– Кто… кто это, Кен?

– Если я окончательно не свихнулся, то это Хогенауэр.

– Но это же…

– Я знаю.

Она посмотрела еще раз.

– Но у него есть волосы, – вырвалось у нее, и голос ее звучал странно. – Ты сказал, что Хогенауэр был лысым. У этого же есть волосы. Я видела через окно, я смотрела ему в спину. Они торчали из-под шапочки. – Помолчав, она добавила: – Вероятно, что-то повергло тебя в ужас, Кен. Этот человек не может быть Хогенауэром. Думаю, нам не нужно бояться того, что Кеппель нас тут обнаружит…

Я знаю, это прояснило мне голову. Когда я подошел к тому месту, где, ухмыляясь, сидел маленький труп, я вспомнил, что сказал Бауэрс сегодня вечером, когда я спросил, какой из себя доктор Кеппель. Что-то вроде шефа, маленький и худощавый…

Лицо мертвеца было до неузнаваемости искажено стрихнином. Несмотря на красную феску, на нем был не смокинг, как на Хогенауэре, а обычный темный пиджак с чопорным белым воротником и галстуком-ленточкой. Я снял феску, и проволочная щетина черных с проседью волос взметнулась вверх, как чертик из табакерки, полностью изменив выражение лица. Чтобы убедиться, что это не обман, я даже дернул за волосы, но тело стало заваливаться вбок, и я остановился. Тело было холодным, закоченевшим. Затем я опустил взгляд на левую ногу покойника, на трость, лежавшую рядом с ним на ковре. Больше не могло быть никаких сомнений: это был доктор Альберт Кеппель.

– Кен, – сказала Эвелин с другой стороны стола, – посмотри сюда.

Я присоединился к ней у маленького круглого столика, на котором стояли бутылка минеральной воды и пустой стакан.

– Он пил ту же минеральную воду, что и Хогенауэр, – продолжала она, – и… ты это видишь?

Рядом со стаканом лежал обычный темно-желтый конверт, слегка помятый и сложенный пополам. Я поднял его, сначала попытавшись очистить руки от грязи носовым платком. Конверт был пуст, но внутри лежало что-то зернистое. Я слегка встряхнул его: внутри скопилось несколько крупинок беловатого порошка. Когда я дотронулся до одного из них кончиком языка, то почувствовал легкую горечь во рту. Это были следы соли стрихнина.

– Разве Бауэрс не говорил тебе, – спросила Эвелин, тупо глядя в другой конец комнаты, – что, когда Кеппель зашел к Хогенауэру сегодня утром, Хогенауэр передал ему что-то вроде «конверта, сложенного пополам»? Да.

– Да, это он. Он дал ему дозу стрихнина. И Кеппель принял ее. Насколько я могу судить, они мертвы примерно одинаковое количество времени.

Эвелин пробила дрожь.

– Положи это на место, Кен! Положи это на место! Мы оставили повсюду отпечатки пальцев. Серьезно, тебе не кажется, что нам лучше убраться отсюда? Ты нашел конверт, за которым пришел?

– Да.

– Значит, нам здесь больше делать нечего. Если они застанут нас здесь сейчас… – Она замолчала, пытаясь найти нужное слово. – Послушай, есть ли… есть ли на столе какие-нибудь запонки, или, может, пропали какие-нибудь книги, или что-нибудь похожее на то, что ты видел в другом месте?

Мы вернулись к столу. Этот стол был настолько же неопрятен, насколько аккуратным был стол Хогенауэра. На нем лежали небольшие пачки бумаги для заметок, исписанной математическими формулами и – для меня – такими же загадочными пометками; я предположил, что это записи к лекциям Кеппеля по физике. Там были книги с вложенными в них листочками, которые, по-видимому, использовались как закладки, и несколько цветных карандашей. Все это было сдвинуто в сторону, в результате чего середина стола освободилась. На этом расчищенном пространстве лежал плоский кусок стекла около трех дюймов в диаметре. Его нижняя сторона была плоской, а верхняя – слегка выпуклой. Тут же стояла бронзовая пепельница со множеством окурков. Рядом, на одном из листков для заметок, синим карандашом были небрежно нацарапаны какие-то формулы:

Если α – угол преломления, а t – толщина пластины, то

BC cos α = t

BD = 2BC sin a’ = 2t tg α

2 µBC – Bd = 2t µcos α

– Это что-то, – сказала Эвелин, – связанное со светом или с преломлением света, я поняла! Во всяком случае, я знаю, чтó это за кусок стекла. Это линза детского волшебного фонаря.

Неожиданно она замолчала, затем вытянула руку и прошептала:

– Погаси свет, быстро. Кто-то поднимается по лестнице, они увидят свет сквозь дверную щель.

