«Приди».

В груди растеклось жжение, и вот я уже чувствовала знакомую влажную прохладу каждым миллиметром кожи. Туман окутал меня тончайшими крыльями, полностью повторяя каждый изящный взмах моих рук.

Закружившись и балансируя на самом краю обрыва, я открыла глаза и внезапно в мой мир, где все были равны, и ничто в своей сути не имело значение, ворвался пристальный взгляд туманно-серых глаз, в которых разгоралось пламя неистовой страсти. Келленвайн смотрел исступлено, жадно с первобытным голодом ловя каждое мое движение и каждый жест. И я всем телом ощущала, как между нами возникает невидимая связь, соединяя нас незримой алой нитью.

На крошечный миг ко мне пришла мысль о том, что я танцевала только для него. Другие люди теперь и вовсе перестали существовать. Исчезли. Остались только мы вдвоем и Туман, что вился вокруг меня шелковыми лентами.

Улыбнувшись, я отвернулась и вновь забыла обо всем, отдаваясь чувственным движениям танца, который уже подходил к концу. И замерев на краю в жалких миллиметрах от пасти обрыва, я застыла, а Туман, напитавшись энергией, взмыл вверх, окутав плотной, непроглядной завесой весь остров.

Музыка оборвалась, а площадь погрузилась в молчание. Люди смотрели на меня с благоговением. Ведь даже если умом они еще не успели сообразить, что произошло, то их сердца и души уже понимали, увиденный ими танец — священный ритуал, который не мог быть исполнен обычной женщиной.

Больше никто из них не посмеет усомниться во мне или моей дочери, но сейчас меня это не волновало никоим образом.

Сердце в груди колотилось, а по телу бежали волны жара, порождая немыслимый голод. И я самой своей сутью понимала — мне нужен был только один человек.

Я посмотрела на Келленвайна, наши взгляды встретились, и пожар во мне вспыхнул с новой силой, будто в него щедро плеснули керосина.

Не знаю, кто первым сделал шаг навстречу. Только в какой-то момент я оказалась у него на руках, неистово целуя, а он пытался закрыть за нами двери в хозяйские покои.

И больше не было страхов и опасений, тревог и беспокойств.

Возможно на следующее утро я буду краснеть от шуточек Микула, который не упустит возможность поддеть меня, возможно в эту ночь я понесу дитя. Но я не буду сомневаться и сожалеть.

Ведь отныне мы были едины. Туман избрал меня и свел нас вместе.

Я приняла свою судьбу.

Я благодарна за нее.

Спасибо.

Четырнадцать лет спустя…

— Госпожа Абигайль, приготовления завершены, — доложила помощница, семеня за мной. — Ларец туманных сапфиров, двадцать соболиных шкур, два сундука золота и сундук шелка уже погружены на корабли. Такому приданному даже императрица с материка позавидует!

Приданное…

От одного этого слова мне стало нехорошо. Хотя, конечно, может, в этом виновата и моя беременность, кто тут теперь разберет?..

Я приложила прохладные пальцы ко лбу, надеясь, что тошнота немного утихнет, а мысли в голове успокоятся.

Мне не верилось, что все происходило на самом деле. Я отказывалась верить в это. Сердце ныло и болело ежесекундно. Мне не помогали ни танцы с Туманом, ни разговоры с приехавшей в замок Риикой, ни утешения от мужа — ничего.

И только я собралась с силами и прочистила горло, как вдруг мне в спину прилетел оклик горничной.

— Госпожа! Госпожа, беда! Ярл Келленвайн велел отменить погрузку вещей!

Что?!

Я резко развернулась к перепуганной девушке.

— Повтори, — недобро протянула я, прищурившись.

— Ярл велел… — начала она лепетать, но я уже махнула на нее рукой и, развернувшись, вихрем полетела в спальню дочери.

Дай мне Хозяйка Туманов сил…

— Хватит, папа! — раздался крик из-за двери, а следом послышался грохот, как будто что-то со всей силы швырнули в стену.

Остановившись, я запрокинула голову к потолку и напомнила себе, что мне вредно нервничать, а затем, собравшись с силами, распахнула дверь.

Представшее моим глазам зрелище никак иначе кроме «картина маслом» назвать было нельзя.

