Как давай мокрый кафтан на нём расстёгивать, да рубашку поднимать, а на груди у царя рана почти с ладонь. Вот хоть тут бы мне закричать, но голос так и не слушался. Лесовик поморщился и, придя в себя, открыл глаза.

— Вот же Хмарь болотная! — выругался он. — Ядовитая нечисть, — процедил сквозь зубы, приподнимаясь с пола. — А ты чего такая бледная? — посмотрел на меня недоумённо. — Плохо, что ли, стало?

— Да кому не станет-то, когда к ним такое чудище посреди ночи ворвётся? — отмерла я, наконец. — Да ещё и раненое!

— Дожили, — возмутился Лесовик. — Оказывается, к себе в хоромы я уже врываюсь. И не жалко тебе ругать меня, когда я вон, — кивнул на свою располосованную грудь, — при смерти?

— Жалко, — согласилась я. — Да только нечего было ночью не пойми где шляться! Пришёл бы домой раньше, не угораздило бы, — подала ему руку. — Кто тебя так исполосовал-то?

— Да говорю же, Хмарь болотная. Мстительная зараза.

— А-а, — протянула я понимающе. — Я-то думала, это ругательство. И за что она тебя?

— Да так, — Лесовик подозрительно отвёл взгляд. — Новость одну узнала и разочаровалась немного, — дальше пояснять он уже не стал, и я сообразила, что разлад у них с этой хмарью какой-то случился. Личный. И снова завелась. У него вон целый город невест, а он ещё к какой-то хмари шляется и разлаживает с ней направо и налево! Никакого доверия этим мужикам нет. И неважно, кто это — царь или плотник, — всё одно. Шляются невесть где и ссорятся невесть с кем.

— Пойду позову кого-нибудь, — буркнула я, обидевшись на собственные мысли. — Пусть хоть вымоют тебя, что ли. А то и на царя даже непохож.

Он ухватил меня за руку.

— Не надо звать, — попросил как-то уж больно жалостливо. — Если увидит кто, завтра весь город узнает. А нам это ни к чему.

— А что такого?

— Царя же ранили, дурёха. Страху только нагнетёшь. А у нас свадьба на носу.

— Так это не у нас. Нам какое до этой свадьбы дело? Сам же сказал, царя ранили. Ему помочь надо! А не скрывать это ото всех.

— Так и помоги, — предложил он. — Ты ведь никому не расскажешь?

— Никому, — покачала я головой.

— И позаботиться обо мне тоже можешь, правда?

— Ой, что-то не нравится мне, к чему ты ведёшь.

Чувствовался в его словах какой-то подвох. Только я слишком сонная была и никак не могла сообразить. А так бы уже давно вывела его на чистую воду.

— Да ни к чему я не веду, — отмахнулся Лесовик. — Помоги только до мыльни дойти и рану промыть. Дальше я уж сам как-нибудь справлюсь.

Вздохнув, я ухватила его под локоть и помогла встать.

— И всё равно не пойму, почему нам хоть ту же Есению не позвать? Неужто она разболтала бы? А по ней и не скажешь.

— Нет, Есения не разболтает. Но только живёт она на другой стороне города. Или ты хочешь меня тут бросить в крови и грязи и ночью за ней отправиться?

— Вот ещё, — ответила я.

Мы медленно ковыляли по направлению к мыльне. В доме было темно и тихо, все слуги спали. Лесовик шёл почти что сам, только иногда покачивался. И чтобы снова никуда не завалиться, придерживался за меня.

А я, пока вела его, всё пыталась представить, как могла выглядеть та болотная хмарь, что его так отделала. Ведь он же не просто богатырь, он целый лесной царь. Появляется из ниоткуда и передвигается быстрее ветра. А от этой хмари сбежать не сумел. У-ух, не хотела бы я с ней в тёмном лесу да и повстречаться.

Довела Лесовика до мыльни, усадила на табурет и принялась печь разжигать, чтобы воды нагреть. А он, меня не дожидаясь, скинул на пол грязный кафтан, за ним полетела рубаха. Я, когда оглянулась, так и ахнула. Сидит, значит, как ни в чём не бывало передо мной в одних портках. А я сама-то не хуже, стою в одной сорочке с поленом в руке. Эта рука-то уже и дёрнулась, чтобы запустить снаряд прямо в царя. Насилу себя остановила.

— Смотришь так, будто мужчин без рубахи ни разу не видела, — усмехнулся Лесовик.

— Видела или не видела — не это важно.

— А что тогда? — его взгляд стал заинтересованным, а я в этой своей сорочке вдруг почувствовала себя совсем голой. Захотелось прикрыться или вон, опять же, поленом зарядить.

