Но русские никого в рабство не брали. Наоборот, увидев, что он ранен, они повели его в лазарет, наложили на рану бинты, дали воды и хлеба. Позже всех пленных собрали в палаточный лагерь, разбитый в предместье Кафы. Их кормили, обеспечивали всем необходимым, и самое главное — прислали муллу для совершения религиозных обрядов, разрешили сделать походную мечеть.

Занятые одними молитвами, пленники могли много размышлять о своей участи. Селим III Гирей после взятия Перекопа бежал, бросив войско на произвол судьбы. И то сказать — полководец он был неважный. Он не разгадал хитрости русского генерала князя Долгорукова, который на Перекопе устроил два демонстрационных нападения, а главный удар нанес совсем в другом месте.

Оттоманская Порта, втянутая в активные боевые действия на Дунае, крайне неудачные для нее, позабыла о своих вассалах в Крыму. Турки с опозданием прислали десятитысячный десант под командованием Абазы-паши, и русские не дали ему высадиться на полуостров. Их военные корабли крейсировали у берегов. Увидев белые с голубыми крестами Андреевские флаги, турецкие капитаны тотчас уходили в открытое море.

Новое поражение татарской армии и взятие столицы страны Бахчи-сарая не удивили пленников. Им была известна мощь русской армии. У татар же пушек не имелось. Но теперь они не знали, что сделают с ними победители. Казнят? Потребуют выкуп за них у родственников? Продадут в рабство тем же туркам?

Дело повернулось по-другому, в июле 1771 года к князю Долгорукову явилась делегация во главе с Измаил-беем из рода Ширин. Они привезли присяжный лист, подписанный 110 наиболее знатными беями и мурзами, об утверждении вечной дружбы и неразрывного союза между Россией и Крымским ханством. После этого всех пленных из лагеря под Кафой отпустили по домам с напутствием не воевать с армией Ее Величества Екатерины II, а мирно жить под протекторатом великой царицы.

В разбитых сапогах и рваном кафтане, с едва затянувшейся раной на голове Айваз добрался до родного очага. Однако младший брат его Азамат как будто не очень обрадовался этому возвращению. Он уже присматривался к молодой невестке, прибрал к рукам хозяйство покойного их отца Джанибека. Дальше у братьев и вовсе пошли жестокие ссоры. Айваз говорил, что русские не причинят вреда крымско-татарскому народу. Азамат отвечал ему, что кяфиров надо резать всех поголовно, будь они русскими или татарами.

В октябре 1777 года, при восстании в Бахчи-сарае, Айваз уже служил унтер-офицером в полку сайменов и повсюду сопровождал Шахин-Гирея. Азамат ушел в отряд мятежника Сеида-Веледжи-аги, действовавший у Карасу-базара. Они еще могли бы скрестить оружие в поле, но Айваз в декабре был ранен снова и за смелость и преданность награжден Его Светлостью крупной денежной премией. Азамат с шайкой таких же отъявленных башибузуков сумел прорваться через русские кордоны и из Гёзлёве на турецком корабле отплыл в Стамбул.

Айваз сочувствовал тем своим односельчанам, чьи дома были разграблены и сожжены во время смуты. Сам-то он успел перевезти родственников в лагерь Шахин-Гирея, а овец с выгодой продать Провиантской комиссии русской армии. Он сожалел, что теперь из-за ранений не может ездить верхом и служить Светлейшему хану. Но больше всего пастух горевал о непутевом младшем брате, затерявшемся где-то на чужбине.

Трудная эпоха междоусобиц и перемен разделила их семью, как некогда меч страшного великана, со злости ударившего мечом по скале, рассек ее на две части. Легендой про Таш-Аир — разделенный камень — Айваз закончил свое повествование. В нем наивная вера в чудеса переплеталась с покорностью высшим силам, управляющим жизнью человека. Никогда не срастись разрубленным камням, никогда не понять друг друга людям, отравленным взаимной ненавистью…

Анастасию тронул безыскусный рассказ пастуха. Это было правдивое повествование о событиях, ей знакомых. Айваз лишь добавил к ним интересные детали, о которых она знать не могла, но точность и верность, которых сразу почувствовала. Желая отплатить ему за гостеприимство, Анастасия сняла с пальца золотое кольцо с сапфиром.

— Возьми этот подарок, Айваз. Легенда про Таш-Аир понравилась мне. Будет случай, я расскажу ее в Санкт-Петербурге.

