Но и тех и других опередил мощный залп из солдатских фузей и кирасирских карабинов. За то короткое время, которое выпало нашим морякам для подготовки к рукопашной, команда «Хотина» построилась на квартердеке в виде латинской буквы «L», обратив лица к правому борту. В прямой линии в первой шеренге находились солдаты абордажной партии, за ними во второй шеренге — канониры, за канонирами — матросы. В боковой линии к ним примыкали подчиненные князя Мещерского.

Так что пистолетные выстрелы ожидаемого успеха берберам не принесли. Отбросив ненужное теперь огнестрельное оружие, участники боя схватились за сабли, палаши, тесаки. Пираты рвались на шканцы, к штурвалу. Но это место надежно прикрывали рослые кирасиры во главе с сержантом Чернозубом, вооружившимся по своему обыкновению длинным обломком рея.

Аржанова держала наготове армейский пистолет, но чувствовала, что едва ли сегодня он понадобится. Во-первых, на палубе перед ней крутилась и вертелась настоящая куча-мала, оттого можно было невзначай попасть и в своих людей. Во-вторых, при всей дикой ярости и сноровке пиратов, ей явственно виделось скорое окончание боя. Русские имели численное преимущество. Постепенно они теснили нападающих к правому борту, укладывая наиболее рьяных бойцов на квартердек с разрубленными руками, разбитыми головами, проколотыми животами.

Вдруг, тонко свистнув, около плеча Анастасии пролетела пуля и впилась в деревянную стену юта. Невольно она подняла глаза выше, посмотрела дальше, на носовую надстройку шебеки. Там стоял человек такого же коричневого цвета кожи, как и все пираты, но немного тучный, одетый с претензией на роскошь: бархатная короткая куртка, широкие атласные шаровары, малиновая феска с золотой кистью. За поясом у него торчали кинжал «бебут», богато украшенный, и пистолет традиционного восточного дизайна. Второй пистолет он держал в руках, и дуло его еще дымилось от недавнего выстрела.

Конечно, это был Селим Траблези.

Давно уже он не участвовал в рукопашных схватках сам, на то имелись у него верные помощники и заместители. Обычно раис, занимая безопасную позицию где-нибудь на возвышении, наблюдал за ходом битвы и в случае необходимости высылал резерв — два десятка старых своих товарищей, прошедших огонь и воду, испытанных во многих схватках, виртуозно владеющих оружием. Ничто и никогда не останавливало их.

Только сейчас Селим отправил северо-африканских ветеранов на русский корабль. Потому он и сам переместился поближе к невообразимой свалке на его палубе. Интуиция подсказывала раису, что дело принимает плохой оборот. Теперь он следил за группой резерва в надежде на благоприятный перелом. Может быть, бывалым воинам удастся выйти неверным во фланг, ошеломить их внезапным появлением, громким боевым кличем, прицельной стрельбой из ружей с нарезным стволом, бьющим в цель куда лучше, чем гладкоствольные мушкеты.

Орлиный взор Траблези за головами дерущихся сквозь дым, не рассеявшийся после выстрелов, сумел найти двух людей в светлых кафтанах и черных треуголках. Они спокойно наблюдали за баталией. Бербер легко угадал в них командиров. С высоты носовой надстройки русские начальники показались ему совершенно беззащитными, доступными для его нового пистолета, изготовленного в городе Каире прославленным мастером Омером. Жаль, он промахнулся, хотя и совсем немного…

Думая о втором пистолете за поясом капитана «Орхание», Анастасия отступила от шканцев в тень, к двери, ведущей в помещения юта. Рукой она дотронулась до плеча Николая, стоявшего там, и указала ему на человека в малиновой феске с золотой кистью. Молодой слуга послушно кивнул.

С помощью «диоптра», в центре коего находилось перекрестье, Николай увидел Селима по-другому: крупная, лобастая голова, обритая наголо, карие глаза навыкате, слегка приплюснутый нос, толстые щеки, ухо с золотой серьгой. Сначала сын горничной навел штуцер на лоб бербера, однако небольшие колебания палубы заставили его переместить мушку на ухо — так получалось надежнее.

