Каргаш вскакивает на пол с потолка, выпрямляется, вырастая за спиной сидящего Виктора мутной тенью.

– «О, дорогуля», – усмехается бес. – «Я с радостью буду тем злодеем, которым ты хочешь меня видеть».

– Они творение Явиди, и это она привела их к нам на порог, – Сурай делает глоток из кружки. – Стало быть, они получат от нас должную помощь.

– Не нужно, – Виктор с раздраженьем поворачивается, скользит взглядом по запястьям Инесь. – Мы не станем злоупотреблять гостеприимством. Уйдём завтра утром.

Тонкие запястья Инесь унизаны браслетами, ровные пальцы обвешаны перстнями и кольцами. Виктор поднимает взгляд ей на лицо, встречаясь с пылающим враждой взглядом. Инесь смотрит на него пристально, не верит ни единому его слову.

Того гляди плюнет.

– Вы останетесь, – с упором повторяет Сурай. – Это решено.

Инесь резко ударяет ладонями по столу, затем отворачивается и идёт в угол. Встаёт возле печи, нервно сцепляя руки на груди.

– Приди, Матерь искусная, да не с горями, – вполголоса молвит она.

Сурай тяжело встаёт со скамьи, огибает стол. Нависает над Виктором. Смотрит неотрывно и словно как на нечто неживое. Теперь Виктор понимает недовольство Каргаша.

– Взгляни-ка, Инесь, – с мрачным любопытством обращается к внучке Сурай. – Я не заметил этого сразу. А ты?

Инесь раздражённо дёргает плечом.

– Ты про то, что он слеп как летучая мышь?

Виктор старательно изображает выдержку.

– С моим зрением всё в порядке.

Инесь презрительно фыркает.

– В тебе не прижились физические изменения, зрачки лишены приобретённых особенностей, – утверждает Сурай. – Скажи, ты способен видеть сквозь Покров?

Виктор старательно пытается вникнуть в разговор.

– Покров? Что ещё за Покров? Впервые слышу.

– Выражусь иначе, чтобы тебе было проще понять. Что видишь ты на месте второй души, зовущей себя Каргашем?

Словно желая удостовериться, Виктор косится на Каргаша, блуждающего по горнице.

– Не знаю. Тень?

– Поразительно, – без особого восхищения отвечает Сурай.

– А что? Что я должен видеть?

– Уродливую тварь, – с омерзением отзывается со своего места Инесь.

– «Так красиво меня ещё никто не называл», – ерепенится Каргаш, усаживаясь на стол и сгибая локти.

– О! – Виктор не способен сдержать косой усмешки. – Так ты не просто нытик и брюзга, но и урод вдобавок ко всему?

Бес нарочито громко гогочет.

– «А ты и расстроился? Представлял меня чернявой бабёнкой с огромными дойками?»

Виктор невозмутимо пожимает плечами:

– «Почему же сразу чернявой? Светленькой».

Инесь указующе машет в их сторону рукой.

– Ты слышишь? Изощряются в остроумии! Да он с этой тварью не разлей вода! С тварью, что смеет угрожать нам с тобой в нашем же доме!

Виктор стирает ухмылку, пристыженный замечанием. Каргаш это чувствует, распаляется ещё громче.

– «Нет-нет, дорогуля. Я не угрожаю. Я ставлю вас в известность, что вас ждёт, когда…»

– От меня что-то требуется? – с напускным серьёзным видом вопрошает Виктор, обращаясь к старику.

Сурай долго молчит, о чём-то размышляя.

– Для начала выберите имя.

– Чего? Имя? Какое ещё?..

– Выберите имя, под которым вы будете существовать вместе.

***

Мизгирь с трудом перевернулся на бок, цепляясь за траву в темноте.

– «Тебя ободрали как липку», – поспешил уведомить Каргаш.

– Что? Какого лешего?.. Где я? Ни зги не вижу.

Мизгирь скатился в холодную воду, перепачкался в тине. Встал на четвереньки, бранясь и нарекая водяниц последними потаскухами. Выполз на траву, представляя, в какой чертовски неприятной ситуации он оказался.

У него забрали все вещи. Наверняка кто-то из водяниц сейчас щеголяла в его перештопанных портках по своим заводям, вызывая зависть у пропахших рыбой подруг. Если, конечно, она не выбрала намотать их себе на голову, изображая таким способом косынку.