— Вы едете к великой царице? — Пастух с поклоном принял дар.

— Ты прав. Мой путь лежит на север.

— Царица знает о нашем бедном народе?

— Да. Она думает о нем…

Увлеченная разговором, Анастасия забыла о третьей жене хана. Лейла участвовала в их беседе как бы опосредованно. Иногда Айваз обращался к ней, потому что знал не все русские слова, нужные ему. Тогда турчанка переводила татарские фразы на французский язык. Таким образом, она поняла не все подробности, но общий смысл рассказа пастуха. Пожалуй, он был антитурецким и потому очень ей не понравился. Нахмурившись, Лейла исподлобья взглянула на Анастасию.

— De qui avez-vous parle maitenant?

— De l’empiertrisse Russe, — ответила она.

— Le temps passe vite, pensez-y… Trop tarpd. Il est temps de partir.

— Obeir, votre clairemesse [52].

Айваз не обратил внимания на сердитый тон Лейлы и пригласил обеих знатных дам отведать пастушеской еды. Его жена сегодня приготовила «татараш» — очень маленькие пельмени, начиненные фаршем из молодой баранины. Время было обеденное. Анастасия молчала, ожидая, что скажет третья жена хана. Лейла задумалась, но потом милостиво кивнула:

— Яхши… [53]

Только можжевельник рос на склоне этой горы. Красно-бурые стволы и ветви кустарника с зеленой хвоей, острой, как иглы, стлались по белой земле, усыпанной белыми же мелкими камнями. Анастасия вместе с Лейлой стояла на тропинке в самой гуще зарослей и смотрела вверх, на скалу весьма необычной формы. За тысячи лет ветер и дождь высекли из серовато-желтоватого слоистого камня две фигуры. Одна из них была похожа на женщину с гордо поднятой головой, вторая — на какое-то чудище, положившее лапу ей на плечо.

— Вот этот камень. Но легенда другая, — говорила Лейла, указывая на удивительное творение природы.

— Тоже про войну? — спросила Анастасия.

— Нет. Про честь женщины. Честь, которая дороже жизни.

— Честь дороже жизни — это рыцарский девиз.

— Ну и что? Вы лучше послушайте…

В доме на краю деревни жила вдова со своей единственной дочерью. Девушка была очень красива. Однажды злые братья-разбойники увидели ее и решили украсть. Ночью они ворвались в дом вдовы. Некому было защитить женщин. Мать и дочь бросились бежать, но не в деревню, а в горы. Разбойники почти настигли их. «Не бойся, доченька!» — крикнула мать и вознесла молитву к небесам, прося Бога превратить их в камень, чтобы они не достались в руки этим злым людям. Бог услышал молитву бедной вдовы и исполнил ее. Так в долине реки Качи в незапамятные времена появились две одинокие скалы: мать и дочь. Тот, у кого чистое сердце, может приложить руку к Анам-Таш — матери-камню. Тогда он услышит тихий плач. Это мать плачет о своей несчастной доле.

— Вы прикладывали руку? — спросила Анастасия.

— Нет еще.

— Скала совсем близко. Полезем?

— Конечно! — согласилась Лейла.

Молодые дамы, как козы, перепрыгивая с камня на камень, начали взбираться наверх. За ними, тяжело дыша и смахивая с лица пот, карабкался толстый младший евнух Али. Он умолял свою госпожу быть осторожнее. Следом, не говоря ни слова и опираясь на пики, шли саймены.

С каждым шагом тропа становилась круче. То, что снизу казалось близким, на самом деле находилось довольно далеко. Тут из-под ног Али вывернулся камень и покатился вниз, увлекая за собой сухие листья и ветки, другие камни. Евнух сейчас же сел на землю и заговорил про боль в ноге. Стало ясно, что толстяку не одолеть подъем. Лейла нисколько не жалела об этом:

— Значит, Анам-Таш не хочет, чтобы мы подходили к ней близко.

Потом они долго стояли на высоком склоне и любовались крымским пейзажем, особенно красивым в лучах заходящего солнца. Долина реки Качи лежала у них под ногами. Грушевые и яблоневые сады желтели там своей осенней листвой. Слева в туманной дымке рисовались вершины горы Ай-Петри. Справа тянулись безлесые горные кряжи с белыми проплешинами. Они напоминали стадо каких-то гигантских животных, выстроившихся в ряд и покорно подставивших плоские спины неяркому, клонившемуся на запад дневному светилу.