В конце концов Анастасия пришла ему на помощь:
— Давно вы командуете «Хотиным»?
— Нет. Всего третий месяц.
— И вы довольны?
— Отличный корабль, рулю вполне послушный.
— Послушный? — удивилась Аржанова.
— Корабли, Анастасия Петровна, они — те же живые существа. У каждого — свой характер, своя жизнь и судьба.
— Не может быть, — сказала она.
Капитан обрадовался. Тема для беседы с этой странной молодой особой все-таки нашлась. Он пустился рассказывать ей о «Хотине» подробно, горячо, увлеченно. Остановить моряка смог только Веселитский. Чрезвычайный посланник и полномочный министр обратил его внимание на то, что придворный раут уже заканчивается, надо прощаться с хозяином дома.
Козлянинов, поклонившись, не очень-то ловко поцеловал Аржановой руку и поспешил к Юсуп-бею, занявшему позицию у выхода, чтоб провожать гостей.
— Вы сказали ему о приказе, подписанном командующим Азовской флотилией адмиралом Сенявиным? — спросил вдову подполковника Веселитский.
— Не успела, ваше превосходительство, — Анастасия смотрела вслед капитану.
— Но вы так долго беседовали…
— Только о судьбе корабля, ваше превосходительство!
Старый разведчик и дипломат ни слов ее, ни настроения толком не понял, однако на всякий случай предупредил:
— Надеюсь, любезная Анастасия Петровна, эти отвлеченные разговоры не помешают вам выполнить поручение секретной канцелярии Ее Величества. Ваша командировка в Гёзлёве в нынешней ситуации приобретает особое значение…
Эскадра шла на север.
Козлянинов удачно провел корабли через узкости Керченского пролива, где с левой стороны высились отвесные скалы крымского берега и около них кипели буруны, а с правой стороны простирались бесконечные песчаные отмели полуострова Тамань. Тут ветер переменился. Теперь он дул бейдевинд, то есть порывы его ударяли в носовые скулы «Хотина» то слева, то справа. Ход сразу замедлился, упал с восьми узлов до трех. Морякам приходилось идти галсами, или, проще говоря, периодически менять направление движения, чтобы поймать ветер в паруса.
Старичок «Хотин», спущенный на воду в марте 1770 года, легко всходил на волну, но при этом скрипел всеми своими несущими деревянными конструкциями: бимсами, шпангоутами, пиллерсами, клямсами. То была жалобная песня русского леса, произраставшего по берегам рек Битюг, Цна, Мокша, Вадь, Хопер, Осередь, Савола и Воронеж. Веками прямоствольные дубы, ветвистые клены, липы и ясени, истекающие смолой сосны поднимали свои кроны прямо к небу, слушали лишь свист ветра.
Вдруг откуда ни возьмись явились сюда дотошные служилые люди. Они пересчитали деревья, проверили их на «гнилость в сердце» и облуп, или ветреницу, снаружи, измерили их диаметр и высоту, поклеймили особыми царскими клеймами. В своих реестрах они записали, что здоровых деревьев, годных для корабельного, галерного и шлюпочного строения, в Воронежской губернии огромное количество. Следовательно, и судовым верфям в Икорце, Таврове, Воронеже, как то повелел великий государь, быть!
Суждение Петра Первого известно: ни одна держава, подобная России, не может обходиться без портов, флота, приморской торговли. Балтийское море он завоевал, но на покорение южных морей — Азовского и Черного — ни времени, ни сил не хватило. Здесь с XV века сидели турки и татары. Они так привыкли к вольготному существованию, что царю Всея Руси надменно отвечали, будто моря эти есть внутренняя, естественная часть Османской империи, оттого никому и никогда переданы они не будут.
Если кто и принимал заветы Петра в полной мере, то это была немецкая принцесса София Фредерика Августа Ангальт-Цербстская, больше известная современникам под именем Екатерины Второй. Летом 1762 года ее возвели на русский престол гвардейцы вместо слабоумного супруга, императора Петра III. Екатерина Алексеевна хорошо знала, с чего следует начинать борьбу за выход к морю. С построения флота, конечно.
Таким образом, уже осенью 1762 года в Воронеж и Тамбов из столицы приехали лейтенанты Жилин и Извеков с поручением осмотреть леса и верфи, еще Петром возведенные. Их отчет получился нерадостным: леса в отменном состоянии, но верфи почти разрушены, корабли разобраны или сгнили. Это не остановило царицу. Спустя несколько лет она приказала верфи восстановить, корабли на них делать. Из бюджета страны правительство выделило на южный морской проект 100 тысяч рублей — деньги по тем временам немалые.
