Старец посмотрел на нее с интересом:

– Конечно, нет.

– Вот видите. Рабыней женщину сделал ислам. Но он распространился в Аравии не ранее VIII века.

– Я знаю, – Виркович кивнул. – Случайно мне попался один древний манускрипт. Там я прочитал рассказ о прежней жизни моего народа. Сначала караимы верили шаманам и почитали единого бога – Тенгри. За женщиной-прародительницей Тенгри признавал силу и власть над людьми ее рода.

– Прекрасные примеры старины! – Анастасия мило улыбнулась ученому старцу. – Не все они забыты. Власть великой царицы безгранична в России…

– Вай-вай! – Виркович даже всплеснул руками. – Как я сразу не догадался! Ведь вы – русская…

– Совершенно верно.

– Идемте! – он решительно оперся на посох. – Я сам отведу вас! Это недалеко… Наступает ночь. Пора подумать о ночлеге. В доме Аджи-аги Бобовича сейчас находится его старший приказчик Эзра Мичри…

Аржанова еще раз убедилась, что в Чуфут-кале размеры и площади весьма относительны. Так, «большая усадьба» Бобовича едва ли занимала триста квадратных метров. Через ее открытые настежь ворота их арба протиснулась с трудом и заняла изрядное место на прямоугольном дворе, вымощенном камнем. Слева тянулся длинный двухэтажный дом с верандой на втором этаже, куда вела наружная деревянная лестница. Еще два строения находились справа: первое, двухэтажное – прямо у ворот, второе, одноэтажное – в дальнем углу двора, впритык к стене.

Эта стена высотой и прочностью не отличалась. Анастасия заглянула за нее и тотчас отодвинулась в испуге. Стену построили вровень с обрывом скалы: впереди – только небо, далеко внизу – долина Ашлама-дере с дорогой, похожей на нитку, с домиками, как игрушки, с аккуратными квадратиками огородов.

Однако жители Чуфут-кале давно приспособились к тесным ее пространствам. Не успели люди Аржановой оглянуться, как двое слуг Бобовича под началом старшего приказчика завели лошадей и мулов на первый этаж дома, где располагалась конюшня и сарай, ловко раскидали по комнатам второго этажа корзины, сундуки и саквояжи. Затем они предложили постояльцам осмотреть всю усадьбу и даже заказать ужин.

В распоряжении Анастасии оказалась угловая крохотная комнатка с двумя узкими окнами и дверью на веранду. В конце ее крепко сбитая скамья одной стороной входила в стену, другой упиралась в резные, крашенные масляной краской балясины веранды. На скамью Глафира поставила клетку с Апельсином, открыла ее и, прицепив к перепончатой лапке селезня длинный ремешок, выпустила его гулять и осваиваться на новом месте. Птица-талисман захлопала крыльями и уронила на деревянный пол, покрытый плетеным ковриком, легкое оранжевое перышко.

Без сомнения, Аржанова узнала в Эзре Мичри того самого человека, кто долго разговаривал о Микисом Попандопулосом у ветряной мельницы два дня назад. Но и Мичри ее узнал. Он очень удивился, когда известный всем караимам в Крыму Авраам Виркович, философ, книжник и историк, привел этих людей в усадьбу его хозяина, поручился за них и вообще оказывал им всяческие знаки внимания. Потом Мичри понял, что среди пришельцев есть переодетая женщина и ей принадлежит руководство. Кроме того, она – молода, красива, уверена в себе и деловита. Это вызвало у него большое любопытство: за тридцать лет жизни с подобным он не сталкивался. Таких женщин среди его народа никогда не было и быть не могло.

Теперь он осторожно стучал в ее комнату, оглядываясь на необычную птицу, не то утку, не то гуся, которая разгуливала по веранде. На стук никто не отзывался, пока птица не испустила короткий пронзительный крик. Дверь отворилась. Появилась рослая служанка, одетая, как жительница полуострова, в белую длинную рубаху, поверх нее – в синее платье с широким вырезом на груди, фартук, шаровары и папучи – туфли с загнутыми носами, – но без головного убора и платка, скрывающего лицо. Она сказала два слова на незнакомом ему языке:

– Чего надо?

– Афу этинъиз, мен сизни раатсызладым. Be лякин мен истёрым гёстермэк эв[104], – поклонился ей с улыбкой караим.