В центре комнаты прекрасной разъяренной фурией стояла Лейла. Ее темные волосы с нитями золота, струящимися от обруча, развевались за спиной, алый шелк подвенечного платья опутывал ее стройную фигурку, точно языки пламени, а изумительной красоты личико было перекошено от гнева.

— Мама! Скажи отцу, наконец! Я люблю его! И выйду за него замуж, даже если мне придется сбежать!

Лейла обернулась ко мне, и я встретила взгляд ее голубых глаз.

Голубых. Самых обычных. Человеческих.

Грудь стянуло, а в горле встал ком.

Никто из нас не знал точно, что произошло. Просто в один прекрасный день около пяти лет назад радужки Лейлы внезапно… Померкли. Стали прежними. Как будто Хельтайна в нашей жизни никогда и не было. Дочка была несказанно рада тому, что Хозяйка Туманов смилостивилась над ней и сделала ее, наконец, «нормальной». А вот я… Я проплакала всю ночь, сама не зная, почему.

Я выдавила улыбку и обернулась к мужу, который отчаянно пытался сохранить остатки терпения. Его лицо превратилось в суровую маску, глаза смотрели холодно и непоколебимо, а пальцы до побеления были сжаты в кулаки.

— Да, колдунья, скажи нашей дочери о том, что этот графишка — зеленый юнец, который повелся на наши богатства и хорошенькую мордашку Лейлы, — мрачно процедил он.

— Да, как ты можешь так говорить?! — воскликнула дочка. — Что с тобой такое?! Вчера еще все было нормально!

У меня начало ныть в висках, пока я пыталась понять, какого черта произошло за тот час, что я не видела мужа и дочь. И будто всего этого было мало в разговор влез третий голос.

— Отец, расскажи ей про письмо от твоих шпионов, — хмыкнул наш сын, Хьюго.

Он сидел на кровати с чрезвычайно довольной миной, поедая винограда и переводя взгляд с сестры на отца.

— Заткнись! — шикнула на него Лейла. — Тебя вообще не спрашивали! Выметайся из моей комнаты!

Дурдом… И когда наша прекрасная семья превратилась в это?

Хотя ответ у меня был. Все полетело в пасть морскому дьяволу после того злополучного дня, четыре года назад, когда мы с Келленвайном приняли приглашение императора и навестили его во дворце.

И ведь… Это я настояла на этом. Я. Мне видите ли хотелось повидать мир, а еще эта поездка могла бы укрепить торговые связи между нашими государствами.

На Туманных островах было много драгоценной, мы делали первоклассные ткани, а еще добывали много золота и стали для оружия, зато империя развивалась семимильными шагами, и до ее изобретений нам было, как пешком до Китая.

И вот, пожалуйста. Съездили. Укрепили. И позволили Лейле влюбиться в какого-то дурака. Диего Фервани, сын графа Фервани.

Диего… Что это за имя вообще такое?!

Напряжение и гнев просто искрили в комнате, а, значит, оставался только один выход.

Я прижала руку ко рту, пошатнулась и выдавила:

— Что-то мне не хорошо…

Про ссору было позабыто моментально.

Все трое, словно у них вдруг воспламенились штаны, рванули ко мне. Келленвайн осторожно подхватил меня на руки и, донеся до кровати, усадил к себе на колени, Хьюго помчался к столу с графином, чтобы налить воды, а Лейла принялась обмахивать меня руками.

— Что такое, мама? Это из-за беременности?

Если бы…

Я прижалась к сильной груди мужа, вдохнула, как всегда, успокаивающий запах травы и мокрых камней, медленно выдохнула и, приоткрыв один глаз, посмотрела на дочь.

— Подумай еще раз, кроха…

— Мама, и ты туда же! — с обидой бросила Лейла, прекратив меня обмахивать. — Ты вечно на стороне отца!

Ах, что вы говорите!

Да, если бы не я, Келленвайн в жизни не согласился бы на эту свадьбу! Сколько посуды мы с ним побили! Сколько резких слов сказали друг другу! И вместо банальной благодарности за свои старания я получаю упреки! Ох, уж эта молодежь…

Хотелось вспылить. И очень сильно. Но если еще и я потеряю самообладание, мы вообще ни к чему не придем. Поэтому я крепче обняла мужа, напитываясь от него силой, устроилась поудобнее в его руках и посмотрела на дочь мягче.