Три дня назад он безмерно удивился, увидев во дворе загородной усадьбы, арендованной русскими, только издохших псов и живую, невредимую госпожу Аржанову. Тут он совершил ошибку. Он не сдержался и выдал себя. Она обо всем догадалась. Потому что такие женщины прозорливы и хитроумны, как змеи, и нужно быть вдвойне осторожным, если хочешь переиграть их в решительной схватке. Его непосредственный начальник Джихангир-ага, недавно приезжавший в Бахчи-сарай из Стамбула под видом капитана турецкого корабля, объяснил Казы-Гирею ближайшую задачу. Русские вывели с полуострова войска, но теперь намерены освоить его другими способами, прежде всего, через торговые, деловые, культурные связи. Их разведка не дремала. Значит, надо максимально затруднить ее работу. Московиты, частным образом посещающие ханство, не должны свободно перемещаться по его дорогам, жить в его городах, дружить с населяющими его людьми и тем более — встречаться с ханскими чиновниками и самим ханом. Пусть страх станет здесь их спутником и вырастет непреодолимой стеной между ними и подданными Шахин-Гирея, а земля начнет гореть у них под ногами, словно незатухающий костер.

Так говорил Джихангир-ага. Если Казы-Гирей не хотел отправиться в мир иной с горлом, перерезанным от уха до уха коротким кинжалом-бебутом, обычно османская разведка таким образом расправлялась со своими ослушниками и предателями, — то ему следовало всерьез подумать над третьим вариантом покушения и осуществить его в кратчайшие сроки. Слишком многие в Бахчи-сарае заметили красавицу, прибывшую с севера, слишком многие уже симпатизировали ей.

Казы-Гирей перевернул страницу в сборнике хадисов. От движения воздуха язычок пламени в масляном светильнике качнулся и длинные тени заплясали на стене мечети. Двоюродный брат хана, шевеля губами, медленно читал новое духовное наставление:

«По свидетельству Абу Саида ал-Худри Посланник Бога сказал: “Тот из вас, кто увидит злодеяние, пусть остановит его своей рукой; если он не в состоянии сделать это — то своим языком; если он не в состоянии сделать и это — то своим сердцем, что является самой слабой степенью веры”».

Светлейший хан разрешил Казы-Гирею вернуться на полуостров, жить во дворце и исполнять разные поручения, потому что тот был младшим сыном его знаменитого дяди — Крым-Гирея. Этот правитель много сделал для процветания крымско-татарского государства. Однако скончался он внезапно, в возрасте пятидесяти двух лет. Налицо имелись признаки умышленного отравления. Тем не менее беи и мурзы из окружения хана не захотели проводить расследование. Шахин-Гирей, жалея двоюродного брата, надеялся, что Казы, получивший образование в Турции, унаследовал от отца острый ум и деятельный характер и станет толковым помощником в работе по проведению реформ.

Но Казы-Гирей во всем походил не не отца, а на мать, по происхождению грузинку. В детстве он много болел, и она баловала его сверх меры. Он жил при ней в гареме до десяти лет. Потом в Стамбуле посчастливилось ему принять участие в событии исключительном. Казы-Гирей попал в число пятисот мальчиков-подростков из благородных семейств, которые вместе с сыном султана Мустафы III прошли обряд обрезания в день рождения Пророка Мухаммада.

Получился великолепный, поистине народный мусульманский праздник. Он длился целую неделю. В садах султанского дворца Топкапы разбили множество шатров. Все знатные вельможи и сановники Оттоманской Порты, в том числе великий визирь и главный муфтий, возвели там роскошные павильоны. В окружении их, под тремя вязами, стоял трон с балдахином из золотой парчи. Повелитель османов восседал на нем, принимая важных гостей.

Гиреи тоже поставили свой шатер в султанском саду. Юного Казы привел туда старший племянник его покойного отца пятидесятивосьмилетний Селим. После Крым-Гирея он год находился на престоле ханства и недавно вернулся в Турцию, жил в своем поместье в городе Виза. Он сумел добиться аудиенции у монарха.

Таким образом, Казы увидел султана очень близко. Мустафа III выглядел величественно. Огромный белый тюрбан с перьями и алмазами возвышался у него на голове. Широкий зеленый кафтан с золотыми петлицами и опушкой из меха лисы-чернобурки скрывал очертания его фигуры, оставляя на виду только ноги в желтых сафьяновых сапогах.

