Вожатому становилось всё хуже и хуже, и пока действие на сцене продолжалось, тревога в нем всё нарастала и крепла.

Тем временем гримерку покинула Лисица, и вместе с тем из зала тут же донесся гул и смех пионеров, которые узнали в костюме и гриме старшую воспитательницу.

– Эх, местечко-то какое чудное да просторное. Моим оно теперь будет! Уходите с моей поляны! Живо! – сказала лиса, на что зрители ей в ответ лишь заулюлюкали.

– Ну чё, Макар – пожелай удачи – улыбнулся Волк, хлопнув Макара по плечу. – Я погнал.

“Обойдешься” – подумал вожатый, смотря в спину Жене.

– Это с чего еще вдруг?! Моим это место будет! А ну кыш все! Р-Р-Р! – прорычал волк еще за кулисами, после чего тоже вывалился на сцену. – Свои хоромы я здесь отстрою да на луну выть буду! АУ-У-У!

И вот Мак остался в гримерке совсем один. Наедине со своей кружащейся головой и тошнотой, давящей на горло. Наедине со своей паникой и переживаниями, пришедшими невесть откуда. Наедине с самым настоящим человеческим страхом.

“Дальше точно буду я. Но когда, вашу мать?! Когда?! Ни хера не помню” – метался и кричал Макар у себя в голове.

На сцене происходила потасовка. Медведь гонялся за Волком, который, в свою очередь, гнался за Лисицей, пятясь ухватить ее за рыжий хвост. Из колонок играла быстрая и мелодичная музыка, которая придавала погоне забавный темп. Остальные звери разбежались по импровизированным кустам и пугливо наблюдали за происходящим со стороны.

“Когда? Когда же?” – казалось, что сейчас от этого вопроса зависит вся его никчемная жизнь.

Музыка понемногу стала утихать. Звери, гоняющиеся друг за другом по сцене, сбавили темп и стали вопросительно коситься в сторону гримерки.

“Пора!” – щелкнуло в голове у Мака.

Тяжелые, будто бы налитые свинцом ноги с трудом вытащили вожатого из-за кулис на сцену, а в глаза бросился яркий свет софитов. Зал был полон. К этому моменту многие из детей уже сползли со своих мест и расположились почти у самого края сцены. На задних рядах старшие пионеры стояли на лавках, чтобы наблюдать за действом во всей красе.

Десятки лиц. Сотни. Казалось, что даже тысячи…

А еще телефоны… Многие снимали происходящее на телефоны. Их мертвые и холодные механические объективы уставились на испуганную Мышь и с каждой секундой всё больше записывали на свою такую же мертвую цифровую память то молчание, которое Мак принес с собой в это действо. А Макар всё стоял и молчал. Испытывая неясный для себя ступор, он тупо наблюдал за зрителями, а они наблюдали за ним – словно за испуганной крысой в клетке в зоомагазине.

Тошнота давила всё сильнее. Голова кружилась всё отчетливее. Слова и мысли перемешались в голове. Он вдруг многое вспомнил. Эту картину он уже видел когда-то. Давно. Слишком давно для себя самого. Но всё же это было, и теперь он как будто вернулся в те времена.

Нет. Хуже. Сейчас…теперь всё значительно хуже. Это не те времена. И он сам – это не он. Не тот Мак Закрепин, не тот вожатый… Нет. Это другой Макар. Испорченный и сгнивший. Макар, от которого уже ничего не осталось. Однако сейчас его как будто оживили на мгновение, и он, словно ребенок, который только что явился в этот мир и увидел перед собой первый свет, пока еще не понимал, куда привела его только что начавшаяся для него жизнь.

Его взгляд вдруг выхватил в толпе Элину – она будто понимала, что с ним происходит. Выжидала. Надеялась на лучшее.

– А ты кто такой?! – разбудил Макара голос Лисицы, которая решила прервать неловкую паузу. – Мышь, что ли?

Мак вопросительно посмотрел на нее – чего она ждет? Чего хочет от бедной Мыши?

“Текст!” – взорвалось у Мака в голове сквозь звон в ушах.

– Да, я мышь! – громким, но совсем не своим голосом ответил Макар Лисице. – И вот…щас я…пока вы…они, в смысле, заняты, я…это место себе и заберу…

– Ну уж нет! – выкрикнули трое животных и все разом погнались за Макаром.