Глафира окинула пристальным взглядом его поджарую фигуру. Инородец продолжал улыбаться. Никакой угрозы, исходящей от него, она не почувствовала. После уроков Федора-Фатиха в ее словаре имелось несколько тюркско-татарских фраз. Горничная выбрала такую:

– Буюрнус…[105]

Однако не дом желал показать Анастасии старший приказчик, а пещеры, расположенные под ним. Он держал в руке смоляной факел, а русская путешественница спускалась по ступеням, вырубленным в скале, ниже и ниже. Наконец-то ей стало понятно, откуда на этой высоте строители Чуфут-кале взяли во множестве мягкий меловой известняк для возведения домов и заборов, для мощения дорог, улиц и дворов. Они просто находили его у себя под ногами, пробивая в горе целые залы, коридоры, лестницы. Дополнительных подпорных колонн и балок им не требовалось. Скала выдерживала все и стояла неколебимо.

Пещеры в усадьбе Бобовича имели достаточно высокие потолки, ровно выведенные стены, гладкие полы. Они напоминали не страшные катакомбы, а обыкновенные хозяйственные постройки: простые, удобные, надежные. Воздух здесь был прохладным и свежим, что указывало на существование вентиляции.

Аржанова задала этот вопрос своему спутнику. Мичри загадочно улыбнулся и поманил ее дальше. В третьей пещере, не столь просторной, как предыдущие, у стены в ряд стояли пифосы – большие глиняные сосуды яйцеобразной формы, – наполненные зерном разного сорта. Приказчик отодвинул один, опустил факел, и Анастасия увидела лаз со ступенями, круто уходящими вниз.

Здесь пришлось двигаться, согнувшись в три погибели, руками держась за стены, изредка ударяясь головой о невидимые выступы. Скоро ступени привели к отверстию диаметром не более метра. Она выглянула наружу. Небо темнело вдали, но яркие южные звезды еще не зажглись.

Прямо перед Аржановой, закрывая собою потайной ход, на отвесной скале росло одинокое дерево. Ощупью она нашла его узловатую ветку, сломала и поднесла к глазам. Реликт крымской флоры – тис ягодный, с красноватой корой, с узкими, плоскими, блестящими листьями и красно-сизыми плодами-шишечками подарил ей сладковатый, томный аромат.

Еле-еле развернувшись, молодая женщина полезла обратно в пещеру. Эзра Мичри сидел там на корточках у пифоса и, наклонив факел, смотрел, как капли расплавленной смолы падают на пол. Анастасия оперлась о глиняный бок сосуда, стоящего напротив.

– Значит, выход отсюда есть, – сказала она.

Старший приказчик кивнул.

– Но без каната не выбраться…

Караим встал, просунул руку куда-то между пифосами и вытащил связку довольно толстых пеньковых веревок:

– Здесь – тридцать саженей.

Аржанова попробовала веревку на разрыв.

– А зачем вы сделали это?

– Что я сделал, госпожа?

– Ну, показали потайной ход.

Он поднял факел вверх и осветил ее лицо:

– Вы мне понравились.

– Именно я?

– Вы и вся ваша команда.

Вздохнув, Анастасия отдала веревки Мичри. Он аккуратно их свернул и положил на прежнее место. Курская дворянка постаралась его запомнить и похлопала ладонями по крутым бокам двух пифосов. Их доверху наполняли зерна ячменя.

– Есть ли у вас оружие? – спросила она.

– Нет, – приказчик покачал головой. – Мои предки были смелыми воинами. Они даже ходили в походы с крымскими ханами. Но я – сугубо мирный человек.

– Я думала, в крепости у всех есть оружие.

– Эти времена давно прошли. Хотя, может быть, у кого-то оно и сохранилось. Точно я не знаю.

– Жаль.

– Неужели вы надеетесь только на оружие? – грустно заметил он. – А другая помощь вам не нужна?

Аржанова медлила с ответом. Интуиция подсказывала ей, что на Эзру Мечри можно положиться. Немало добрых, отзывчивых людей попадалось ей на жизненном пути. Часто они приходили на помощь и вовсе не из-за холодного расчета или надежды на щедрое вознаграждение, а скорее по велению сердца. Нужно лишь понравиться им, вызвать доверие к себе.