Праздник начался по выстрелу из пушки, установленной на площади перед дворцом губернатора Новороссийской и Азовской губерний. Светлейший вышел в зал, заполненный гостями и дивно украшенный. Черно-желтые ленты там висели в виде больших бантов, и концы их ниспадали вниз, в простенках между окнами располагались лавровые венки, тоже перевитые этими лентами. При появлении Потемкина оркестр Орловского полка сыграл несколько тактов из любимой всеми мелодии «Гром победы, раздавайся!».

Князь произнес речь об одиннадцатилетнем юбилее со дня учреждения Императорского Военного ордена Святого великомученика и победоносца Георгия, представил поименно всех георгиевских кавалеров, коих в зале присутствовало, кроме него, девять человек. Прелестные девушки, одетые в древнегреческие туники, увенчали героев лавровыми венками. Затем оркестр и церковный хор в их честь исполнили кантату, которая, по счастью, была не очень длинной. На том официальная часть праздника завершилась. Оркестр перебрался наверх, на хоры. Певчие ушли. Вперед выступил распорядитель бала. Он ударил своей длинной тростью в пол и провозгласил:

— Господа кавалеры! Позаботьтесь о своих дамах и пригласите их на танец. Первый менуэт Георгиевского бала!

Анастасия опоздала к началу праздника. Она вошла, когда менуэт уже кончался. Первой парой в нем шел генерал-аншеф Потемкин с женой главного строителя города генерал-майора Ганнибала. За ними, согласно Табели о рангах, следовал генерал-поручик Суворов с женой коменданта крепости подполковника Соколова. Далее шел генерал-майор Ганнибал с женой командира Орловского полка Нефедова. Сам полковник Нефедов вел свою старшую дочь, девицу шестнадцати лет. Затем по чинам и должностям шли другие офицеры и чиновники с дамами. Первый менуэт, короткий и довольно простой, в сущности, был не танцем, а церемониалом, при котором гости под музыку чинно двигались по залу и менялись партнерами и партнершами, представляясь друг другу.

Среди танцующих менуэт Анастасия, к своему удивлению, увидела полковника Бурнашова. Он узнал ее сразу и тоже удивился. На его лице мелькнуло растерянное выражение, но он поспешил улыбнуться вдове старого сослуживца, как бы говоря: «Какая приятная встреча!»

Она же только кивнула ему, не находя повода для улыбки. Документы умершего от раны подполковника Аржанова он, как впоследствии выяснилось, оформил неправильно. Перед ее отъездом из Козлуджи завел разговор, совершенно ей непонятный, через год прислал в Аржавовку странное письмо, предлагая Анастасии снова приехать в полк для возобновления ходатайства перед императрицей. Письмо это ей очень не понравилось. Она, когда выпал случай, поехала не в Полтаву, где квартировали ширванцы, а в Херсон.

Вторым танцем объявили французскую кадриль, новомодное в России и мало кому из провинциалов пока известное изобретение двора Людовика XVI, местами куртуазное, местами простонародное, со сложными перестроениями и особым шагом «pas-chosse». Анастасия выучила танец в Курске. Ее пригласил князь Мещерский. Он видел французскую кадриль год назад, будучи в командировке в Варшаве, и сумел запомнить ее. Для танца требовалось четное количество пар, которые становились друг против друга. На Георгиевском балу таковых набралось всего шесть. Остальные, освободив середину зала, только наблюдали.

Полковник Бурнашов, естественно, танца не знал. Но он неотрывно следил за Анастасией, легко и грациозно скользившей по паркету, и ее ловким молодым партнером в кирасирском кафтане с золотыми аксельбантами адъютанта на плече. К полковнику незаметно подошел Турчанинов.

— Значит, это — она?

— Да, конечно, — кивнул Бурнашов. — Но как изменилась! Повзрослела, похорошела, гордое лицо богини, проникновенный взгляд Психеи… Прямо глаз не оторвать! Хотя и в нашем полку была не последней красавицей. Аржанов просто не давал ей воли. Право, я думал, что после его смерти она…

Наступила пауза. Управитель канцелярии, на своей должности привыкший читать между строк и улавливать малейшее изменение интонации в разговоре, внимательно посмотрел на «однокорытника».

— И что — она?

Тут Бурнашов смутился.