Теперь все звуки мира замерли для лучшего стрелка. Он, точно слившись в единое целое с изделием Тульского оружейного завода, почувствовал на плече и у щеки тепло его орехового приклада и в левой руке тяжесть граненого ствола. «Ну, Дружок, не подведи меня, — мысленно обратился он к штуцеру. — Порох — хорош, пуля — тяжела, потому давай милый!» Медленно положил Николай палец на спусковой крючок, соединенный с боевой пружиной, и столь же медленно, вместе с собственным выдохом, надавил на латунную изогнутую полоску.

Пуля попала старому пирату в висок, и смерть его была мгновенной. Но она ничего не изменила в картине боя. Берберы отступали. Не только Селиму Траблези, но и другим достаточно опытным морским разбойникам становилось ясно, что на сей раз они здорово просчитались. Отчаянно отбивая атаки русских, пираты возвращались на «Орхание», отцепляли абордажные крючья, ими вбитые, отталкивались баграми от проклятого, точно заколдованного корабля, принадлежавшего неверным.

Шебека отходила в сторону от «Хотина». Уцелевшим в рукопашной удалось поднять треугольный парус на ее фок-мачте. Полосатое красно-белое трапециевидное полотнище, тоже быстро распущенное на грот-мачте, под порывом ветра загорелось. Брандкугель сработал, но не сразу. Берберы поспешно спустили рей на палубу и принялись заливать парус водой, которую зачерпывали ведрами на веревках в море.

В этой суете они не заметили, как знатный крымский пассажир Казы-Гирей со своими хорошо вооруженными товарищами изловчился нагрузить и спустить с другого борта «Орхание» самый большой на ней баркас. Теперь он, прикрываясь корпусом судна от русских, собирался отплыть от шебеки в наиболее удобный момент. Люди из его отряда никаких теплых чувств к пиратам не испытывали и держали пистолеты заряженными на тот случай, если берберы захотят остановить их или вздумают тоже перебраться на баркас.

В наступающих сумерках «Орхание», озаренная всполохами огня, который то затихал, то поднимался вновь на верхней палубе и охватывал ванты, фордуны и штаги, казалась длинным черным туловищем неведомого животного, внезапно появившегося на поверхности из глубин Черного моря. Козлянинов разглядывал в подзорную трубу все, происходящее на ней, и гадал, сумеют ли африканские наемники турок справиться с пожаром. Не так легко унять пламя на узком пространстве, продуваемом ветром и забитом до отказа предметами из дерева, парусиной и пеньковыми канатами разной толщины. Ведь последние, насквозь пропитанные смолой, горят просто замечательно.

Кроме того, в глубине шебеки, где-то на носу или на корме имелась крюйт-камера — помещение для хранения пороха. Он мог находиться в бочках, что менее опасно. Но мог и лежать на полках, уже расфасованный в холщовые картузы и тростниковые скорострельные трубки — для пушек, в бумажные патроны с пулями для ружей, в пустотелые гранаты из металла. Когда огонь дойдет до них, взрыв станет неизбежным.

Вроде бы, аварийная ситуация, сложившаяся на судне, должна была заставить экипаж беспрекословно подчиняться капитану и действовать очень организованно. Однако в бестолковой беготне на палубе командор ни малейшей организации не замечал. Традиционное место капитана и вахтенного офицера на шканцах, у штурвала, оставалось пустым, да и матросов для тушения пожара явно не хватало.

Кучки людей, мешая друг другу, метались от борта к борту. Одни черпая воду, в спешке утопили несколько ведер. Другие, поднявшись по вантам грот-мачты, хотели сбить пламя на них кусками мокрой дерюги, но не удержались на высоте и упали в море. Третьи, толкаясь, спускали вниз восьмивесельный ялик, чрезмерно нагруженный какими-то корзинами и мешками.

Агония «Орхание» продолжалась около часа, и русские издали наблюдали за ней. После падения грот-мачты огонь полностью овладел шебекой, превратив ее в пылающий остров посреди моря, прекрасно различимый на фоне темнеющего неба. Вскоре произошел взрыв крюйт-камеры. Конечно, при этой ярчайшей вспышке наши моряки заметили и баркас, и ялик, на веслах уходившие в сторону берега. Но преследовать не стали.