Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

– Полагаю, ваша светлость, вопрос о штурме наконец-то решен, – сказал Репнин. – Обрадуйте же нас, назовите его дату.

Потемкин пожал плечами:

– Пока точно сказать не могу, господа. Но, очевидно, в самое ближайшее время. Инженерам нужно еще поработать с этими чертежами. Нужно изготовить их дубликаты для начальников атакующих колонн. Нужно перевести батареи двухпудовых мортир поближе и именно с этой стороны пробивать брешь в стене…

– Брешь необходима, – признал Репнин.

Он, представитель древнейшего аристократического рода, держался вполне демократично. Прадед князя Никита Репнин был верным соратником Петра Великого, службу начинал барабанщиком в «потешном» Преображенском полку, закончил ее генералом, вместе с царем-реформатором пройдя по полям сражений Северной войны.

Николай Васильевич, благодаря связям при дворе, уже в 26 лет имел чин генерал-майора. Таланты его были разнообразны: хитрый царедворец, искусный дипломат, смелый военачальник. Будучи послом в Польше, он сумел поладить с буйной польской шляхтой и добиться избрания на королевский трон Станислава-Августа Понятовского, проводившего пророссийскую политику. Летом 1770 года Николай Васильевич командовал дивизией в победоносных битвах с турками при Рябой Могиле, Ларге и Кагуле. После чего знаменитые герои этих сражений князь Репнин и граф Румянцев разругались в пух и прах. Императрица заняла в их споре нейтральную позицию, и обиженный князь покинул армию и уехал за границу «на воды для лечения».

Конечно, в Россию Николай Васильевич вернулся. Но стал гораздо осторожнее. У Репнина на глазах к вершине власти внезапно поднялся худородный и бедный дворянин из Смоленской губернии, некто Григорий Потемкин. В отличие от некоторых аристократов и царедворцев, Репнин не начал интриговать против него, и здесь, в Очакове, спокойно исполнял приказы Григория Александровича, ставшего светлейшим князем всего десять лет назад.

Хотя примеры непокорства были.

Так, нынче на военном совете отсутствовал генерал-аншеф Александр Васильевич Суворов, коему Потемкин-Таврический вверил командование левым флангом осадной армии. Совсем недавно Суворов прославился на всю Россию, с малыми силами отбив нападение пятитысячного отряда турок на крепость Кинбурн. Потому под Очаков генерал-аншеф приехал с боевым настроением и искренне не понимал, отчего светлейший князь медлит со штурмом.

Полководец дал волю своему злом языку, и уже летом 1788 года в великосветских гостиных Санкт-Петербурга и Москвы, в штабах дивизий и полков повторяли придуманную Суворовым первую присказку про Потемкина: «Я на камушке сижу, на Очаков я гляжу» – и вторую, касающуюся тактики и стратегии целом: «Одним гляденьем крепости не возьмешь»…

За словами последовали и дела.

Первая большая вылазка османов под Очаковым случилась 27 июля, в середине дня. Их отряд численностью около двух тысяч человек выступил из северных ворот крепости и по садам ее форштадта незаметно подобрался к нашему лагерю. Сначала турки сбили с позиций бугских казаков и, преследуя их, побежали дальше, к левому флангу лагеря. Навстречу противнику вышли два батальона Фанагорийского гренадерского полка, и вел их Суворов. Произошла отчаянная рукопашная схватка. На помощь фанагорийцам подоспели другие полки левого фланга. На помощь туркам тоже устремились подкрепления, открыла огонь крепостная артиллерия. Наши батареи стали ей отвечать. В бой вступила тяжелая кавалерия – Екатеринославский кирасирский полк.

Турок удалось оттеснить сначала от садов, потом – ко рву. Незакрытые крепостные ворота были уже рядом, и Суворов надеялся, что Потемкин, увидев этот успех, введет в сражение всю осадную армию: около 19 тысяч штыков и сабель. Со шпагой в руке он находился в первых рядах своих любимых гренадеров, крича: «На приступ, ребята!» – когда янычарская пуля легко ранила его в шею.