— Как бы это объяснить, друг мой… Ведь Анастасия Петровна тогда была девчонка. И вот она — вдова. Я беспокоился. Вдруг встанет на путь легкомыслия, безудержного кокетства. Не зная жизни, попадет в беду… Короче говоря, я предложил ей свое… Ну, в общем, свое покровительство.

— Она его приняла?

— Нет.

Оркестр, сыграв еще два танца, удалился на перерыв. Внимание гостей теперь занимали певцы и декламаторы. Но многие участники праздника пошли в буфетную комнату, где на столах стояли графины с оранжадом, бутылки сухого вина, блюда, наполненные засахаренными фруктами, орехами, всевозможным печеньем. Буфетчик в ливрее находился у трехведерного самовара, давно закипевшего. Он предлагал всем чай с лимоном или без оного. Кроме того, желающие могли добавить к чаю отличного свежего молока. Анастасия всегда считала, что на балу лучше всего утоляет жажду чай, и потому направилась к буфетчику.

Возможно, Бурнашов поджидал ее тут специально. Он вырос перед Анастасией неожиданно, низко поклонился да так и остался стоять, опустив голову в буклях, обильно посыпанных пудрой. Пришлось подать ему руку, которую он целовал чуть дольше, чем следовало.

— Душевно рад, милейшая Анастасия Петровна, что судьба удостоила новой встречи с вами, — высокопарно начал командир Ширванского пехотного полка. — Как вы ныне поживаете?

— Спасибо, хорошо. А вы?

— На службу не жалуюсь.

— А как супруга ваша, Дарья Михайловна? Как дети?

— Вы ничего не знаете о моем несчастье? — Бурнашов заглянул ей в глаза. — Полтора года назад я похоронил Дашу вместе с младшей дочерью.

— Боже мой! Что случилось с ними?

— Пожар в доме от старого дымохода. Ночью они не смогли выбраться из спальни и задохнулись. Оба сына остались в живых. Теперь они — в Сухопутном шляхетском корпусе в Санкт-Петербурге. Императрица велела зачислить их туда на казенный кошт…

Рассказывая о своей семье, Бурнашов подвел Анастасию к самовару, заказал буфетчику две чашки чая с лимоном, после чего уютно устроил вдову подполковника Аржанова за дальним столиком. Они неспешно пили чай с марципановыми пирожными и вспоминали последний поход ширванцев к Козлуджи, само сражение, офицеров первого батальона, служивших тогда. То, что Анастасия услышала сейчас от Бурнашова, резко изменило ее отношение к нему. У нее на языке вертелся вопрос: «Так вы теперь не женаты?» — но задать его прямо в лоб она стеснялась.

Между тем перерыв подходил к концу. После него сразу следовал второй менуэт, а Анастасия отсутствовала в зале. Светлейший князь заволновался и отправил Мещерского на поиски. Поручик с трудом обнаружил госпожу Аржанову в буфетной. Подойдя к столику, младший адъютант вежливо поклонился полковнику и затем обратился к ней:

— Позволю себе напомнить вам, сударыня, о продолжении бала…

— В чем дело, поручик? — сурово спросил Бурнашов.

Анастасия встала и мило улыбнулась ему.

— Ах, Степан Данилович, простите, но я приглашена.

— Кем это? — Бурнашов вперил строгий взгляд в молодого кирасира.

— Генерал-аншефом Потемкиным.

Командир Ширванского пехотного полка в полном изумлении уставился на свою собеседницу. Постепенно смысл сказанного дошел до него. Он решительно поднялся с места и предложил Анастасии руку.

— Я сам провожу вас к Светлейшему!..

Второй менуэт танцевали под музыку Боккерини. Он был не менее сложен, чем французская кадриль, но пришел в провинцию давно и прямо из столицы. Если уж сама государыня, абсолютно не имевшая музыкального слуха, выучила его, то верным ее подданным не оставалось ничего другого, как употребить все усилия, но менуэт, называемый «императорским», освоить. В нем было несколько основных фигур. Танцующие выполняли их по командам распорядителя бала, отдаваемым на французском языке.

Две колонны кавалеров с дамами выстроились во всю длину парадного зала. Зазвучала чудесная музыка итальянского композитора, и танцующие, дружно приподнявшись на цыпочки, сделали шаг вправо, потом отступили на шаг назад и только теперь подали друг другу руки.