— А других способов прохождения через завесу что нет? — взвыла я, оказавшись вниз головой.

— Есть, конечно, — отозвался Лесовик. — Но хрупким девушкам они не подходят.

— А ты на мою хрупкость не заглядывайся. Она на деле покрепче твоей выносливости окажется.

О том, что крепкость ко мне приходила совершенно внезапно в минуты опасности, я предусмотрительно решила умолчать. Да и что рассказывать, когда Лесовик уже и сам пару раз убедился, какая у меня тяжёлая рука и острый локоть?

Придерживая свою ценную ношу — то есть меня — он сделал несколько шагов назад, как выяснилось, для разгона и буквально взлетел по отвесному обрыву. Меня же так сильно впечатало в его плечо, что в лёгких не осталось воздуха для возмущённого крика. Лес за завесой тоже охватило негодование. От резкого порыва ветра он встрепенулся, покачивая деревьями и шелестя листвой. Лесовик же аккуратно поставил растрёпанную и задыхающуюся меня на землю и улыбнулся. У него-то, в отличие от меня, настроение испортиться не успело. Правда, увидев моё лицо, он кашлянул и посерьёзнел.

— А никто не говорил, что будет просто, — сказал он в своё оправдание. — С этой стороны города пологих склонов нет. Приходится так взбираться.

Успокоив дыхание и пригладив растрепавшиеся волосы, я горделиво приподняла подбородок и демонстративно фыркнула.

— А кто сказал, что мне было тяжело? Идём. Куда нам, кстати? — я огляделась, в поисках нужной тропы, но трава была не примятой. Хотя, по идее, здесь должна быть протоптана дорожка.

— Туда, — Лесовик показал направо. — Звуки отсюда нехорошие доносились. Надо бы поглядеть, кто расшумелся.

— Да понятно кто, — пожала я плечами, семеня следом. — Люди, конечно. Кто ещё может в лесу шуметь? — а потом мне вспомнилась эта дурацкая хмарь, и я сбилась с шага.

— Люди людям рознь, — ответил Лесовик. — В своём лесу я не каждому разрешаю шуметь, — и так он это грозно сказал, что я снова оступилась. Хорошо, что у меня в нашем селе хватало дел и в лес за хворостом ходить приходилось нечасто. А то вот так пошумела бы где-то ветками, а тут это суровое и плечистое из-за дерева выпрыгивает. Лесовик, он вроде с виду и добрый, но что-то подсказывало мне, что взаправду его лучше не злить. А то так и пожалеть можно.

— И каким же людям ты разрешаешь в лесу шуметь? — поинтересовалась я, когда Лесовик сбавил шаг и позволил догнать себя. Теперь мы шли бок о бок в неизвестном направлении, которое он общо назвал «туда».

— Тем, с которыми у меня имеется уговор. С твоим селом у меня, например, уговор был. Да и со всеми другими, что на окраине леса. Но находятся ушлые, приезжают издалека и творят, что им вздумается, — ответил он хмурясь.

— И что ты с такими делаешь?

— Сама увидишь, — усмехнулся Лесовик. — До них недалеко идти осталось, — и посмотрел куда-то меж деревьев, будто там было что-то, помимо лесной чащи.

— Слу-ушай, — оживилась я, сообразив, что прогуляться можно и с пользой. — Ты же всё равно с этими ушлыми разберёшься быстро. Давай, когда с ними закончим, в моё село заглянем, а? — спросила, поглядывая на него с надеждой. — Я ведь никого даже не предупредила, что в жертвенную избу на ночь пошла. Меня, небось, хватились уже. Может, даже ищут.

— Нет, в твоё село нам незачем.

— Ну, как незачем? Говорю же, переживают, наверно. Ищут. Надо бы показаться, объяснить, что так, мол, и так, пожертвовали, изверги. Не то чтобы я жалуюсь, — примирительно подняла ладони. — Но всё равно как-то некрасиво получилось.

— Нам в твоё село не по пути, — ответил Лесовик. — Туда не пойдём. Незачем, — повторил опять, а я начала злиться.

— Ну как незачем-то⁈ — возмутилась, обгоняя его и заглядывая в посуровевшее лицо. — Вот представь, тебя куда-то отволокли и кому-то пожертвовали, а у тебя вон город и лесные угодья остались без присмотра.

— Но у тебя-то их не осталось, — ответил он безжалостно. — Сказал, не пойдём, значит, не пойдём, — и брови сдвинул, для пущей убедительности.

