Наконец, берейтор, сидевший на лошади передней, четвертой пары, заиграл в рожок. Царский поезд тронулся с места, постепенно набирая скорость. Сперва мелькали по сторонам замызганные симферопольские окраины. Примерно через полтора часа перед путешественниками открылся величественный вид. Весенняя степь постепенно переходила в зеленые предгорные долины с виноградниками и садами, дальше в голубой дымке рисовались вдали вершины главной крымской горной гряды.

Лошади шли ровной рысью.

Аржанова теперь следовала рядом с экипажем государыни. Колено о колено с курской дворянкой с внешней стороны двигался унтер-офицер Прокофьев. Иногда она с ним обменивалась короткими фразами. Корнет Чернозуб в красном кафтане, богато расшитом серебром, находился впереди эскорта справа, сержант Ермилов в синем кафтане, также причудливо украшенном, – слева. Анастасия видела их спины.

Повернув голову налево, она встречалась взглядом со светлейшим князем Потемкиным, сидевшим спиной по направлению движения, аккурат напротив императрицы. Григорий Александрович на французском языке давал пояснения государыне, императору Иосифу II, принцу де Линю и графу Кобенцелю. Он рассказывал им о фруктовых деревьях, произрастающих в Тавриде, о системе татарских арыков, питающих сады во время засушливого лета.

Дорогу от Симферополя до Бахчи-сарая Аржанова знала как свои пять пальцев. На ней, уже недалеко от бывшей ханской столицы, имелся участок с довольно крутым и длинным спуском, окруженным скалами. Вспоминая свои прошлые деяния на полуострове, Флора оценивала его как идеальное место для засады. Но никаких засад здесь ныне не предвиделось, потому что они с Мещерским расположили у скал полуроту Вятского пехотного полка, первый батальон которого квартировал в Бахчи-сарае.

Два кучера и три берейтора, не убавляя аллюра, подвели экипаж императрицы к данному участку. Впоследствии, при дознании, проведенном Аржановой, они объясняли это тем, что не знали в точности всех особенностей здешней грунтовой дороги: большое количество камней, мелких и крупных, отвесные уступы, в двух местах близко подступающие к дороге и ограничивающие видимость, крутой спуск.

На самом спуске тяжелая царская колесница стала сильно напирать на коней в упряжке, как бы подгоняя их. Они поневоле ускорили бег, хотя надо было уже тормозить. В следующую минуту два или три камня, отскочив от больших колес, с треском ударились о скалу. В узком пространстве они создали эффект, подобный выстрелам. Степные скакуны карачи Адиль-бея их никогда не слышали, здорово испугались и понесли.

Экипаж, подскакивая на ухабах и тяжело переваливаясь на рытвинах, помчался по дороге вниз. Напрасно оба кучера натягивали вожжи и орали как оглашенные: «Оп-па!» Напрасно берейторы, сидевшие на лошадях второй, третьей и четвертой пары, пытались их остановить. Ничего у них не получалось. Всадникам эскорта тоже пришлось прибавить скорости, но кирасиры и драгуны вполне владели своими четвероногими боевыми товарищами, отлично выезженными.

Потемкин, прервав рассказ о садах и фруктах, смотрел теперь на Аржанову. По его губам она читала одно слово: «Опасно!» Но не только слишком выразительный взгляд светлейшего князя в тот момент запомнился курской дворянке. Государыня повернула голову к юному восточному всаднику в чалме, украшенной спереди алмазной кокардой и страусовыми перьями. Ее лицо было абсолютно спокойным, а бирюзовые глаза, как обычно, излучали приветливость и доброту.

– Остановите их, Флора, – негромко произнесла самодержица всероссийская.

– Слушаюсь, ваше величество!

То, что сейчас великая царица вспомнила служебный псевдоним Аржановой и произнесла его вслух, наполнило сердце Анастасии каким-то небывалым и восторженным чувством. Она уже знала, что делать. Исполнительный унтер-офицер Прокофьев по ее приказу поскакал к корнету Чернозубу с повелением обогнать царский экипаж и в метрах двадцати за спуском всем кирасирам спешиться и лечь на дорогу. Лошади, даже взбесившиеся, никогда не пойдут по людям. Сама Аржанова вместе с тремя солдатами справа, а сержант Ермилов с солдатами слева теперь неслись по дороге бок о бок с упряжными конями и помогали берейторам уменьшить их аллюр.

