Отряд, о котором мечтал князь Мещерский, возник совершенно стихийно.

В него вошли кирасиры Ново-Троицкого полка и слуги Аржановой в восточной одежде, а также – родственники Али-Мехмет-мурзы. Всего набралось тридцать два человека. Они имели верховых лошадей, холодное и огнестрельное оружие, запас пороха и пуль. Свою боевую задачу они уяснили отлично. О ней сначала рассказал им секунд-ротмистр, а курская дворянка перевела его речь на тюркско-татарский язык. Потом нужные акценты расставил Али-Мехмет-мурза в проникновенном обращении, сказанном тихим, но твердым голосом. Правда, один из воинов, а именно младший сын татарского вельможи шестнадцатилетний Бекир, недавно вернувшийся домой из ханского медресе Зынджирлы, тут же задал ехидный вопрос. Он хотел знать, что делает в отряде женщина, одетая в мужской костюм, и как это сообразуется с законами шариата. Для присутствующих вопрос явился полной неожиданностью. Они переглянулись, но ответить любознательному юноше быстро, четко и убедительно на смогли. Тогда мурахас взял сына за руку и увел в свою комнату для воспитательного разговора.

Аржанова и Мещерский остались ждать результата беседы. Они понимали, что в сущности все здесь далеко не просто.

Бекир был последним и самым любимым ребенком татарского вельможи, избалованным до предела. Старшие сыновья Али-Мехмет-мурзы давно покинули его дом. Они служили на хороших должностях в армии и в администрации Шахин-Гирея, имели собственные семьи и владения. Дочери, удачно выданные замуж, проживали в разных районах полуострова.

Согласно родовой иерархии, Бекир в отсутствие старших братьев занимал в семье высокое положение, сразу после самого мурахаса. Его должны были слушаться другие члены рода. Потому Али-Мехмет-мурза, обсуждая с Анастасией и Мещерским организацию отряда, выдвинул на пост командира татарского подразделения младшего сына, хотя и при своем непосредственном контроле за его действиями.

Князь Мещерский, недовольный предложением, теперь спрашивал курскую дворянку, как осуществлять это в реальности. Ведь Али-Мехмет-мурза серьезно болен, он не в силах ездить верхом, носить оружие, управлять людьми ни в походе, ни в бою. При внезапном изменения ситуации, где его искать, с кем контактировать? С надменным и неопытным юнцом, который уже дал негативную оценку руководству отряда?

Анастасии Бекир тоже не понравился. Она с удовольствием надрала бы уши заносчивому мальчишке и отправила бы его в детскую – играть в «солдатики». Но пренебрегать волей такого союзника, как Али-Мехмет-мурза, теперь отнюдь не время. А следовало искать какой-то компромисс, и прежде всего, ей в голову пришел вариант с подарком.

Мещерский усомнился:

– Задабривать молокососа? С какой стати?

– На Востоке любят подношения.

– По-моему, в нашем обозе нет игрушек.

– Зато есть две булатные сабли персидской работы.

– И вы отдадите ему саблю?!

– Отдам.

– Ну знаете!!

– Не только саблю, но и портупею к ней. Из юфтьевой красной кожи, с золотыми чеканными бляшками…

Как ни странно, Аржанова угадала.

Собственного орудия Бекир до сих пор не имел. То ли мурахас не желал так скоро превращать сына в воина и отпускать на службу, то ли запамятовал, погруженный в переживания по причине своей болезни, то ли не имелось в наличии у него подходящих сабель – не слишком дорогих, но достаточно качественных для дворянина из рода Яшлав. Когда русская путешественница вручила татарчонку вышеозначенный предмет, глаза у него загорелись.