Однако главнокомандующий, наблюдавший за сим героическим действом в подзорную трубу, только чертыхался и никакого приказа об общем штурме не отдал. Турецкие ворота закрылись, наши войска отошли на свои позиции. В бою они потеряли убитыми и ранеными 365 человек. Суворов получил выговор вместо благодарности. Через два дня его рана воспалилась, генерал-аншефу пришлось уехать в госпиталь в Кинбурн. В дальнейшей осаде и штурме крепости он участия не принимал.

На большом военном совете генералы приняли много важных решений и утвердили основные принципы диспозиции предстоящего нападения на Очаков.

Постановили, что на штурм одновременно двинутся шесть колонн. Их состав будет примерно одинаковым: гренадерские, мушкетерские или егерские батальоны, команда лучших стрелков, команда рабочих с топорами и лопатами, чтобы рубить деревянные палисады и засыпать рвы, спешенные кавалеристы-волонтеры и казаки. Артиллеристы покатят за колоннами легкие полковые трехфунтовые орудия, чтобы стрелять через головы атакующей пехоты, прикрывая ее огнем.

Также на совете сразу распределили и обязанности между военачальниками.

Общее командование четырьмя колоннами правого фланга взял на себя генерал-аншеф князь Репнин, а командование двумя колоннами левого фланга – генерал-поручик Александр Николаевич Самойлов, племянник светлейшего князя.

В оперативном подчинении у них находились начальники колонн: первой – генерал-майор барон фон дер Пален, второй – генерал-поручик принц Виктор-Амадей Ангальт Бернбург-Шаумбург, дальний родственник царицы, третьей – генерал-майор князь Волконский, четвертой – молодой генерал-поручик князь Долгоруков, сын знаменитого покорителя Крымского ханства Василия Долгорукова, пятой – бригадир Хрущев, шестой – бригадир Горич. Для каждой колонны отводился участок фронта, на котором ей предстояло действовать…

Под жаркой медвежьей шкурой сон Аржановой был сладким, будто мечта, легким, точно майский ветерок. Рано утром светлейший князь ушел на свой военный совет, поцеловав ее в щеку, как послушную, примерную девочку. Анастасия заснула вновь. Сказал же он, что нечего ей теперь бояться. Если бы курская дворянка действительно чего-нибудь боялась – Турчанинов, конечно, не в счет, – то она никогда не стала бы Флорой. Не страх владел ее душой последнюю неделю жизни в Галате, а чувство предельной сосредоточенности и осторожности. Сама себе она казалась рысью, затаившейся в зарослях кустарника в засаде, но уже готовой к решающему прыжку. Только бы не промахнуться. Добыча, столь желанная и столь беспечная, приближалась, и под копытами у нее потрескивали сухие прошлогодние веточки, словно секундомер, отсчитывающий время.

Этот размеренный стук и разбудил Анастасию. Горничная стояла у постели. На подушку рядом с барыней она водрузила настольные часы и ждала результатов их действия. Аржанова приподнялась на руке, протерла глаза:

– Сколько теперь времени?

– Да уж обед через час, как о том распорядились их высокопревосходительство. Беспременно желают они обедать вместе с вами.

– А тут что?

– Завтрак вам ихний повар приготовил, – горничная опустила на постель поднос, где высился кофейник, чашка с блюдцем, сахарница, молочник и ваза с бисквитами.

– Трогательная забота, – пробормотала курская дворянка, наливая себе кофе. – А ты выспалась, Глафира? Ты завтракала? Как там кирасиры, Николай, Гончаров?

– Не извольте беспокоиться, ваше высокоблагородие. Наши все в порядке. Сыты, одеты, здоровы.

– Это хорошо, – Анастасия с удовольствием хлебнула горячего кофе из чашки.

– Стало быть, вы с ним, греховодником старым, Сатаны воплощением на земле, опять переспали? – верная служанка, сложив руки на животе, на белом переднике с кружевами по краям, укоризненно посмотрела на госпожу.

– Откуда такие выражения, Глафира? Сколько раз я просила тебя не лезть в чужие дела! Совершенно невозможные привычки ты приобрела в последнее время…

Но барыня на нее нисколько не сердилась, горничная это чувствовала. Вообще у Анастасии Петровны сейчас было превосходное настроение, цвет лица хороший и улыбка ясная на устах.

298
{"b":"932479","o":1}