Я бросился к лампе и потянул за шнур, затем присоединился к Эвелин в темноте. Из холла было отчетливо слышно жужжание поднимавшегося лифта. В отеле было так тихо, что можно было даже различить скрип и небольшой толчок, когда лифт остановился на нашем этаже. Вероятно, это был просто какой-нибудь припозднившийся постоялец – и конечно, это был не Кеппель, который пришел разоблачить нас, тем не менее было слышно, как Эвелин тяжело дышит в темноте.

Кто-то вышел из лифта, и раздались негромкие толчки и удары. Потом послышался тихий голос.

– Вот, подождите немного, – произнес служащий отеля. – Нам следует решить, что делать. Проблема в том, что это, возможно, большая ошибка. Вероятно, он получил их по ошибке. Если так, я бы рискнул своей работой, устроив скандал, не говоря уже о том, чтобы разбудить менеджера и позвонить в полицию. Мы не хотим никаких неприятностей для отеля. Но если я прав, – добавил он, – это принесет огромную прибыль для…

Затем раздался взволнованный голос ночного портье; казалось, тот что-то спросил, но слов было не разобрать.

– Так оно и есть, – ответил служащий. – Взгляните. Это поддельная банкнота в десять шиллингов. Он дал мне четыре таких банкноты, чтобы заплатить за комнаты. И это, черт возьми, качественная подделка. Я бы не понял, если бы не проработал шесть лет в банке, прежде чем перейти на эту работу…

Прижавшись губами к моему уху, Эвелин шепотом запричитала:

– О господи, что же мы натворили на этот раз?

– Тсс!

– Я скажу вам, что они сделали, – произнес служащий из-за двери с такой сверхъестественной быстротой, что казалось – он отвечает нам. Мы оба немного отпрянули назад. – Как я уже сказал, это может быть ошибкой. Но он заплатил мне из пачки новых банкнот – все новые, все по десять шиллингов, и, похоже, других денег у него не было. Разве это похоже на то, что он получил их честным путем?

– Он дал мне полкроны, – внезапно прошептал ночной портье. – Боже мой, возможно ли?

– Ах, оставьте себе эти полкроны, – сказал служащий высокомерно и грубо. – Ш-ш-ш! Ведите себя тихо и держитесь подальше от этой двери! Спокойно. Ваши полкроны вне подозрений. Это сдача, которую я ему дал. Но послушайте, вот что я думаю. Все четыре банкноты были поддельными, и это были почти идеальные подделки. Бьюсь об заклад, что в Англии есть только один человек, который мог бы их изготовить. Этот «Блейк» и его «секретарь», когда они появились здесь, сразу вызвали у меня подозрения, вот почему я заставил их заплатить вперед. И я готов поспорить с вами, дорогой, что мы поймали двух членов банды Уиллоби.

Эвелин слабо сопела в темноте. Ночной портье что-то пробубнил, и, по-видимому, это выражало вопрос или протест. Я не знаю, какой звук, предположительно, издает ваше сердце, падая в пятки (как случилось с моим), но мы были одновременно сконфужены и ошарашены.

– Ты что, газет не читаешь? – требовательно спросил служащий. – Тсс! Тихо. Последние две недели это было на первой полосе газет «Пост» и «Уорлд». Уиллоби был американским фальшивомонетчиком – лучшим в мире. Супермастер. Они знали, что он здесь, и они знали, что у него есть завод по производству этого добра где-то на западе страны.

– Ага, – согласился портье, – но…

– Так вот. Они поймали Уиллоби на прошлой неделе, нашли его завод недалеко от Торки. Уиллоби начал стрелять и забаррикадировался внутри, им тоже пришлось стрелять, чтобы вытащить его из укрытия, и они попали ему в голову. На его заводе было контрафактной продукции на восемь или десять тысяч фунтов стерлингов. Расследование начнется на следующей неделе…

Что ж, теперь мы могли представить себе всю картину в ее прекрасной простоте, всю эту запутанную историю: деньги, Джозеф Серпос и скользкое дело Уиллоби. Теперь стало ясно, почему сержант так потешался в телефонном разговоре с Торки, когда меня арестовали в Мортон-Эбботе по ошибке вместо Серпоса. «И он, дурачок, наверное, думал, что у него все хорошо…» Также я вспомнил слова Чартерса, сказанные мне по телефону, когда он объяснил, как Серпос ограбил его сейф, не зная, что содержимое сейфа является вещественным доказательством по делу Уиллоби. «Его здесь не было, когда мы поймали Уиллоби. Дурак!» Другими словами, мистер Джозеф Серпос строил изощренные планы, намереваясь стащить полный мешок фальшивых денег.