О названии города Аржановой пока ничего не было известно. Новость насчет прибытия кораблей она подтвердила, правда, не особенно вдаваясь в подробности. Еще она сообщила священнику об отречении от престола светлейшего хана Шахин-Гирея и сказала, что в Санкт-Петербурге появился Манифест Ее Величества о присоединении полуострова Крым, острова Тамань и реки Кубань к России.

— Следовательно, власть переменилась? — спросил отец Гермоген.

— Именно так.

— Ну, с Русью мы поладим.

— Не сомневаюсь в этом, — она улыбнулась священнослужителю. — Только не забудьте внести исправление в документы. Теперь монастырь находится не в Крымском ханстве, а в Таврической губернии Российской империи…

Собственно говоря, в последних словах и заключался итог ее работы здесь в течение двенадцати месяцев. Это была победа. Ради нее Аржанова рисковала жизнью, переносила лишения, воевала с турками и дружила с татарами, бороздила морские просторы на корабле «Хотин» вместе с капитаном бригадирского ранга Козляниновым.

Она могла радоваться.

Новый повод для ликования доставило ей письмо из Санкт-Петербурга, врученное Сергеем Лашкаревым. Государыня не забывала о своих верных слугах и в воздаяние подвигов и трудов Флоры пожаловала ей тысячу десятин на территории новой губернии. Этот земельный надел Анастасии разрешали выбрать по своему усмотрению в приморских районах полуострова, ранее принадлежавших османам, затем заявить о своем выборе и получить на него царскую дарственную грамоту, оформленную надлежащим образом в канцелярии таврического губернатора, каковую предполагалось разместить в Ак-Мечети. Такой же награды, но меньшего размера — семьсот десятин — удостаивался и князь Мещерский. Унтер-офицеров и рядовых Новотроицкого кирасирского полка императрица поощрила денежными премиями в триста и двести рублей соответственно.

Кроме письма из Северной Пальмиры, ей привезли и послание из Кременчуга — от светлейшего князи Потемкина. Он писал о скорой встрече. В июне сего года светлейший намеревался приехать в Карасу-Базар и лично привести татарских беев, мурз и имамов к присяге на верность Екатерине Второй. Дабы событие навсегда запечатлелось в памяти мусульман, Григорий Александрович выбрал для высокоторжественной церемонии место совершенно уникальное — отвесную, похожую на огромную башню, Белую скалу, или по-татарски «Ак-кая».

Она грозно и величественно возвышалась посреди степи, достигала 334 метров над уровнем моря, находилась в долине реки Биюк-карасу, в пяти километрах к северо-востоку от города Карасу-Базара. Крутые ее известняковые выступы, причудливо изъеденные эрозией, имели много ниш, гротов, ложбин, осыпей. Потому контроль над местностью Потемкин хотел доверить разведывательно-диверсионной группе Флоры.

После красот природы, пышно описанных светлейшим, сообщение командора показалось Аржановой слишком лаконичным: «Милостивая государыня Анастасия Петровна! Сим извещаю, что эскадра в конце апреля отплывет из Керчи, а прибудет в Ахтиар, вероятно, в первых числах мая. Я — на «Хотине», матушка Агриппина Ферапонтовна — тоже. Не чаю, когда увидимся, краса моя. Покорный Ваш слуга Тимофей Козлянинов».

Примерно полдня курская дворянка размышляла над тем, что ей теперь делать.

Жили они тогда в небольшой усадьбе на самой окраине Карасу-Базара. Весна выдалась ранняя. Крымская степь уже дышала горячим, пыльным, терпким от запаха полыни воздухом на глинобитные стены дома. Аржанова, улегшись на диванчик «сет», закрывала глаза и видела совсем другую картину. Флагманский корабль, неся все паруса, вспенивал форштевнем воду. Доблестный его капитан сжимал в руке подзорную трубу и указывал на линию горизонта, где понемногу собирались штормовые облака. В снастях завывал ветер, соленые брызги летели на палубу. Сверкающий мир великой морской стихии, свежий и прозрачный, напоминал сказку, которая может уйти и больше не повториться.

Флора, вызвав к себе Мещерского, рассказала ему про новое задание светлейшего князя, а закончила тем, что завтра вместе со слугами уезжает из Карасу-Базара.