Как и другие, Казы-Гирей простерся ниц перед султаном и поцеловал землю у его ног. Его величеству было угодно сказать отроку несколько слов. Поэтому Казы сапоги правителя рассмотрел особенно детально. Их узкие длинные носы задирались вверх, на подошвах посверкивали круглые выпуклые шляпки гвоздей, каблуки казались слишком высокими.

— Твой отец был прекрасный человек, — произнес Мустафа. — Ты помнишь его?

— Да, мой великий султан.

— Он погиб за веру.

— Это так.

— Будь достойным его.

— Слушаю и повинуюсь, мой султан.

Повелитель милостиво улыбнулся. Впечатлительному подростку почудилось, будто улыбка, обращенная к нему, была сердечной, взгляд — долгим и внимательным. Казы-Гирей запомнил это на всю жизнь.

А праздник продолжался. Днем в садах Топкапы происходили шествия и парады. Представители всех цехов городских ремесленников побывали тут. Нарядно одетые, они разыгрывали перед властителем пантомимы и дарили ему свои изделия. Грозные янычары с офицерами во главе дважды прошагали по садовым дорожкам. По вечерам акробаты, музыканты и певцы давали в садах концерты. Ночью над головами участников праздника вспыхивали и рассыпались на тысячи огней грандиозные фейерверки. Наконец наступил вечер 27 мая, и хирурги со своими инструментами вошли в шатры. В садах все стихло.

Первым обряду обрезания подвергся сын султана. Собравшимся предъявили свидетельство удачной операции, положенное на золотое блюдо. Великий визирь и главный муфтий тут же высыпали туда по две пригоршни монет. Затем блюдо отправили в султанский гарем, к матери принца.

После обрезания сын Мустафы III и другие мальчики, уже прошедшие обряд, построились в колонну и торжественно двинулись по улицам Стамбула под музыку и пение. В тот вечер султан бесплатно угощал свой народ, а тем, кто подвергся обрезанию, подарили по стеганому одеялу и дали небольшую пожизненную пенсию. Кроме того, правитель оплатил и работу хирургов.

Учился Казы-Гирей в медресе при Ени-Джами, мечети, построенной в конце XIII века матерью султана Мехмеда III Сафие. Это учебное заведение посещали толью дети придворных. За полгода Казы вызубрил наизусть примерно треть из 114 сур Корана. Дальше учеба пошла туго. История ислама, математика, география, арабский и французкие языки, основы военных знаний давались ему с трудом. Зато он отлично освоил верховую езду и игру «джеррит» — метание коротких копий в цель на всем скаку с лошади.

Почему-то сын Крым-Гирея думал, что султан после праздника обрезания не забудет о нем и предоставит службу непыльную, но почетную и денежную. Может быть, так бы и случилось. Однако после 1772 года положение Гиреев при османском дворе в Стамбуле сильно пошатнулось. Теперь они были не представители могучего рода, правившие богатой провинцией, ежегодно отправлявшие в метрополию большой «ясырь»: невольников и невольниц из российских земель, — выводящие на войну по первому приказу своего сюзерена стотысячное конное войско, а бедные родственники из края, охваченного смутой, просители, ждущие помощи в почти безнадежном деле, утопающие, лезущие на борт подбитого корабля.

Сначала Джихангир-ага представился самому старшему среди Гиреев — Селиму. Ничего симпатичного или приятного не нашел бывший хан в этом человеке. Появись он в Бахчисарайском дворце во время его правления, то, наверное, тучного горбоносого турка не пустили бы дальше Посольского дворика. Там слуги хана определяли, кто из чужестранцев достоин встретиться с правителем, а кто — нет. Однако и дворец, и Посольский дворик находились сейчас очень далеко. Все, что говорил Джихангир-ага, Селим-Гирей выслушал внимательно и обещал подумать. На самом же деле никакого выбора у них не имелось. Крайне стесненные в средствах, потомки основателя крымско-татарского государства Хаджи-Гирея, прозванного в народе «Мелек» — «Ангел», должны были искать себе службу сами. Соглашаясь, Казы не мог знать всех ее особенностей, а когда узнал, отступление стало невозможным…