Давя всхлип, я отвернулась, не желая смотреть на Келленвайна, пытаясь сохранить хоть остатки гордости, но он осторожно положил ладонь мне на щеку и заставил посмотреть на себя.

Ну, давай! Вываливай, все, что хотел сказать, и отпусти уже меня!

Я поджала дрожащие губы и вскинула подбородок.

— Что он сказал тебе? — спросил он необычайно мягко, успокаивающее поглаживая мою щеку большим пальцем.

Эта интонация влетела в ребра мчащимся на всей скорости грузовиком, к чертям собачьим сминая все мои попытки совладать со своими чувствами. Боль разверзлась в груди, как адская расщелина, и из глаз брызнули позорные слезы.

— Отпусти! — закричала я, давясь всхлипом.

Но вместо этого Келленвайн вдруг притянул меня к своей груди и крепко обнял, окутывая успокаивающим запахом мокрых камней и луговых трав. Сил сопротивляться у меня не осталось, и я, разрыдавшись, сама прижалась к нему, ища утешение там, где его не могло быть. Не должно было быть. Но оно пришло.

Тепло его тело и учащенное сердцебиение под моей щекой прокрались в душу целительной волной, немыслимым образом успокаивая все тревоги, что драли меня на куски.

— Ублюдок захлебнется своей кровью за то, что сделал, — хрипло проговорил Келленвайн, целуя меня в макушку.

— Он сказал, что заберет Лейлу, — выдавила я через давящие горло спазмы.

— Нет. Он не тронет ее.

Я всхлипнула.

— Ты не понимаешь, она его суженая.

— У мертвецов нет никаких суженых, Абигайль. Лейла останется с нами. Все будет хорошо.

Сколько раз я говорила эту лживую фразу дочери? Сколько раз говорила ей, что все будет в порядке, хотя сама не была уверена в этом ни на грамм? И сколько раз я мечтала, чтобы кто-то сказал эти слова мне?

Все будет хорошо.

Все будет хорошо.

Зажмурившись, я втянула в себя запах Келленвайна, и в голове постепенно стала устанавливаться блаженная тишина. И в этот момент мне было неважно, кого именно утешал мой муж — меня, Абигайль, или Дочь Туманов.

Мне не спалось.

Одеяло кололо, подушка казалась слишком жесткой, а тысячи мыслей в голове не давали сомкнуть глаза ни на мгновение.

Келленвайн поставил стражу у спальни Лейлы и послал к Хельтайну воинов, которые должны были избить его так, чтобы тот даже не смог встать. А завтра состоится его прилюдная казнь. Он не сможет похитить кроху или навредить нам, но мне все равно было неспокойно.

За каких-то несколько жалких часов мой мир перевернулся вверх тормашками. Друг, которому я безгранично доверяла, оказался предателем, а муж, которого я ненавидела, наоборот показал себя человеком, на которого можно положиться.

Поджав к груди ноги и обняв их руками, я перевернулась на другой бок и сморгнула подступившие к глазам слезы, в темноте едва ли угадывая очертания своей бывшей спальни.

Я настояла на том, что хочу спать в прошлых покоях, а Келленвайн не стал спорить, видя, как я расстроена. Но правда заключалась в том, что стоило мне проститься с мужем на пороге, как мной тут же завладели тревога.

Мне было плохо. Грустно. Больно.

Все это опутало меня толстыми нитями, сворачивая в такой запутанный клубок, что я уже не видела ни выхода, ни просвятья.

Я так больше не могла.

Откинув одеяло, я поднялась с постели и, ступая босыми ногами по холодным камням подошла к двери, но остановилась.

Наверное, я сошла с ума от этих переживаний. Ведь как еще объяснить то, что я чуть было не отправилась в спальню Келленвайна?

Зачем я хотела пойти туда? Чтобы получить утешение?

Это просто жалко, Абигайль.

Прикусив губу, я криво усмехнулась и покачала головой, стыдя сама себя.

Келленвайн относился ко мне хорошо лишь потому, что знал о моей сути. Окажись Дочерью Туманов другая женщина, и он целовал пальцы и обнимал бы уже ее. Его не интересовала моя личность, не интересовала я сама, он хотел подмоститься ко мне и заручиться моей поддержкой, чтобы я жила на острове и послушно каждый год исполняла ритуал, который будет питать Туман.

