Нападения четырех остальных колонн на нагорный ретрашамент у Очакова носили характер военной демонстрации, призванной отвлекать внимание противника от главного удара…

Шестая колонна формировалась и готовилась к движению. Горич взглянул на карманные часы. Они показывали 6 часов утра. Но еще не прибыл военный переводчик, о котором Потемкин давеча рассказывал Ивану Петровичу как-то невнятно. Бригадир уяснил лишь, что это – смелый, особо ценный и отменно знающий тюрко-татарский язык давний сотрудник светлейшего князя, причем – из секретной канцелярии Ее Величества, и надо дать ему прикрытие, хотя у того тоже есть свои люди.

– Чтоб и волоса не упало с ее головы, – значительно произнес главнокомандующий на прощание.

– С чьей головы? – не понял Горич.

– Я тебе все объяснил. Ступай, Иван Петрович. При штурме разберешься…

Стоя у костра рядом с адъютантом, бригадир ждал появления этого странного человека. Однако в темноте трудно было различать не только лица, но и фигуры. Ничего необычного он не заметил в молодом, среднего мужского роста офицере в надвинутой на лоб форменной треуголке и плаще, подбитом мехом.

– Честь имею явиться, ваше высокоблагородие, – прозвучал его грудной мягкий голос. – Я – переводчик, о коем предупреждал вас светлейший князь вчера. Вот мои люди.

– Опаздываете, господин капитан, – проворчал Горич, отчего-то решив, что меньшего чина смелый и особо ценный сотрудник иметь никак не может. – Я назначил для вашего прикрытия лучших солдат Фанагорийского полка… Подпоручик Самохвалов, ко мне!

На такую встречу Аржанова совершенно не рассчитывала. Потому, взяв бравого подпоручика за руку, она быстро увела его от костра подальше. Но Сергей Самохвалов «турецкую шпионку» все равно узнал. Конечно, секунд-майор фон Раан потом рассказал ему, кто она на самом деле, и подпоручик очень расстроился. Теперь, сняв шляпу, дворянин из Курской губернии галантно поклонился даме и смущенно сказал:

– Примите глубочайшие извинения, ваше сиятельство, за дерзкое мое обращение с вами в тот злополучный вечер. Честное слово, я не знал и готов…

– Ладно уж, господин подпоручик, – она улыбнулась. – Забудем неприятный инцидент.

– Стало быть, вы на меня не сердитесь?

– Не сержусь.

От этого заявления Самохвалов пришел в восторг, снова отвесил поклон и в знак признательности хотел поцеловать красавице руку, но она пригрозила ему пальцем:

– Не вздумайте! Здесь мы – солдаты. Вместе пойдем на штурм.

– И вам совсем не страшно? – он смотрел на нее во все глаза.

– Нет, – спокойно ответила Анастасия…

Пока они беседовали, Горич еще раз прошел вдоль своей колонны. Ординарец нес за ним смоляной факел и по приказу бригадира подходил к разным воинским частям и освещал их ряды. Согласно Уставу 1763 года, для атаки на укрепленные позиции противника применялся определенный боевой порядок, и сейчас он был воспроизведен довольно точно.

Впереди поставили рабочую команду в 250 человек с топорами, лопатами, кирками и штурмовыми лестницами, которые солдаты держали на плечах. За ней – 100 лучших стрелков. За ними – все гренадерские батальоны в шеренгах по шесть нижних чинов каждая. За гренадерами встали спешенные казаки и волонтеры. В хвосте колонны очутились артиллеристы.

Бригадир, обходя строй, разговаривал с солдатами. Он напоминал им о главной задаче – сходу взять бастион – и приказывал щадить женщин и детей на улицах города, отпускал соленые армейские шуточки насчет турок, высмеивая их сладострастие и женолюбие, отказ употреблять в пищу свинину и привычку молиться по пять раз на дню, встав на колени кверху задом. Служивые отвечали любимому командиру дружным хохотом.

Вскоре он вернулся к голове колонны, где находилась Аржанова со своими людьми, Самохвалов с десятью гренадерами, адъютант бригадира и три его ординарца. Пламя факела осветило лицо Горича, узкое, горбоносое, загорелое, и его коренастую фигуру. Белый маг вдруг дотронулся до рукава кафтана курской дворянки и тихо сказал:

– Генерал погибнет в этом бою.