— Куда? — ошеломленно спросил секунд-ротмистр.

— В Инкерман.

— Зачем же, любезная Анастасия Петровна?

— Хочу помолиться в храме Святого Климента.

— Прямо сейчас?

— Да.

Молодой офицер, отлично зная Аржанову, понимал, что за ее странным, поспешным решением стоит нечто важное. Опытный сотрудник секретной канцелярии Ее Величества не будет безоглядно предаваться сиюминутным настроениям. Обученный некоторым приемам, он знает, как преодолеть душевную слабость. Тревожило начальника охраны другое: курская дворянка не желала раскрывать ему истинную причину отъезда. Он не мог приказывать Анастасии, поскольку группой командовала она, но право совещательного голоса имел. Мещерский воспользовался им умело и втянул вдову подполковника в долгий разговор о том, каким образом организовать поездку — достаточно длинную и совсем небезопасную в Крыму, еще не остывшему от перипетий мятежа.

— К чему вы клоните, Михаил? — наконец не выдержала Аржанова.

— Я с кирасирами поеду вместе с вами.

— Еще чего!

При мысли о том, что добрая Агриппина Ферапонтовна увидит ее в сопровождении замечательной команды, где один сержант Чернозуб устрашит своим видом кого угодно, Анастасии стало не по себе. Вовсе она не хотела, чтобы будущая свекровь — на минуту предположим и такое — задумалась, кем, в сущности, является госпожа Аржанова, возлюбленная ее старшего сына-капитана.

Пользуясь растерянностью Флоры, секунд-ротмистр продожил наступление:

— Пустынное место этот Инкерман, конечно. Море, горы, пещеры. Но где гарантия, что в них не прячутся сторонники разгромленного смутьяна Бахадыр-Гирея, которым терять больше нечего?.. А потом, Анастасия Петровна, я бы вместе с вами выбрал земельный надел, пожалованный нам государыней. Или вам претит быть моей соседкой?

— Нет, не претит.

— Тогда о чем мы спорим, ваше высокоблагородие?..

Ох, как гнали они лошадей по узким грунтовым дорогам! Белая крымская пыль облаком вставала у них за спиной и медленно оседала на листья кизила и шиповника, на раскидистые ветви грабов и буков, на зеленый еще покров яйлы. Татарские деревни с приземистыми домиками мелькали по сторонам, подобно картонным декорациям. Бесконечная водная гладь открылась за горным перевалом внезапно. Аржанова остановила Алмаза, спешилась, шагнула к краю обрыва и сняла треуголку:

— Здравствуй, море!

Длинный, семикилометровый залив лежал перед ней как на ладони. Извилистые его берега врезались в сушу, образуя много уютных бухт и бухточек. В одной из них на якоре стояли два фрегата. В балке, заросшей мелким дубняком и можжевельником, раскинулись лагерем белые походные палатки пехотных полков Копорского и Днепровского, а также — гренадерского батальона. Анастасия вздохнула с облегчением. Она не опоздала. Эскадра в Ахтиар еще не пришла…

Ветер дул попутный, с востока на запад, силою до четырех баллов. Погода благоприятствовала русским, и вице-адмирал Федот Алексеевич Клокачев считал, что переход завершится удачно. Правда, сам он в этой части Крыма не бывал. Но подчиненные ему капитаны некоторых кораблей тут бывали. Да и карты для плавания, тщательно подготовленные, указывали все глубины, узкости, мели.

Выпускник Морского кадетского корпуса в Санкт-Петербурге, Клокачев начал службу на Балтийском флоте еще в царствование Елизаветы Петровны. «Звездный час» пережил в сражении с турками при Чесме. Капитан первого ранга командовал линейным кораблем «Европа», имевшим на вооружении 66 пушек. Мастерски управляя парусами под огнем противника, Клокачев трижды и в кратчайшее время совершал поворот оверштаг и занимал место в строю, указываемое главнокомандующим. Ночью, подойдя к бухте вплотную, «Европа» полчаса одна перестреливалась с османским флотом и сожгла большое вражеское судно. За экспедицию в Архипелаге Федот Алексеевич получил сразу два ордена Св. Георгия — четвертой и третьей степени, что было редкостью.