Если у меня есть хоть капля гордости, я не пойду к нему. Не пойду и не стану просить подачки и утешение, припасенные для Дочери Туманов. Но почему же тогда моя ладонь уже обхватила ручку и нажала на нее, а другая толкнула дверь?

К черту!

Но едва я перешагнула порог, как тут же замерла, покрываясь мурашками, ведь у противоположной стены, согнув одну ногу в колене и вытянув другую, прямо на каменном полу сидел Келленвайн, держа в руке фляжку с элем.

Услышав скрип двери, он поднял на меня голову, и то что творилось в его серых глазах…

У меня перехватило дыхание, а внутренности стянулись узлом.

Почему он смотрел на меня с гремучей смесью желания, нежности, восхищения и вины? Почему сидел у моего порога, как дворовый пес у конуры?

Вопросы вихрем заметались в голове, и на них не было ни единого ответа.

Не в силах вымолвить и слова, я так и продолжила молча глядеть на мужа, с каждой секундой приходя в большее и большее смятение. А все до единой разумные мысли спешно покинули голову, как бегущие с тонущего корабля крысы.

— Куда-то собралась? — с болезненно кривой улыбкой спросил меня Келленвайн, прикладывая к губам флягу.

Да. К тебе.

Но вслух я произнесла совершенно другое:

— Что ты здесь делаешь?

— Сижу, — последовал короткий ответ, а за ним — еще один глоток эля.

Я с тревогой перевела взгляд на фляжку. Не слишком ли много алкоголя в последнее время? Когда я приходила к нему в комнату он пил, как заправский пьяница, и вот сейчас снова.

— И почему ты здесь сидишь? — нахмурилась я.

— Потому что… — он слегка прищурился. — Жена не пускает меня на порог спальни.

— Ты пьян, — буркнула я и, подойдя к нему, вырвала у него из рук фляжку.

Но отойти у меня уже не вышло.

С неожиданной для его состояния ловкостью Келленвайн поднялся на ноги, захватывая меня в ловушку своего взгляда, и оттеснил к стене. Я даже не успела моргнуть, как уже оказалась прижатой к холодным камням, а он нависал надо мной, обдавая своим природным запахом с примесью эля.

— Знаешь ли ты, что делаешь со мной, маленькая колдунья? — хрипло проговорил он, ловя мой подбородок пальцами и заглядывая мне в глаза. — Знаешь ли ты, какой властью обладаешь? Знаешь ли, как сводишь меня с ума одним взглядом и заставляешь изнывать от желания прикоснуться к тебе, схватить и не отпускать от себя ни на шаг?

Келленвайн провел пальцем у меня под губой, с волнующим голодом глядя на мой рот.

У меня перехватило дыхание, в груди защекотало, а к низу живота прилила теплая волна.

Нет, Абигайль! Соберись! Он говорит это не тебе, а Дочери Туманов!

— Ты даже представить не можешь, сколько раз ты являлась мне во снах. Разъяренная, дикая и прекрасная. И я брал твои гневно кривящиеся губы, а ты отдавалась мне со всей страстью, — низким голосом проговорил он, склоняясь ближе и обдавая мое лицо горячим дыханием.

Мой разум затуманился, а любые попытки рассудка подать голос потонули в накрывшем огненном океане.

Его горячие пальцы мучительно медленно спустились с моего подбородка на шею, лаская пылающую кожу, а затем скользнули еще ниже и остановились на ребрах меж грудей, там куда отдавались удары трепыхающегося сердца.

Я сглотнула и вскинула подбородок. Между нашими губами остались жалкие миллиметры. Он с шумом втянул воздух у моего лица.

— Твое сердце в моих снах билось так же часто, а кожа пахла нестерпимо сладко, так что хотелось поглотить всю тебя целиком. Ты мое помешательство, Абигайль. Сколько бы я не пытался прогнать тебя из памяти, ты лишь сильнее заполняла мои мысли.

Его пальцы пробежались вниз по ребрам, к животу, и скользнули на талию, порождая новую горячую волну, которая захватила меня целиком, так что сосредоточиться на его словах стало очень трудно.

— Я отчаянно злился на тебя и также отчаянно желал. Это сводило меня с ума. Я был уверен — ты приворожила меня. И возвращаясь после боя, мог думать только о том, как вернусь в северную башню и там смогу снять наложенное тобой колдовство. Но… Ты сожгла ее.