– «А чего собственно ты ожидал?» – со знанием дела вопрошал Каргаш, мрея при слабом свете луны. – «Будто в прошлые разы ты достигал успеха. В твоем случае успех – это что-то недосягаемое. Впрочем, продолжай в том же духе. Будь у меня живот, я бы точно надорвал его от смеха, наблюдая за разыгравшимся представлением. Если бы только та пахнущая рыбой сука не сравнила меня с лярвой, то, возможно, я мог бы по достоинству оценить их старания. Но подумать только! Сравнить меня с какой-то жалкой лярвой?..»

– Заткнись! – вслух обозлился Мизгирь, пытаясь встать на одной ноге. – Такое со мной в первый раз! Чтобы настолько в наглую обокрасть. Чтобы с голым задом оставить! Нахальства здешней нечисти не занимать. А ещё монастырь называется.

Мизгирь ощупал недействующую ногу. В горячем настое мыслей всплыла идея исправить на себе шов Явиди. Это помогло бы ослабить заболевание. Он думал об этом каждый день, не в состоянии больше выносить бесполезности своего тела, подвергнутого гноению проклятого шва.

Голос Каргаша напомнил, почему этого делать не стоило.

– «По-твоему, это «монастырь» виноват в том, что ты сунулся в ночь абсолютно беспомощный к утопленницам и дал им выставить себя полным идиотом?»

Мизгирь вспомнил о заговорённом веретенице, что использовала в прошлом Инесь. С его помощью вырица могла заставить Каргаша заткнуться, а то и вовсе исчезнуть на короткий срок. Но существовало одно «но». Каргаш такого не прощал.

Они с Каргашем слишком долго прожили сшитыми вместе. Ненавидеть и срываться на бесе было всё равно, что ненавидеть самого себя. Долго так было не прожить, и каждый раз он, а не Каргаш, начинал сходить от этого с ума.

– Гангрена! Где моя трость? Я не могу встать!

– «Осталась там, где ты рухнул».

– «Там» это где? Мы разве не на том же месте?

– «Тебя отволокли в болото поблизости».

Мизгирь схватился за волосы на висках и издал громкое и выразительное рычание. После этого ему потребовалось немало времени, чтобы уравновесить свои чувства и наконец-таки отыскать подходящую палку, на которую он смог бы опереться. Не прекращая сыпать бранью себе под нос, Мизгирь принялся всматриваться в небо, пытаясь определить своё местоположение.

– «Нужна помощь?» – учтиво интересовался бес.

– Не лезь.

– «Всё никак не пойму. Ты действительно настолько жалкий или просто не знаешь, как изящней себя наказать?»

– Заткнись, Каргаш. Я начинаю злиться.

– «Давай меняться, лекарь. Тебе ведь самому опостылело влачить столь жалкое существование».

Мизгирь усмехнулся, но вовсе не из-за весёлости.

– О, нет, не думай, что из-за того, что какие-то болотные девки украли у меня портки, я сдвину шов. Я без ноги обхожусь целый год, чтобы шва не трогать, а тут, думаешь, сдамся? Этому никогда больше не бывать. Никогда. Даже если подыхать буду в выгребной яме.

Каргаш изобразил, что подпирает указательным пальцем щёку.

– «А если в выгребной яме станет подыхать твоя одноглазая девка? Тогда?»

– Тогда ей лучше оставаться в яме. Лишь бы не с тобой.

– «Ты преувеличиваешь мои достоинства!»

Мизгирь повернулся к бесу, попробовал сосредоточиться на его расплывающемся обличье. Сказал, не тая ненависти:

– Клянусь, если до этого дойдёт, я не колеблясь вспорю этому телу живот прежде, чем ты вспомнишь, как чувствовать и управлять мышцами. И последний раз повторяю. Последний. Даже думать о ней не смей. Она всего лишь ребёнок.

Каргаш с досадой всплеснул подобием рук.

– «В этом как раз вся прелесть, идиот! Из такой можно вырастить всё, что угодно. Я говорю тебе о нечто большем, а ты воспринимаешь всё через призму своих испорченных мыслей. Затащить девчонку в кусты и раздвинуть ей там ноги – дело одной минуты. Ладно, в твоём плачевном случае дольше. А вот придать её уму и сердцу нужное состояние, научить собачьей покорности – тут такой идиот, как ты, не справится. Твоя холодность уже ранит её сильней, чем любые мои высказывания».