Коли есть финансы, то все остальное к ним, непременно, приложится, было бы желание.
Инженеры Ламбеямис, Афанасьев и Селянинов специально для воронежского мелководья, для благополучной проводки кораблей по Дону вниз, на Азовское море, и базирования их в Таганроге, где глубина гавани не превышала иногда и полутора метров, разработали чертежи новых судов. Они немного походили на тогдашние фрегаты, но осадку имели в два раза меньше, вместо стандартных 5–6 метров только — 2–3 метра.
Адмиралтейств-коллегия, рассмотрев проект, все одобрила и назвала парусники «новоизобретенными». Императрица начертала на бумагах: «Быть по сему. Екатерина». Вдохновленный высочайшим доверием, Иван Афанасьев отправился в Воронежскую губернию претворять в жизнь замысел, закладывать головной корабль серии, самый крупный в ней. Его назвали «Хотин», в честь недавней победы над османами.
В Павловске Афанасьев обнаружил сохранившиеся Петровские доки на пологом берегу реки Осередь, впадавшей в Дон, Адмиралтейскую крепость с казармами, мастерскими, складами. Дерево там уже заготовили. Для «Хотина» корабельный инженер выбрал лучшие материалы: на киль — прямой, длинный, толстый ствол молодого дуба, срубленного в Коротояцком уезде у села Яблонного. То был как бы «позвоночник» будущего судна. Из коротояцких дубов плотники стали выделывать и «ребра» — выгнутые шпангоуты, коих по набору корпуса в 32 метра требовалось никак не менее шестидесяти штук.
Корпус собрали на стапеле довольно быстро — за шесть месяцев. Дальнейшее дооборудование (мачты, бегучий и стоячий такелаж), снаряжение и вооружение производили уже на Азовском море, в гавани Таганрога. Российской казне «Хотин» обошелся дороже других одиннадцати «новоизобретенных» парусников. На корпус его потратили 4254 рубля и 81 копейку, на такелаж — 3837 рублей и 30 копеек, на артиллерию (сперва установили только 16 пушек) — 1782 рубля и 94 копейки[135].
Первым командиром «Хотина» стал капитан-лейтенант Мартын Петрович фон Дезин, опытный моряк. Он привел корабль из Новопавловска в Таганрог, под своим присмотром достроил и в мае 1771 года вышел на нем в крейсерство по Азовскому морю. Настолько добротно и красиво выглядел «Хотин», таким хорошим морским ходоком являлся, что на нем решил держать флаг вице-адмирал Сенявин, командующий Азовской флотилией.
В это время шла первая русско-турецкая война. Корпус генерала князя Долгорукова готовился вступить в Крымское ханство. Эскадра Сенявина, состоявшая из десяти кораблей, поддерживала его действия и отправилась к Керченскому проливу. Здесь 21 июня 1771 года русские моряки увидели турецкий флот, насчитывающий сорок военных и транспортных судов. Вице-адмирал поднял на «Хотине» сигнал: «Идти на сближение с неприятелем».
Капитаны, приплывшие сюда с берегов Босфора, не поверили своим глазам.
Из «внутреннего» моря Османской империи, где прежде никто не смел противостоять туркам, им навстречу двигался грозный строй боевых многопушечных кораблей под Андреевскими флангами. Конечно, шпионы доносили мусульманам о строительстве, развернутом в Таганроге. Однако в Стамбуле считали, будто создать дееспособный военный флот за год-два нельзя и у русских ничего не получится. Мысль о том, что корабли можно построить за сотни километров от морского берега и с помощью инженерных изобретений спустить по рекам, не очень глубоководным, к Азовскому морю даже не приходила им в голову.
Готовясь к боевому крещению, на «новоизобретенных» парусниках «Хотин», «Морея», «Азов», «Новопавловск», «Модон», «Таганрог», «Журжа» сыграли артиллерийскую тревогу. К сожалению экипажей, огонь открыть не довелось. Турки, имея численное превосходство, обратились в бегство. Сенявин хотел их преследовать и навязать бой. Но тут поднялся шквальный ветер, пошел дождь, видимость сильно ухудшилась. Османы ушли. Наша эскадра встала на якорь у самого Керченского пролива.