— А то, что ты без рубахи со мной наедине в мыльне сидишь. Если бы Есения узнала, она б за такое тебя отчитала. Она даже мне сказала, что негоже с царём наедине оставаться.

— Чего же тут негожего? — возмутился Лесовик. — Смотрю на тебя — и, по-моему, всё тут гоже.

Мои щёки вспыхнули, и полено снова дрогнуло в руке. То ли выпасть пыталось, то ли полететь по известной траектории.

— Не пойму, и с чего я тебя пожалела? Надо было оставить мокрого в опочивальне, да и дело с концом, — бубнила, готовя воду. Потом огляделась, нашла мочалку да мыло — уж зажиточные могли себе его позволить.

Когда промывала Лесовику рану, он сидел смирно и тихо, не кричал и не жаловался. Поморщился только пару раз, да и то как-то сдержанно, по-мужски. А после, когда с раной было закончено, я аккуратно вымыла ему спину, помогла умыться и убрать грязь с волос.

— Всё, иди, — сказал Лесовик, когда из грязного на нём остались только портки. — Дальше я сам.

Тихонечко выйдя из мыльни, я оказалась посреди тёмного предбанника, и мне стало как-то жутковато. Вдруг та мстительная хмарь за Лесовиком и сюда пришла? А если уж он с ней не смог справиться, то и я не сумею. Поэтому в одиночку по тёмному дому расхаживать не хотелось.

— Не пойду никуда, — решила я. — Тут его подожду. Скажу, что хотела проводить на случай, если у него опять голова закружится.

Стояла я долго, переминалась с ноги на ногу и уже хотела позвать Лесовика, чтобы там не рассиживался, но он меня опередил. Сам вышел. Распаренный такой, чистенький. Вместо портков, на бёдра тряпка какая-то повязана. В общем, вышел ко мне в совершенно непотребном виде.

— А ты чего здесь? — спросил как ни в чём не бывало. — Я же велел тебе спать отправляться.

— Да как тут уснёшь? — возмутилась я, отворачиваясь, чтобы не срамить его. — Когда под окнами всякие хмари расхаживают.

— Никаких хмарей там нет, — возразил Лесовик. — Я её на болоте оставил. Да и зачем ей сюда?

— Сам же сказал, что из мести, — буркнула я и поплелась вперёд.

— Из мести, да. Но сюда ей совсем незачем.

Мы таки добрались до опочивален в целости и сохранности. Из-за угла к нам никто так и не выпрыгнул. Что безмерно меня радовало. Уже когда Лесовик собирался в свои покои отправиться, я вдруг спохватилась.

— Погоди, — ухватила его за локоть. — По поводу свадебной одёжи хочу с тобой посоветоваться. Ну для молодожёнов.

— Советуйся, конечно. Дело важное.

— Я понимаю, что вроде бы им и не хочется в приготовлениях участвовать, но, боюсь, придётся. Потому что ну как одежду-то пошивать, мерок не снявши? Их надо сначала обмерить, а уж потом шить, — поучала Лесовика.

— А зачем же я тогда поручил всё это тебе? — не понял он. — Пусть с тебя и снимут.

— Как это, с меня?

— Я же говорю, вы с невестой похожи как две капли воды. Если на тебя пошьют, то ей этот сарафан непременно подойдёт.

В его слова верилось едва ли. Ну нет на свете двух совершенно одинаковых людей. А свадебный наряд — дело важное. Нельзя к нему вот так попустительски относиться.

— Ну, ладно невеста, — вздохнула я. — А с женихом что делать?

— А за жениха я буду, — ответил Лесовик деловито. — Или не подхожу?

— Мне откуда знать, подходишь ты или нет! — разозлилась я. — Мы что с этим женихом встречались, что ли? А, — махнула я рукой, — ну эту их свадьбу к лешему. Если не хотят участвовать, так и пусть сидят в стороне. Только передай им, чтобы не плакали, если одёжа не по размеру окажется.

— Не окажется, — улыбнулся Лесовик. — Можем завтра с тобой сходить к портнихе. Пусть она нас обмерит да посоветует, какие ткани лучше выбрать. Возьмём что-нибудь побогаче, — предложил он, а мне снова как-то погрустнело. И вроде негоже завидовать чужому богатству и счастью, а мне всё равно как-то немного — ну, совсем чуточку — завидно стало. Ну, как так-то? Я сейчас и украшения выберу, и одежду из дорогой парчи подготовлю, и яствами столы заставлю, а потом что же, со стороны буду на всё это смотреть? Несправедливо получается. — А хочешь, и повседневный сарафан тебе какой-нибудь сошьём? — предложил Лесовик, заметив охватившую меня печаль.