Бекир немедленно достал саблю из ножен и убедился в том, что она – булатная. Следовательно, это был дар, его достойный. Рукою он коснулся изогнутого клинка с характерным рисунком и раз, и другой, и третий. Потом, низко поклонившись Анастасии, сказал дрогнувшим голосом:

– Алла разы олсун, ханым!..[103]

Опоясанный портупеей с этой саблей, наследник древнего рода ехал сейчас рядом с Аржановой с левой стороны, как бы оберегая ее серого жеребца от неосторожного шага в сторону обрыва. Бекир слушал ее увлекательный рассказ о битве русских с турками при деревне Козлуджи, где она сама впервые вышла на поле боя. Он надеялся вскоре тоже опробовать свое первое в жизни холодное оружие – поражать им бунтовщиков, врагов его государя Шахин-Гирея в рукопашной схватке. А она, как ему объяснили, уже не за горами…

Отряд растянулся на дороге в ущелье Марьям-дере более, чем на шестьдесят саженей. Кроме всадников в нем состояли вьючные лошади числом в двадцать голов, мулы, мажары и арбы. Стучали ритмично по камням подкованные копыта, скрипели колеса повозок. Али-Мехмат-мурза увозил из Бахчисарая всю семью и часть имущества. Аржанова тоже прихватила с собой немало всякого добра. В арендованной усадьбе под присмотром Федора-Фатиха она оставила явно ненужные сейчас вещи вроде сундуков с европейским платьем для себя и слуг, двухместного экипажа, изготовленного мастером Тимоти Джонсом, перекрашенных армейских полуфурков.

На последней арбе, которой управлял Николай, среди корзин сидел усталый и задумчивый Сергей Гончаров. Соседкой его была Глафира. Она бережно держала на коленях клетку с Апельсином, найденным в тихих заводях залива Сиваш.

В отличие от Анастасии, горничная легко поверила в то, что оранжевая птица может стать талисманом экспедиции, и сразу привязалась к ней. Селезня огари она находила необычным, красивым, умным, способным к дрессировке. Глафира сама кормила Апельсина и много занималась с ним. Она уверяла хозяйку, будто селезень уже откликается на свое имя, различает людей, окружающих его, и умеет по команде подавать голос и хлопать крыльями.

Апельсин, просунув голову между прутьев клетки, в тревоге смотрел по сторонам. Если колесо арбы попадало на выступающий камень, и вся повозка подпрыгивала на нем, то селезень испускал короткий пронзительный крик. Тогда Глафира гладила его по роскошным оранжевым перьям и говорила: «Ну, тихо, тихо!», Гончаров вздрагивал, Николай оборачивался, а лошади безо всякого принуждения со стороны кучера ускоряли шаг.

За арбой ехал на черном муле дервиш Энвер.

Это вышло совершенно случайно. В разгар лихорадочных сборов молодой турок появился у ворот усадьбы, и Аржановой не оставалось ничего другого, как взять его с собой. Впрочем, он встретил ее предложение с радостью, никаких вопросов не задал и сказал только, что ездить верхом на лошади так и не научился. В результате странствующему монаху достался злой и упрямый мул. Он сильно лягался и потому мог идти лишь в конце каравана. Зато, почти упершись головой в заднюю стенку арбы, мул двигался за ней неотступно, никуда не сворачивал и на команды всадника никакого внимания не обращал…

Внезапно лес кончился.

Они очутились на склоне горы, поросшем травой и редким кустарником. Дорога, петляя, круто уходила вверх, туда, где над долиной вставали огромные, до 30 метров высоты, серо-желтоватые и как бы слоистые скалы. Горное плато, которое они образовывали с трех сторон – северной, западной и южной, – лежало в 540 метрах над уровнем моря. Скалы служили мощной естественной преградой. Над ней люди сумели возвести еще одну, искусственную – крепостную стену с башнями и воротами. Это и была крепость Чуфут-кале, конечный пункт путешествия.

Никто из спутников Анастасии не знал точной даты ее основания, в том числе – Али-Мехмет-мурза, весьма сведущий в истории Крыма. Он объяснил, что первое упоминание о крепости в письменных источниках относится к 1298/99 году и названа она там: «Кырк-Ор» – «Сорок укреплений». Арабский путешественник Абульфеда в 1321 году видел ее и утверждал, что она принадлежит аланам, они используют укрепление в качестве убежища при внезапном нападении врагов.

Потом крепость захватили татары. Кырк-Ор стала первой столицей Крымского ханства. Резиденцию в ней имели первые его правители: Ходжа-Гирей и Менгли-Гирей. На месте христианского храма они возвели мечеть, чуть дальше – медресе и монетный двор, принимая в крепости иностранных послов. В это время в Кырк-Ор проживали мусульмане, христиане, иудеи.