– Почему вы так думаете, Сергей Васильевич? – удивилась она.

– Я вижу темное сияние над его головой…

Аржанова не успела ничего ответить, как грохот первого артиллерийского залпа разорвал тишину. Две шестипушечные батареи, за ночь перемещенные на прямую наводку к османскому бастиону, открыли ураганный огонь по вражескому укреплению. Орудия производили по одному выстрелу в минуту, и эта канонада продолжалась около получаса. Затем раздался громовой голос Горича:

– Господа офицеры! К атаке! Слуш-шай мою команду… Вперед скорым шагом марш!

Было семь часов утра 6 декабря 1788 года, когда русские двинулись от осадного лагеря к Очакову. Им предстояло преодолеть расстояние метров в девятьсот по заснеженной равнине с небольшими возвышениями. Османы увидели идущие на приступ войска и начали отстреливаться. Под сильный картечный и ружейный огонь попала пятая колонна бригадира Хрущева, которая шла справа от колонны Горича метрах в двадцати.

Не обращая внимания на свист неприятельских пуль и картечей, рабочие, стрелки, гренадеры, мушкетеры, казаки, волонтеры хладнокровно спустились в ров и потом, опираясь на ружья, взобрались на гребень земляного вала. Рабочие с топорами прорубили бреши в деревянном палисаде и солдаты оказались на второй линии защитных сооружений. Тут на них бросились янычары, вооруженные саблями и ятаганами. Навек успокоив пылких воинов Аллаха штыками, наши устремились дальше.

В этот момент раздался оглушительный взрыв, точнее, серия взрывов. Турки привели в действие пороховые закладки в минных галереях, что прорыл Лафит Клаве. Тонны песчаного грунта, камней, вырванных с корнем деревьев взметнулись вверх, на секунды заслонив небо, уже светлевшее. Однако большого ущерба наступающими взрывы практически не причинили и штурм остановить не могли. Ведь они прогремели в западной части очаковского мыса, а войска шли по восточной. Правда, песок, камни и обломки деревьев разлетелись далеко. Некоторые солдаты пострадали, получив ушибы, ссадины и даже сотрясение мозга. Например, поручик Чернозуб, чья фигура возвышалась в толпе стрелков, заимел здоровенную шишку на затылке, вовремя не успев отклониться от увесистого обломка грушевого дерева.

Шестая колонна уже штурмовала бастион. Укрепления его были наполовину разрушены ядрами и бомбами нашей артиллерии. Потому понадобилась только одна штурмовая лестница. Остальное рабочие разворотили кирками. Прыгая по камням, обрушившимся вниз, гренадеры проворно поднимались к проломам в брустверах. Бригадир Горич двигался впереди. Подняв шпагу, Иван Петрович громко повторял: «На приступ, ребята! В штыки!»

Откуда прилетела эта пуля, никто из них не понял. Османы отступали, в руках у них сверкали лишь клинки холодного оружия. Но пуля ударила храброму бригадиру прямо в сердце, и он упал на руки солдат, идущих за ним шаг в шаг. Гибель Горича видела и Аржанова, и Самохвалов, и Гончаров, и поручик Чернозуб, и Николай, тотчас вскинувший егерский штуцер с прицелом «диоптр».

В суматохе рукопашного боя сын горничной сумел разглядеть желто-алую вспышку из-за груды камней и в ответ послал свой свинцовый гостинец. Турок огромного роста в янычарской чалме, синем кафтане и атласных зеленых шароварах свалился им под ноги. Над переносицей на лбу у него чернело отверстие с голубиное яйцо. Его ружье дивной работы с инкрустациями на прикладе, с чеканкой на граненом стволе, имевшем восемь нарезов внутри, Николай, вполне довольный результатом выстрела, взял и повесил себе на плечо за красный юфтевый ремень.

Смерть Горича вызвала некоторое замешательство в рядах атакующих. Бездыханное тело Ивана Петровича положили на два ружья, и так, держа его словно на носилках, четыре человека понесли бригадира в лагерь. Начальство над колонной принял полковник Сытин из Фанагорийского гренадерского полка.

– Ребята! – закричал он, обернувшись к солдатам. – Отомстим бусурманским собакам за смерть любимого командира! За мной! Вперед!