шагает прочь. Мальчишку он при этом отпускать не собирается, и, придерживая за шкирку, волочит следом за собой.

Бегу следом за здоровяком.

— Отпустите его, пожалуйста! — требую, стараясь успокоить собственный голос. — Вы всё неправильно поняли! Этот ребёнок просто потерялся и искал свою мать!

Ловлю удивлённый взгляд мальчишки.

— Выгораживаете вора? За это можно и розгами получить!

Свидетели этой сцены начинают перешёптываться, обсуждая слова стражника. Краснею до кончиков ушей, но сдаваться не собираюсь:

— То есть вы вот так просто возьмёте и похитите чьего-то ребёнка? И это притом, что фира вам чётко сказала, что у неё ничего не пропало?!

— Выверните его карманы! — резко останавливается и раздражённо отдаёт приказ. — Если найдём у этого оборванца хоть один эке, или что либо ценное, то и малец и вы, фира, отправитесь с нами!

Мои локти оказываются в жёстком захвате мужских рук.

Кровь отливает от лица.

А если что-то найдут? А если парень успел что-то украсть?

Чувствую, как часть толпы затаила дыхание в ожидании развязки…

Ева

— Пусто, капитан! В карманах ничего нет.

— Обыщите ещё раз! Я таких издали чую!! — почти рык.

Новые обыски не приводят к успеху. У мальчика не находят ничего, кроме сломанной пуговицы.

— Вокруг свидетели, которые могут подтвердить, что ребёнок ничего не воровал! Какие ваши доказательства его вины?! Отпускайте мальчишку, капитан! — изо всех сил стараюсь спрятать в голосе дрожь.

— Ишь, какая выискалась! — на лице капитана читается острое раздражение. — Говоришь, он мать потерял? Увижу, что этот оборванец крутится вокруг честных людей, отправлю в темницы крыс кормить! И мне будет всё равно, есть ли у него что-либо в карманах!