“Нужно бежать!” – понял Мак, предчувствуя надвигающуюся из недр желудка беду.

И он побежал…

Вожатый очнулся только после того, как закончил блевать в кустах.

Теперь, когда всё его тело, каждую его мышцу и клеточку выворачивало наизнанку, Макар с трудом мог адекватно соображать. Он точно понимал, что был в сознании и даже мог более-менее соображать, но окружающий его мир словно заволокло туманом. Казалось, что где-то вдалеке шумят дети и приглушенно играет музыка в клубе. Или не играет? Черт знает…

Как только пелена стала рассеиваться и Мак смог встать в полный рост, жадно глотая свежий вечерний воздух, он понял, что находился посреди лужайки за спортивной площадкой. На улице было темно и в лагере уже горели включенные фонари, но он не попал в их свет, и это, почему-то, его очень радовало.

Макар взмок от пота, а руки у него тряслись так, будто он сегодня разгрузил целую фуру мешков с цементом. Ноги у вожатого всё же дрогнули – сначала он осел на колючую траву, надеясь перевести дух, а после не выдержал и лег на спину, не в силах удерживать равновесие. Небо было усеяно звездами, но фонари, что светили не так далеко от него, не позволяли насладиться небесными огоньками в полной мере. Голова у него раскалывалась, мир плыл перед глазами, а дыхание было частым и жадным.

“Нужно отдохнуть” – подумал Мак, закрывая глаза. – “Нужно чуть-чуть отдохнуть”.

Выход на злосчастную сцену стал для Макара последней каплей. Он и сам не мог понять, что послужило причиной этого позорного срыва. Единственный вывод, к которому мог прийти его больной разум, гласил, что нельзя смешивать теплое пиво, солянку, нервы, солнце и сценический дебют после долгого перерыва в вожатской карьере.

Сейчас вожатый с трудом плелся по дороге к Южному корпусу. Тело болело так, будто Мака несколько часов подряд массажировали куча профессиональных бодибилдеров-извергов, а голова раскалывалась ничуть не меньше, чем после недельного запоя. В корпусе стоял шум – дети носились по нему, словно гоночные болиды, занимаясь какими-то своими делами, а когда им на глаза попался Макар, они и вовсе стали кричать ему: “Мышка! Мышка!”.

– Дети, спокойно, пожалуйста! Все приготовьтесь мыться – услышал Мак голос Валеры, который пытался угомонить детей и привнести в этот хаос хоть какой-то порядок. Ушастый находился в другом конце коридора, поэтому Маку удалось прошмыгнуть мимо соседа в свою комнату незамеченным.

Он не знал, сколько времени провалялся в траве, но можно было догадаться, что Мак уже пропустил дискотеку и вернулся в отряд аккурат перед сонным часом, когда пионеры должны были помыться и разойтись по комнатам. Если бы выдалась такая возможность, вожатый не раздумывая бросился бы спать прямо сейчас, наплевав на детей, орущих в коридоре, и на Зорю, которую, к счастью, пока что не было видно на горизонте.

Ему нужен был сон. Катастрофически нужен… Но увы – спать, к превеликому сожалению, сейчас было нельзя.

Макар рискнул посмотреть на себя в настенное зеркало. Его лицо и волосы были мокрыми, а мышиный грим расплылся и превратил его в жуткое чудище, футболка была грязной и липкой, а под глазами виднелись провалы, будто у скелета. Весь этот изможденный вид он не смог бы скрыть при всём своем желании, но ему этого и не хотелось. У Макара просто не было сил притворяться, что с ним сейчас всё в порядке.

– Восьмой и седьмой отряд, всем мыться! Буду проверять! – раздался голос Валеры из-за двери, которая уже через секунду распахнулась.

Валера, судя по его растерянному виду, не сразу признал в облезлом монстре своего соседа.

– Ой… Макар?! – вылупился на него лопоухий. – А ты где был? Почему убежал?

Мак не спешил с ответом – прежде всего ему хотелось выровнять дыхание и постараться сделать так, чтобы его снова не вывернуло, только в этот раз уже на соседскую кровать.

– Где Зарина? – сипло спросил Макар. Ему казалось, что голос у него дрожит, и это было уже чересчур даже для недельного запоя.