Алмаз не сразу понял, что от него требуется. Большой любитель скачки, особенно – наперегонки, он даже удивленно оглянулся на хозяйку, чувствуя, как упорно и настойчиво она удерживает его. «Рысью, Алмаз, рысью!» – командовала курская дворянка, вплотную подводя арабского жеребца к правому скакуну первой пары, впряженной в экипаж без берейтора.

Анастасии удалось схватить левой рукой вожжи, и теперь она натягивала их, усиливая действия кучера. Алмаз же, притираясь левым боком к обезумевшей лошади, заставлял ее идти галопом гораздо медленнее да в придачу к тому слегка покусывал за холку. Бедное животное пребывало в полной растерянности и уже кое-как переставляло ноги, ибо таким манером жеребцы по большей части и добиваются благосклонности кобыл перед соитием.

Лошади действительно остановились.

Произошло это прямо перед кирасирами в восточных кафтанах, лежащими на дороге лицом вниз. Головы они на всякий случай прикрыли руками. Первым в этом ряду храбрейших находился несравненный и могучий Остап Чернозуб. Меховая шапка, обмотанная чалмой, валялась рядом. Затылок украинца, обритый наголо по татарскому обычаю, блистал на майском солнце. Далее занимали места еще шесть рядовых. Остальные стояли поодаль, держа под уздцы верховых коней, собственных и тех своих товарищей, кто лег на дорогу.

Знатные путешественники вышли из экипажа. После пережитого приключения им, конечно, хотелось побыть на твердой земле и еще раз оглядеться вокруг, чтобы правильно оценить только что свершившееся событие. С особым интересом они наблюдали, как восточные воины, вызволившие их из беды столь необычным способом, поднимаются на ноги, отряхивают свои роскошные кафтаны от белой дорожной крымской пыли, пересмеиваются, переговариваются.

Лакеи, присланные царицей, принесли на подносах кувшины с чашками и начали угощать доблестных кавалеристов. В кувшинаых плескалось не вино, не оранжад, не родниковая вода, а «буза», национальный татарский напиток. Установил это хитрый граф Кобенцель, за годы работы послом в Санкт-Петербурге выучивший-таки сотни две русских слов. Он сообщил императору Иосифу II, что пили татары и впрямь не вино, категорически запрещенное пророком Мухаммадом, но что, скорее всего, они – не татары, ибо говорили по-русски.

– Я не удивляюсь! – воскликнул в ответ император.

– Почему, ваше величество?

– Мы находимся в самом центе великолепного спектакля, разыгрываемого князем Потемкиным. Если тут по-человечески заговорят лошади и собаки, значит, так у него запланировано.

– Вы преувеличиваете, ваше величество.

– Нисколько, мой любезный Кобенцель!

Граф все же не согласился с монархом. Путешествие на две тысячи верст, в коем царицу радостно приветствуют все ее подданные, в коем закладывают церкви, крепости, города, спускают на воду военные корабли, а недавно завоеванные народы изъявляют ей свою покорность и восхищение – это вовсе не похоже на спектакль. Это – нечто другое. Как бы ни морщились и ни иронизировали в европейских столицах, но это – настоящий триумф бывшей немецкой принцессы из обедневшего рода Софии-Августы-Фредерики Ангальт-Цербстской, ставшей Екатериной II, умнейшей женщины на Земле…

Царский поезд прибыл в Бахчи-сарай точно по расписанию, составленному Таврическим губернатором: 21 мая 1787 года, в шестом часу вечера. Перед ханским дворцом на мосту через реку Чурук-Су государыню приветствовали русские чиновники, возглавляемые управителем канцелярии коллежским советником князем Мещерским, представители крымско-татарской знати с председателем местного самоуправления карачи Мехмет-беем из рода Ширин, духовенство, как православное, так и мусульманское, дервиши из ближайшего текие, которые тут же исполнили для самодержицы всероссийской свой коронный номер: верчение на одной ноге под удары барабана и звуки турецкой флейты в течение получаса.