— И чего я ждала от чудища лесного? Не съел и на том спасибо, — пробурчала и зашагала вперёд, чтобы только не смотреть на этого изверга.

Ну вот что у него за дела такие важные, что мы не можем до села моего дойти? С его-то скоростью можно хоть всю округу обойти за минуту. Это он из вредности своей природной мне отказал. Иначе и быть не могло.

— Вот попроси у меня в следующий раз рану твою промыть! — крикнула ему оглянувшись. — Так же откажу. Жалко, что ли, до села донести меня? — спросила обиженно.

Лесовик вздохнул устало.

— Да не надо тебе в твоё село. Что ж ты непонятливая такая? Нет тебе там больше места.

— Там нет. А где оно тогда есть⁈ — кипела я.

— Вот, — показал на себя. — Со мной, — сказал как отрезал.

Ну, оно, может, место-то неплохое рядом с ним. Но мне бы с родными по-человечески попрощаться. А не пропадать посреди ночи.

— Злой ты, — укорила его и зашагала дальше, в загадочном направлении «туда».

Лес здесь бы густой и старый, деревья высокие, а стволы такие, что и два человека с трудом обхватят. И пахло старой листвой и разнотравьем, сладковатый такой и пряный запах. Лесной. Если бы из-за густых крон не было так темно, то прогулку можно было назвать приятной.

Вдалеке что-то заскрипело, раздались голоса и следом какой-то грохот. Лесовик выругался, зло поминая кикимору, без спроса подхватил меня за талию и снова закинул на плечо. Я только и успела, что ахнуть, а вокруг уже деревья замелькали да зашумели. Прогулка-то оказалась с ветерком.

Когда мои ноги снова приземлились на твёрдую почву, я только и могла, что прислониться к соседнему дереву, чтобы не упасть. От такой скорости передвижения у меня голова пошла кругом. А Лесовик тем временем направился к так называемым «ушлым» — четырём мужикам с топорами. Они стояли вокруг большущего, только что заваленного дерева и примерялись, как бы его поудобнее на части разделить. Там, где они срубили его толстенный ствол, остался свежий пень. Рядышком было ещё несколько. Так вот почему Лесовик хмурился и грозился. Кому бы понравилось, если б в его угодьях без спроса лес рубили?

Вот только мужички на Лесовика не обратили никакого внимания, будто он внезапно стал совсем прозрачным. Зато заметили поднявшийся ветер и стали испуганно озираться. А вековые деревья гнули стволы и гневно шумели кронами.

— Опять непогода настигла, — возмутился один из них.

— В прошлый раз так же было, — поддакнул другой. — Надо ноги уносить, пока совсем не разбушевалось. Проклятый лес какой-то.

Значит, Лесовик для них и правда невидимый. Как для меня, когда я лежала на жертвеннике.

— Пошумит да успокоится, — возразил здоровяк.

— Тебя с нами в прошлый раз не было. На силу ноги унесли. Собираемся! — приказал четвёртый, стоявший поодаль, и бросил на землю топор.

— Так просто уйти решили? — возмутился Лесовик, но его голос, кроме меня, никто не услышал. Порыв ветра наклонил деревья сильнее и подтолкнул стоявших возле пней лесорубов. — Не-ет, братцы. Я вам такой урок преподам, что вы в мой лес больше никогда не сунетесь.

И тут я воочию убедилась, что злить Хозяина леса — дело страшное. Ух бушевало, ух крутило ветром. Какие уж там лесорубы, тут даже деревья насилу выстояли. Ствол, который я обхватила, пытаясь не улететь вслед за «ушлыми», раскачивался и гнулся так, словно был юной лозой, а не столетним гигантом. Лесорубы же ни за что ухватиться не успели. Их швыряло то туда, то сюда. Проносило, будто тростинки. Один из них, пролетая мимо меня, позарился на моё дерево. Ухватился за него и повис, трепыхаясь на ветру. А потом — наглец! — подполз ближе и обнял. И ладно бы только дерево! Но он и меня зачем-то обнял вместе с ним.

— А ну, слезь! — заорала на него, но лесоруб сделал морду кирпичом и притворился, что не слышит. — Слезь, кому говорю!

В ответ он ухватился за меня ещё крепче. Ветер, разметавший товарищей этого нахала, подзатих, давая нам передышку. И я попыталась столкнуть с себя мужскую испуганную тушу, ещё недавно так бесстрашно рубившую лес.